Читаем без скачивания Гончаров и кровная месть - Михаил Петров

Бросив гнусавому финку и резкое"смотри за ней"-парень скрылся в спальне. От туда слышался мат, стук створок и шорох перетряхиваемых вещей.

Больно заломив руки, гнусавый повалил её на спину. Долго мял, кусал и слюнявил её губы, пока наконец не удоволетворил свою дебильную похоть.

А потом шлепнул дверной замок, ставя точку на жутком наваждении.

Нет-нет, ничего не было, не было, это просто кошмарный сон, - кусала она губы с недоверчивым ужасом глядя на порванную рубашку и беспорядок опрокинутых вещей, - Нет, нет, это просто бред, горячка, - уговаривала она себя, хотя уже остро понимала, что все произошедшее реальность. Как в унитаз вылив нечистоты её опоганили, также просто и естественно.

Беззвучный вопль разодрал рот. Голос оставилее, вместо него из желудка потоком хлынуло омерзение к своему телу, что соприкасалось с гнилью слюнявого гундоса. На ходу сдирая лохмотья рубашки она кинулсь в ванну. Почти срывая кожу грубой мочалкой и ледяной водой, в иступлении она терла и терла ставшее ей гадким тело.

Потом тщательно вытерлась, одела чистое белье, свитер и самую лучшую юбку. Опасаясь поражения электротоком выключила абажюр, аккуратно его сняла и проверив надежность арматуры межэтажногоперекрытия надежно закрепила на нем брючный ремень. В комнате Игоря нашла ручку и на тетрадном листе старательно и спокойно написала: "Ваня, после случившегося я не могу жить. Никто не виноват. Просто такова участь всей нашей семьи, кем-то проклятой. А за что? Маша.

Она ещё что-то хотела дописать, но передумала. Положив записку на видное место она придавила её обручальным кольцом. Потом поставила стул под ременной петлей и легко на него забралась. Проверила удобна ли петля, выходило, что удобна. на всякий случай она связала себе руки и баллансируя на стуле через ноги завела их за спину. Отчаянно вытянувшись продела голову в петлю и помогая подбородком слегка её натянула. Потом резко, далеко оттолкнула стул и беспомощная уже забилась в кольце ременных объятий.

- Да никуда она не заявит, без понта, не дрейфь, Игорек, - успокаивал Славик ревущего пацана, - что она пальцем сделанная, за хранение рыжья знаешь сколько ей накинут? Грамм-год. А у нее, ты говоришь килограмма на три потянет. Это ей. . . - Славик засмеялся довольный своей шуточкой, - Это ей впаяют три тысячи лет. Хе-хе, нормально, вот она их наколет, откинет копыта лет через тридцать, А срок так и зависнет. Платить то по нему некому. Ладно тебе сопли тянуть, Антоновна, тащи ещё пузырек.

- Меня, меня же Ванька убьет, - хныкал пацан - Игорь, сам ты нормальный мужик, свой, да я за тебя кому хошь глотку порву, а вот братишка твой, не обижайся, паскуда гнилая. Любого подставит. А словам цену надо знать, а он фуфло натуральное. Давай ка, Игорек, ещё по шестнадцать капель, наливай. Стой. а вот и наши соколики-добытчики прилетели.

Много в клювике зернушек принесли?

Мрачный Гром молчапоставил на стол тяжелую бутылку с золотом и зло глянув на Нюфа, белого от страха, коротко бросил.

- Он её силком дернул.

- Что-о? Что ты сказал? - Славик поднимался медленно сжимая пружину поджарого тела, накапливая энергию зла и как выстрелил, выбросил правую руку, капканом захватив кадык Нюфа.

- Пидар ты македонский, шалава дешевая, она же нас заложит, ублюдок. А вы куда смотрели, падлы, Гром я тебя спрашиваю.

- Я не заходил туда, как договаривалиь.

- А ты?

- Так я. . . я же рыжье искал, а его оставил с ней, для присмотра.

- Куски говна, она же заложит нас, она ненормальная. Короче, я тут не причем, усекли? Знать вас не знаю. Заложите, там по другому поговорим. Рыжье забираю я. А теперь исчезли. Где Игорь, куда делся Игорь, суки!

Иван шел по берегу ручья уже больше часа. Шел автоматически, бездумно. Тряпкой по ветру полоскалась мысль.

- Они там, они там, Потому что больше им быть негде. Но даже если их там и нет, все равно он их найдет, достанет из под земли. Пусить не сегодня, не завтра, пусть через год, через десять. Все едино. Вот так и будет он идти и идти пока не встретит подонков.

До пасеки оставалось недалеко, но он выходил со стороны поляны, а этого делать было нельзя, они могли заметить его раньше времени. Поэтому , чтобы неожиданно зайти с тыла он свернул огибая пасеку километровым таежным крюком. Наконец сквозь деревья показалась крыша. Иван опустился на четвереньки и бережно сжимая ружье, осторожно пополз поострым опавшим сучкам и веткам. Когда весь двор оказался ему открыт он затаился наблюдая и прислушиваясь.

Дед в черной сетке-наморднике хлопотал над ульями. Что-то вытаскивал, осматривал и недовольно вставлял назад. Но он был один. Наверное их здесь нет Тогда нужно ехать в Омск к Юркиной тетке.

- Дед, насыпь ещё медовухи, - неожиданно громко заорали из избушки.

- Хорош, ужо нахрюкались, лешаки.

- Мало, давай еще, хрен одноногий.

- Сам в погреб лезь, гундос недоделанный, да не навернись там.

Заметно пошатываяь Нюф побрел к навесу над деревянным колодцем погреба и матерясь начал в него спускаться.

Стараясь не шуметь, Иван переломил ружье и вогнал два патрона картечи.

На ходу отпивая из жбана, Нюф вошел в избу.

Иван уже не таясь двинулся за ним. Заметивший его дед поковылял навстречу - Ты это куды навострился?

- В гости, давно меня тут ждут.

- А в гости тебя, мил чиловек, никто не кликал. Иди кось восвояси.

Старик попытался загородить собою вход, но Иван равнодушно и бесцветно предупредил.

- Уйди, дед, а то и тебя убью.

Это дед понял сразу и резво отпрыгнул в сторону. Держа ружье наизготове, Иван пинком открыл дверь. В сумраке избы охнули криком. Два лица белые страхом заметались по углам. Он вошел привыкая к сураку дома.

- Да стойте вы, - успокоил он тускло и невыразительно вровень глаза поднимая стволы. Лица замерли замороженные страхом.

- Кто? - Обыденно спросил Иван держа мушку промеж них.

Юрка кивнул на протрезвевшего Нюфа.

- Тогда ты отойди подальше, а то картечь. . .

Нюф стоял и облизывался. Судорога тянула челюсть вниз и от этого черная дыра рта расползлась, а он все равно облизывался.

Ухнуло и матовая маска лица стала черной. Брызнуло кровью и мозгами, швырнуло на стену, чавкнуло остатками затылка по бренам. Смерть.

Тоненько, зайем запищал Юрка.

- Ну и что ты на это скажешь? - Утомленная своим долгим рассказом, спросило Солнышко.

- Скажу, что мой папаня был веселым человеком, А мне-то все было невдомек, в кого я таким идиотом уродился. Теперь понятно, от трахнутого осиной лесоруба, к тому же убийцы.

- Не смей так говорить об отце, ты не стоишь его мизинца, это был по настоящему отважный и благородный человек. Он после того убийства сам явился в милицию и все рассказал, за что и получил семь лет.

- Это уже полный кретинизм, он вполне мог пришить того деда и второго придурка. Таким образом он бы спрятал все концы в воду, а тем более в глухой Сибирской тайге это не сложно. Но что с ним стало потом?

- Что стало. . . Отсидел пять лет, а летом пятьдесят третьего был амнистирован. Помнишь такой фильм "Холодное лето пятьдесят третьего", вот и его отпустили и тогда ему оставалось жить всего семь лет, ровно столько сколько просил прокурор. В пятьдесят четвертом он сотворил тебя.

- Ты так образно обо всем рассказывала, как будто сама была очевидцем. А когда он успел познакомиться с моей матушкой?

- В пятьдесят седьмом, когда переехал сюда.

- Что? Солнышко, я что-то без ста пятидесяти тебя не понимаю, плесни ка, он что был моим отчимом, тогда на хрен ты вообще все это рассказывала? Какие - то сибирские байки, кровавые пасеки, деревья убийцы, лесные ведьмы. . .

- Костя соберись с духом, сейчас я тебе скажу такое о чем мечтала сказать сорок лет. Лесная ведьма это я, и я же твоя настоящая мать. Если выражаться точно, я физически родила тебя. Но у твоей мачехи не могло быть детей и Иван упросил меня оставить ребенка у него. Сказал, ты Манька себе другого родишь. Его я любила больше чем тебя, потому и согласилась. Но бог покарал, детей у меня больше не было и я её возненавидела. Неужели ты ничего не понял из моего рассказа? Нас с твоей мачехой считали подругами, Но кто бы знал, что доведись нам оказаться в одной банке, наутро там бы обнаружили два скелета. Мне нет никакого смысла тебя обманывать, тем более в той тетраде, отцовской рукой записано все. Выпей, а то сейчас рехнешся. У меня и документы кой какие сохранились.

- Но почему ты не говорила этого раньше? И, если верить твоему рассказу, та Маша отдала богу душу за семь лет до моего рождения.

- Нет, Я сказала что я выбила из под ног стул, но не сказала о том что секундой позже влетел его негодяй-братец. На мою беду, он уже постоянно носил с собой финку. Через пять секунд я уже лежала на полу. Шею я себе не сломала, потому не была такой коровой как сейчас. Имей ввиду, Игорь жив и по сей день, его адрес я тебе дам, навестишь как-нибудь дядюшку, ни дна ему не покрышки. А раньше я тебе этого сказать не могла, потому что дала Ивану слово молчать об этом до смерти. И слово сдержала. Молчала закусив губу. А теперь сердцем чую, пора, а то могу не успеть.