Читаем без скачивания Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но мы миновали шарового зайца, а я слушал истории про людей, что держали экзотических животных. Это был особый круг — небедных людей и прилично зарабатывающих консультантов. Кто-то, может, их и знает, лучше, чем я, а я вот видел редко. Вот в сонно сопящем бегемоте не было для экзотики, он был понятен мне. И слон был родным — причём индийский роднее африканского. Но слона нигде не было.
А спутник мой рассказывал о мелкой живности и её хозяевах, о земноводных и кусачих гадах. Владельцев крокодилов и ветеринаров, специализирующихся по мадагаскарским тараканам. Мало что я знал об их жизни.
А о жизни города Е-бурга, в итоге узнал ещё меньше.
08 августа 2003
История про Тимирязевских друидов
Как-то, вместе с фотографом Митричем предпринял я велосипедное путешествие — поехал смотреть на парк Петровской академии. Тот самый, памятный всякому русскому человеку по роману Достоевского. Было у меня смутное подозрение, что именно мимо места убийства несчастного Иванова-Шатова, тащился я на лыжах под присмотром учителя физкультуры. Но нет, не там — и то слава Богу. Грот этот, где замочили будущего персонажа, снесли вскоре после убийства, чтобы не осталось и памяти о страшном деле. Но зловещая аура всё равно распространилась по всей местности.
Дубы там нахмурены, сосны истеричны, а смешанная лесная гадость так и норовит схватить веткой штаны или поцарапать руку.
По лесу шныряли полосатые мыши. Другой приятель мой сказал потом, что эти сумасшедшие мыши суетятся и в московском ботаническом саду — и кое-где кажется, что земля шевелится под ногами. Что это находит на московских мышей — непонятно, но ясно, что в этих местах спокойствия не жди.
Но потом я обнаружил куда более тревожные обстоятельства — обнаружил я круглую поляну, на которой как друиды сидели старики и старухи. Добро бы, если они пели что-нибудь под гармошку пронзительными старческими голосами.
Мило, если бы они завертелись в скрипучей пенсионерской кадрили — под хлопанье и уханье товарищей. Нет, эти сидели на своей поляне безмолвно, а недобрый десяток танцевал какой-то шаманический танец в середине. Старики были как на подбор в белых кепках, а старухи — глухих в платках.
Друидское общество лесных стариков и старух совершало свои камлания на полянке идеальной круглой формы, близ ярко-зелёной булькающей речки, в которой воды, кажется, не было вовсе.
Движение мои замедлились, и что-то умное, что я хотел сказать фотографу Митричу, вылетело у меня из головы. Как-то я сгорбился при этом и задышал тяжело и сипло.
Видимо, как персонажи давнего детского блокбастера про украденное время, эти старики и старухи воруют детство и молодость у своих гостей.
— Чур меня, чур, — сплюнул я через плечо и поехал выпить водки на берегу самого большого в Москве садового пруда.
09 августа 2003
История про Мурокамов
Это, отчасти, уже рассказанная история — она всплыла в связи с дисскуссией о популярности.
Так вот популярность Мураками связана с тем, что он поставил на рынок настоящего современного героя, с характерной расслабленностью и на характерный на русский рынок. Есть такой типаж национального интеллектуального писателя с остросюжетным уклоном. Экзотический автор, экзотичность перевода с японского, турецкого или сербского, качество которого никто не сможет проверить, и которое принимается на веру. Суть не в том, что перевод нехорош, а в том, что никто не читает автора в оригинале. Ключ здесь в том, что обязательна экзотическая страна — туристический флёр описания. И, наконец, необходим детективный элемент повествования. Каждый из этих авторов всматривается в Запад, каждый тянется к нему — их жизнь на стыке.
Памук — жонглирует западными кинофильмами, у Мураками — плещется в наушниках западная музыка. Когда ты читаешь книгу, в которой чередуются названия чужих песен, песен, которые ты никогда не слышал и вряд ли когда-нибудь услышишь, ты испытываешь при этом очень странное ощущение.
Был такой роман Джона Брэйна «Путь наверх», где героя охватывала тоска по тем дням, «когда я мог позволить себе истратить четыре фунта в неделю на пиво и сигареты, а эмблема в виде серебряного крылышка обеспечивала и дармовую выпивку и женщин из общества. …Мне показалось, что сейчас я снова покачу по пустынным равнинам Линкольншира с бочкой пива в багажнике, а Томми Дженкс заведёт во весь голос «На манёврах», или «Коты на крыше» или «Три почтенные старушки»».
Какие коты, какие старушки… Какие хиты семидесятых?.. Конечно, многие музыкальные имена, которые перебирал Мураками, знал и я, но все они старились стремительно — будто цены в фунтах, шиллингах и рублях, что жили в разных книгах.
Мураками был расслабленным стильным человеком. Одиночество, рок-н-ролл, секс. Только наркотиков в этом списке не хватало — они были, слава Богу, исключены. Впрочем, сам Мураками баловался травкой.
И не важно, что для некоторых Запад — это, скорее, Восток. Всюду острый, напряжённый сюжет, (западного), щепотка национального колорита (вернее, полведра), стакан сложносочинённых метафор, а перед подачей на стол — посыпать точной географической трухой с описаниями городских и прочих достопримечательностей.
Мураками очень нравился оттого, что герои этого японца были расслабленными людьми средних лет. Мураками кокетничал своим одиночеством и расслабленностью. И русский читатель соотносил себя с расслабленным японцем, отождествлял себя с этой постиндустриальной расслабленностью, передавал книжку другому такому же расслабленному — жена-ушла-с-работой-проблемы-машину-спёр
ли. Мода на Мураками ширилась — безотносительно высокого качества его текстов. Потому как он реализовывал японский вариант сюжета про Ивана-дурака, спящего за печкой, но которому, наконец, подвалило, повело по жизни, которым заинтересовалось мироздание.
Я был ровесником его героев.
Отношения у героев Мураками были свободные — «Настолько свободные, ни к чем у не обязывающие отношения у меня за всю жизнь складывались лишь с нею одной. Мы оба понимали, что эта связь ни к чему не ведёт. Но смаковали оставшееся нам время жизни вдвоём, точно смертники — отсрочку исполнения приговора… Но даже не это было главным в моей пустоте. Главной причиной моей пустоты было то, что эта женщина была мне не нужна. Она мне нравилась. Мне было хорошо с ней рядом. Мы умели наполнять теплом и уютом то время, когда мы были вместе. Я даже вспомнил, что значит
