Читаем без скачивания Экспонат руками не трогать - Мария Очаковская

«Лицо со шрамом», – так она сама себя стала называть. Горькая ирония, а что еще оставалось?

Хотя хирург-профессор не обманул, физиотерапия, травы, втирания, мази, массаж медленно, но помогали – рубец на щеке уменьшился и посветлел. Он уже не довлел, не царил на лице, превращая его в страшную маску. А вот с Катькиными комплексами дело обстояло иначе, они множились и росли, как грибы после дождя, и любые втирания были бессильны. Посоветовавшись со знающими людьми, Таисия Федоровна принялась искать для дочери психотерапевта, тем более что сеансы Кашпировского транслировались на всю страну. Но жизнь, как водится, распорядилась по-своему. Катерине опять помог случай…

Его звали Андрес. Полное имя было таким длинным и пафосным, что Катька не успела его запомнить, тем более что Маша резко прервала все «реверансы» в прихожей.

– Хорош выпендриваться, кабальеро, лучше проводи даму в комнату и предложи бокал вина.

Друзья из Грузии прислали Машке на день рождения отличнейшее красное вино, что по тогдашним безалкогольным временам было царским подарком. Какую-то закуску ей удалось купить на рынке, и она устроила настоящее пиршество. Народу собралось много. Среди друзей именинницы Андрес оказался случайно. На Машкином потоке он продержался от силы год из-за «неудов» по испанскому и перевелся в другой вуз. С Машей они давно не виделись, но как это всегда бывает, кто-то из общих знакомых привел его с собой. И вот он уже сидит на диване в Машкиной квартире, играет на гитаре и сочным южным голосом поет «Бесса ме мучо». Пел по-испански Андрес много лучше, чем спрягал неправильные глаголы.

Андрес Конде был внуком одного из тех самых hijos de la guerra[13], отправленных в 1939 году в СССР. Республиканцы, боясь мести Франко, без колебаний сажали детей на пароходы и отправляли в далекий социалистический рай. Дети были разных возрастов – пяти, семи, десяти лет. Многие, приехав в Россию, забывали не только родной язык, но и свои фамилии. Деду Андреса повезло, на момент приезда в Россию ему исполнилось уже двенадцать. Родной язык он не забыл и передал своему сыну, а тот своему, но последний, увы, был не слишком усидчив. Мать Андреса испанского не знала, говорила с любимым сыном по-русски и звала его тоже по-русски – Андреем. Вот такая двойственность. Даже фамилия у него была двойная Блинов-Конде.

Флирт у Андрея с Катериной наметился сразу в тот же вечер.

– Имей в виду, этот mujeriego[14]ни одной юбки не пропускает, – предупредила ее Маша.

Но от красного вина слова подруги забылись, обычная Катина скованность исчезла, и она с видимым удовольствием слушала комплименты и принимала знаки внимания. Бархатные карие глаза русского испанца искрились и источали желание. Небесно-голубые смотрели в них понимающе и соглашались.

После первой ночи, проведенной в объятиях кабальеро, Катеринины комплексы поутихли, а уже через пару месяцев от них не осталось и следа.

– Ну и что, что шрам? Ведь его почти не видно. А если сделать пышную прическу, то и подавно. И вообще, Андрес говорит, что меня это не портит. – Такого она от себя не ожидала.

Андрес и Катя действительно были влюблены, а любовь, как известно, лечит. Они очень подходили друг другу, в чем-то похожие и в то же время совсем разные. Белое-черное, вода и пламень… природа любит объединять противоположности. Идиллию духа подкрепляла идиллия плоти. Да, потому что ни с кем ни до, ни после ни у Кати, ни у Андрея не было такого упоительного полноценного секса. Через полгода они поженились. К тому времени Катька уже начала работать – дубляж, озвучание, телесериалы, художественные фильмы. Она даже внешне изменилась, чувство «востребованности» и в семье, и в профессии украшает. Родители радовались счастью дочери, но продолжали сами нянчить маленького Севку – с внуком Таисия Федоровна не спешила расставаться:

– Вот поживете сначала вместе, привыкнете, а потом и Севка к вам переедет. Торопиться не надо. Не забывай, что Андрес наполовину испанец.

– Да какой он испанец! И потом, не наполовину, а всего на четверть! – возразила ей Катя.

Но не прошло и двух лет, как Андрес сам заговорил с Катей об Испании.

– Катюш, это же моя историческая родина. Там действует социальная программа для репатриантов. Специально для таких, как я. Льготы, жилье, квартира – об этом сейчас даже в газетах пишут. Мы приедем, осмотримся на новом месте, а если не понравится, вернемся назад.

– Хорошенькое дело, вернемся назад… – Катерину такая перспектива пугала, не только потому, что в Москве у нее была отличная работа, которую вряд ли удастся получить в Испании. По большому счету с профессией там вообще придется распрощаться. Но ведь есть еще Севка, который ходит в хорошую московскую спецшколу, есть папа с мамой… Как же с ними? Оставить их здесь? Нет, к таким радикальным переменам в жизни Катерина оказалась не готова. Вместе они решили, что сначала в Испанию поедет один Андрей.

Спустя три месяца Катя его навестила. Он действительно неплохо устроился на новом месте. Настолько неплохо, что, пожалуй, необходимость воссоединяться со своей женой и приемным сыном отпала. Правда, к такому выводу пришла сама Катерина, Андрей ничего подобного даже в голове не держал. Как он ей, собственно, и обещал, у него была работа, квартира, машина, появились друзья… а судя по некоторым деталям в спальне и ванной, появились даже подруги. Разлука с женой – слишком большое испытание для горячего свежеиспеченного испанца.

Катерина вернулась в Москву, переезд в Барселону не состоялся. После вдвоем с Севкой они часто навещали Андреса, приезжали к нему на каникулы, в отпуск и в Барселону, где он жил первое время, работая гидом с русскими туристами, и на Майорку, куда он переехал спустя три года. Тогда и развод оформили. К тому времени для них это была простая формальность… не формальными остались теплые дружеские отношения и взаимная симпатия.

9. Сеанс магнетизма

Петроград, январь 1917 г.

Терпение – прекрасное качество,

Но жизнь слишком коротка, чтобы долго терпеть.

Московская скоропечатня «Блютнер и Сын», оправдывая свое название, оказалась самой расторопной, и заказ на издание каталога «Коллекции восточных редкостей Петра Мельгунова» был размещен в Москве. Не доверяя в этом вопросе никому, Петр Иванович решил взяться за дело лично и покончить с ним как можно скорее. «Дальше откладывать некуда, живем, как на пороховой бочке, если не теперь, то никогда». Сборы в Москву проходили в ужасной спешке. Накануне отъезда Петр Иванович поссорился с сыном и общался с ним только при посредничестве дипломатичного Шерышева. Обстояло это примерно так:

– Будьте любезны, Олимпий Иванович, передать моему сыну, что его притворные хлопоты лишь затягивают сборы. Я еду и не желаю более этого обсуждать.

– Липа, скажи моему отцу, что сейчас не лучшее время для путешествий… ах, боже мой, это просто невыносимо. Папа, как ты не понимаешь, что теперь на железной дороге полный хаос. Это может быть просто опасно!

– О легкомыслии современных молодых людей вы, дорогой Олимпий Иванович, наверняка наслышаны. Однако в нашем доме мы с вами столкнулись с легкомыслием поистине исключительным, чудовищным или даже преступным. Ну и что, что коллекция, пускай себе стоит, пылится, да и бог бы с ней… у нас, у молодых, дела поважней найдутся. Нет, простите, я старик и к такому не приучен-с. Я привык все до конца доводить, до последней черточки, тем более что в этом собрании, может быть, добрая половина моей жизни, если не вся целиком!

Страсти в доме Мельгуновых продолжали кипеть. Отец и сын почти не общались друг с другом, каждый, поджав губы, сидел в своей комнате, между ними миротворцем курсировал Олимпий Иванович, впрочем, ему и прежде доводилось выступать в этой роли.

Наконец в понедельник с самого раннего утра, холодно простившись с сыном, Мельгунов-старший отбыл в Первопрестольную.

Оставшись один, Федор наскоро позавтракал, распорядился насчет ужина, потом, побродив в раздумье по пустым комнатам – из головы его никак не шел последний разговор с отцом, – уже было собрался идти в университетскую библиотеку, как тут пришел Шерышев, о котором в суете Федор совсем забыл.

– Все-таки уехал? – с порога спросил Олимпий Иванович.

– Да, Липа… это просто невыносимо, он даже не позволил проводить себя до вокзала! – в сердцах воскликнул Федор. – Вот ведь упрямец! И как он не понимает, что вояжи в Москву сейчас опасны, а я страшно о нем волнуюсь. У него грудная жаба. Давеча микстуры целый флакон от аптекаря принесли. Бог знает, что там может случиться. Пассажирские поезда нынче ходят вне всякого расписания – одни тоже вот на день поехали, так в лесу простояли трое суток.

– Ты прав, Федор, но ведь его не разубедишь… – мягко начал Шерышев, – с другой стороны, Петр Иванович в самом деле давно собирался издать каталог. Помнится, еще до последней экспедиции со мной об этом заговаривал, все на других кивал… вот, мол, Щукин уже второе, дополненное издание успел напечатать. И Таиров, и Ремизов тоже. Да что они, когда любой собиратель всякого хлама, возомнивший себя коллекционером, непременно печатает каталог своей, с позволения сказать, коллекции.