Читаем без скачивания На войне как на войне. «Я помню» - Артем Драбкин

– Писатель Вадимов в своей художественной книге «Генерал и его армия» описывает, как власовцы пленили одного из десантников. Предложили ему остаться у них на десять дней, и если он захочет уйти к своим, то, мол, «скатертью дорога». Десантник через 10 дней был ими отпущен, вернулся, переплыв Днепр, к своим, и тут его злые особисты арестовали и так далее. Полный бред, по моему мнению.

– Болен, что ли, этот ваш писатель? Это когда это власовцы кого-то пожалели? Знаете, что они сделали с ранеными десантниками на одном из участков высадки? Собрали раненых вместе, облили бензином и живьем сожгли. Мы через два дня после этой трагедии видели, что осталось от наших товарищей… В облаве на нас участвовали немцы, с танками и самоходками. Далее: власовцы, местные полицаи и солдаты Туркестанского легиона. Я это знаю точно, мы же видели, кого мы убиваем и кто убивает нас…

– Как вы попали в плен?

– Окружили нас на рассвете… Мы были в овраге. Немцы с двумя «самоходками» и человек двести всякого сброда: власовцы-казаки, легионеры, немецкая пехота. Кричат нам по-русски: «Десант! Бросай оружие! Выходи сдаваться или сейчас всех порубим в мелкую сечку!» Мы смотрим – полное окружение… Патроны еще были, но гранаты давно кончились. Нас было чуть больше десятка.

Что делать?! Стреляться? Идти на прорыв? Тут не прорвешься… Мы так устали за эти дни беспрерывной погони за нами, что приняли бы смерть как избавление, настолько мы были измучены и истощены… Смотрим на ротного, а он смотрит на нас… Ротный вытащил диск из автомата, проверяет, сколько патронов осталось у него. Среди нас был санинструктор моего дивизиона, туркмен Мирзоев. Высокий парень, свободно говоривший по-русски и вроде успевший до войны закончить пару курсов института. Мы были хорошо с ним знакомы до выброски и приятельствовали. Он знал, что я еврей. Столкнулся я с Мирзоевым, когда мы влились в группу Жерносекова. Вдруг Мирзоев бросает карабин, поднимает руки и идет из оврага на дорогу, с криком «Сдаюсь! Не стреляйте!»…Через пару минут Мирзоев кричит с дороги – «Лихтерман, выходи! Лихтерман!» Вот, думаю, сука, меня предал, жизнь себе покупает! Лейтенант наш достает из гимнастерки документы и начинает закапывать их в землю. Все последовали его примеру. Я не смог в то мгновение выстрелить себе в голову… Из карабина попробуй застрелись… Начали бросать на землю патроны, оружие… И мои товарищи по одному поднимались из оврага. Я пошел после всех, думая, что это мои последние шаги по этой земле… Хочу сразу сказать – НАША ГРУППА НЕ ВЫШЛА С ПОДНЯТЫМИ РУКАМИ! Запомните это!

Выдал меня санинструктор, а судьба еврея в плену всегда была ужасной… Вот нашел я сейчас слова чтобы об этом рассказать, но какими словами можно передать то, что творилось у меня на душе в эти мгновения!.. Ужас, оцепенение, боль… На дороге нас избили прикладами и загнали в кузов крытого грузовика. Мирзоев стоял рядом с легионерами, что-то им на своем говорил и улыбался. Машина поехала. Довезли нас до окраины какого-то села, высадили из грузовика и погнали в центр села… Привели на площадь. Возле нас был сад. Здоровенные немцы свежевали туши свиней, подвешенных на крюках к деревьям. Рядом с ними стояли молодые хохлушки и громко смеялись, показывая на нас рукой. Стоявший рядом со мной десантник прошептал: «Сейчас и с нас так шкуру сдерут». Нас выстроили у стены сарая… Не расстреливают… Напряжение жуткое, кто это не испытал, тому не понять. Подходит ко мне немец, ткнул в грудь пальцем и говорит по-немецки: «Выходи!» Заводят в хату. За столом сидит гауптман, что-то пишет, на меня даже не смотрит. Появляется еще один немец, и в руках у него мой бумажник со всеми документами, а сверху значок парашютиста и значок десантника. Плохо, видно, я их закопал. Немец сует мне все это в руки, а я рукой показываю, мол, не мое, себе забери. Гауптман рассмеялся. Вдруг неподалеку раздаются крики на немецком языке. Позвали гауптмана на этот крик. Немцы выскочили из хаты, и я остался один в комнате. Смотрю на мои документы, лежащие на столе. Схватил их и бросил в окно. На что я надеялся… Мирзоев-то где-то рядом. А дальше такие произошли события, что если и был я атеистом, то после них должен был истово поверить в Бога. Слышу звук мотора подъехавшей машины. Забегает в комнату один из конвоиров, кричит мне: «Ком! Шнель!» Бьет меня винтовкой по спине и снова меня загоняют в крытый тентом грузовик, в котором уже сидела наша плененная группа. Все произошло так стремительно!

Привезли нас на станцию Мироновка. В станционных строениях и сараях были собраны пленные солдаты. Среди них не было десантников. Все они были с днепровских плацдармов и почему-то из дивизии, разбитой то ли под Кировоградом, то ли под Кременчугом.

Я понимал, что если я хочу выжить, то мне надо затеряться среди незнакомых мне солдат, другого выхода не было.

Нас, 11 человек, немцы выстроили. Вышел гигантского роста немец с жандармской бляхой и на ломаном русском языке спросил: «Коммунисты есть?» Мы молчим. Немец дальше: «Юде есть?» Молчание. Нас завели в какой-то закуток из колючей проволоки. Смотрим, какой-то немец ведет, подталкивая автоматом, одного капитана из нашей бригады. Его все знали, высокий красавец. Я не помню точно, был ли он замполитом, но он был ответственным за самодеятельность в бригаде. Остановились в нескольких метрах от нас. Капитан просит немца-конвоира по-немецки: «Дай с товарищами проститься». Тот подвел его к нам. Капитан без слез, спокойным голосом сказал: «Прощайте, товарищи десантники, на расстрел меня ведут…» Выдал кто-то капитана, что тот еврей и коммунист. Он обнял каждого из нас. Немец толкнул его в спину и увел офицера… Он не успел выкрикнуть адрес семьи… Через пару часов нас завели в какое-то складское помещение, где уже находились сотни пленных из стрелковых дивизий. Утром следующего дня подогнали товарняк и начали загонять нас в вагоны. Я сознательно оторвался от своей группы… Привезли нас в Уманский лагерь…

– Были ли напрасными, по вашему мнению, жестокие потери, понесенные десантом?

– А что, кроме нашего десанта, на той войне больше никого по-глупому не загубили? Вы же сами сейчас мне рассказали статистику потерь в воздушных и морских десантах… Это наш «стиль» – высадить десант и сразу списать его в потери. Один Эльтиген чего стоит!

Миллионы солдат положили в землю только из-за генеральской тупости… А напрасными ли были наши потери? Спросите у родных погибших десантников… Мне трудно ответить однозначно. Была война… Мы получили приказ и боевую задачу, которую не удалось полностью выполнить только потому, что… То ли предали нас… То ли, как у нас водится, кинули на «авось» – а вдруг получится», а если нет – пятью тысячами человек меньше, пятью больше… Главное, чтобы им орденок Суворова на грудь повесили…