Читаем без скачивания Фантастика 2024-158 - Андрей Третьяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сергея оттащили от двери и вылили на голову ведро холодной воды. Он зашевелился, заохал, прижимая к груди изувеченную руку.
- Почему этот в одежде? – резко воскликнул Козел. – Снять!
Будила вытянул руки, похожие на ковши экскаватора.
- Опусти грабли! – тихо произнес Максим. – Я сам!
- Сам с усам! – хохотнул Будила, но отошел в сторону.
Максим разделся до пояса и бросил куртку, свитер и рубашку на пол. Майка полетела туда же.
- Я готов!
- Ты нам ничего сказать не хочешь? – прищурился Козел. – Будила утомился уже. Может, быть, краснопузый, ты не будешь нас водить за нос и поведаешь историю о друзьях-комсомольцах? Это ведь ты мутишь воду, да? Ради чего ты мальчишек подставил?
Козел вскочил и рявкнул во всю глотку:
- Куда шел? Кто твой командир? Где собираетесь? Отвечай!
Максим пожал плечами. Невероятное упрямство – обычная, с детства, реакция на крик, поднялось из груди и встало неодолимой преградой на пути разума и логики. В другое время Максим, может быть, попытался отговориться, убедить полицаев в своей непричастности к подполью, но сейчас ему хотелось послать уродов куда подальше – и будь что будет.
- Я даже не знаю, как местная организация называется, - остатки разума все же прорвались через барьер упорства. – А если б и знал, то вам не сказал бы. Идите вы в жопу, гитлеровские поползни!
Неожиданно Козел расхохотался так, что, зондерфюрер оторвался от бумаг и посмотрел на него с удивлением и одновременно сочувствием во взгляде.
- Гитлеровские поползни, - утирая слезы, повторил Козел. – Ты хоть знаешь, кто такой поползень, двоечник?
Наверное, начальник Усть-Урупской полиции до войны работал школьным учителем. Интересно, чему может научить детей человек, способный предать свою страну и народ? Таким «учителям» место разве что в кочегарах. И то для них это, пожалуй, слишком почетная должность. Но свое негодование Максим оставил при себе.
- Тебе-то какая разница, палач? – спокойно, стараясь не выдавать страха перед пытками, произнес он. – Я все равно ничего не скажу. Жги, кат!
- Вот, значит, как? Будила! Начинай!
Палач швырнул Максима на окровавленную скамью и взмахнул плетью. Спину ожгло огнем. Перед глазами поплыл красный туман. Сквозь мглу отчетливо проступило искаженное яростью лицо матери с резиновым шлангом в руках.
- Я тебе и твоему братцу говорила не брать конфеты, тварина? Говорила. Они только для меня! Вы своими погаными руками не имеете права их касаться!
Она избивала Максима до синяков, до кровавых полос на спине.
- И только попробуй мне завыть, урод! Еще получишь!
Все наказания маленький Максим переносил без криков и слез. И сейчас, в руках опытного палача, он не испустил ни единого стона или вздоха. На пятнадцатом ударе его пришлось отливать водой.
- Внушает, - пробурчал Будила и повернулся к Козлу. – Дальше?
Два полицая потащили Максима к двери. Будила просунул пальцы его левой руки между створкой и косяком, но закрыть не успел. Палача остановил повелительный окрик на немецком и русском:
- Хальт! Стоп! Освободить!
Будила, повинуясь приказу, отпустил Максима. Он выдернул руку из дверной щели и повернулся, держась за второго полицая.
Козел вскочил со своего дивана и, изогнувшись вопросительным знаком, подобострастно ел глазами широкоплечего офицера в серой эсэсовской форме. Гауптштурмфюрер – Максим определил это по нашивке на воротнике – обвел взглядом зал и сказал на хорошем русском языке:
- Благодарю вас, полицмейстер, что поставили в известность мое ведомство. Но это, - он ткнул пальцем в Максима, - слишком. Еще немного и вы лишились бы премии в тысячу рейхсмарок. Думаете, от калеки больше пользы, чем от здорового… гм… гостя?
- Я надеялся преподнести вам сюрприз, - залебезил Козел. – Хотел развязать нашему пленнику язык. Но он молчит, как… подпольщик.
- Ценю ваше рвение. Но иногда распоряжения начальства надо выполнять буквально. Понимаете меня?
- Понимаю, герр…
- Гауптшурмфюрер Хаук, - эсэсовец указал на Максима и коротко, по-вороньи, рявкнул: – Вэк!
Два немецких солдата под руки вывели Максима из пыточной, оттащили на второй этаж, в большую комнату, переоборудованную под казарму и бросили лицом вниз на армейскую кровать. Откуда-то появился врач. Цокая языком, он промыл раны и смазал их мазью. Максим вытерпел боль, не издав ни звука.
Потом вошел Хаук и несколько минут беседовал с врачом по-немецки. Доктор говорил, что больному лучше побыть в покое как минимум сутки, пока раны не подсохнут и не покроются коркой. Гауптштурмфюрер возражал: русские наступают и вот-вот возьмут город. Нужно торопиться.
- Зер гут, зер гут! – прошептал Максим и добавил по-немецки: - Город освободят двадцать третьего января. Сегодня девятое. Время есть.
- Вы знаете язык Гёте и Шиллера? – восхитился Хаук. – Так и думал, что вы – цивилизованный человек!
- Маме спасибо. Отправила меня пинком на курсы немецкого и английского языков. А я – прилежный ученик… попробовал бы я быть лентяем. Мне бы Будила показался ласковым и безобидным как щеночек.
- Давайте не будем об этих варварах внизу. Отдыхайте, вы теперь наш гость, Максим Безымянный. Я распорядился отменить допросы, пока вы здесь. Вас никто не побеспокоит.
Очевидно, гауптштурмфюрер узнал имена пленников из разговора с Ларсом. Но сейчас это не имело никакого значения.
Хаук подтолкнул доктора к двери и направился вслед за ним.
- Аненербе? – спросил Максим ему в спину.
Эсэсовец вздрогнул и остановился.
- Да. У вас там… об этом знают? – Хаук достал из кармана кварцевые часы Максима. – Я сразу догадался, откуда вы и помчался сюда, пока вас не изуродовали. Хорошо, что я оказался рядом.
Хаук развернулся и хлопнул дверью. Из коридора донесся щелчок затвора автомата… вернее, пистолета-пулемета часового.
Глава 6. Побег
Целый день и еще ночь Максима никто не беспокоил. Полуголый он валялся на животе и смотрел в окно на проплывающие по небу облака и думал, увидит ли он еще раз свой любимый ТОЗ-106, а под утро даже забылся тяжелым сном. Разбудил его Хаук. Эсэсовец бросил на постель по-немецки аккуратно сложенную одежду Максима.
- Как спина? Ты сможешь все это надеть? – с притворным сочувствием спросил Хаук.
- Смогу, - не колеблясь сказал Максим. Будет он
