Читаем без скачивания Пройдя долиной смертной тени - Роберт Хайнлайн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
—Ты это видишь, Джейк? И так во всем… Слушай, очень важно: у тебя есть зеркальце?
—Что? Никогда в жизни не было.
—Черт! Придешь в следующий раз, обязательно захвати. Хедрик — отличный врач, но он меня держит в смирительной рубашке. Я вчера спросил его: чье у меня тело? И он даже не потрудился соврать — просто сказал, что это не мое дело.
—Так оно и есть.
—Что — и ты тоже?!
—Контракт помнишь? Там…
—Я не читал. Ваша тарабарщина…
—Я объяснял, а ты не стал слушать. Тайна личности донора сохраняется, если нет его собственного специального разрешения на раскрытие ее… причем родственники должны подтвердить это после смерти донора. В нашем случае нет ни того, ни другого. Поэтому тебе никто никогда не скажет, чье это тело.
—У-у, крысы. Все равно ведь узнаю. Слушай: я никому не скажу, но сам-то узнать могу… сейчас?
—Не сомневаюсь, что ты до всего дознаешься. Но я не собираюсь помогать тебе обманывать покойного.
—Да-а… не ожидал от тебя, Джейк, что ты окажешься таким упрямым ублюдком. Ведь никому ни малейшего вреда! Принеси зеркальце. Сходи в ванную, поищи там. Были, я помню. И принеси…
—А зачем конспирация?
—Потому что они все меня от меня прячут. Ты же знаешь, я не слабонервный. Пусть тело в шрамах или… ну, я не знаю… короче, мне все равно. Но они не дают мне взглянуть на себя! Я даже рук своих не видел! С ума сойти…
—Йоханн, ты действительно можешь сойти с ума — если увидишь себя раньше, чем как следует окрепнешь.
—Ерунда, Джейк. Ты меня знаешь. Да пусть у меня будет свиная рожа в бородавках и багровых рубцах — выдержу. Ты помнишь — до операции я был страшен, как смертный грех. Хуже быть просто не может. Но меня бесит неизвестность…
—Йоханн, потерпи еще немного. Я ведь знал, что тебе не дают смотреться в зеркало…
—Скотина.
—Мы говорили на эту тему с психиатром. И он считает, что тебе действительно опасно видеть себя раньше, чем произойдет полное восстановление функций. Доктор Хедрик лишь выполняет его предписания.
Смит долго молчал. Потом сказал задумчиво:
—Странно… Я ведь знаю, что приобрел другое тело. Что же может случиться еще?
—Раздвоение личности — так он сказал.
—И ты в это веришь? Ну-ка, смотри мне в глаза!
—Какая разница — верю, не верю… Я некомпетентен, и мое мнение роли не играет. Но помогать обманывать врачей я тебе не стану.
—Так, значит, да? Ладно, Джейк. Тебе известно, должно быть, что в городе есть и другие адвокаты?
—Никого больше нет, Йоханн. Я, можно сказать, единственный из всех…
—Что ты несешь?
—Суд отдал тебя под опеку. Мне.
На некоторое время Смит лишился дара речи.
—Это заговор, — выдавил наконец он. — Ну, Джейк, не ожидал от тебя…
—Йоханн, Йоханн…
—Собираетесь держать меня взаперти все время? Или возьмете выкуп? Сколько? А судья тоже с вами? А Хедрик?
—Слушай, Йоханн, помолчи немного и дай мне сказать… Я сделаю вид, что ничего не слышал, хорошо? Так вот: у меня на руках постановление суда и протокол заседания, судья сам дал их мне, чтобы ты мог прочесть. Слушай внимательно…
—Я и так слушаю. Как я могу не слушать? Я же заключенный…
—Йоханн, постановление об опеке отменят, как только ты сможешь самостоятельно прийти в здание суда и убедить судью Мак-Кэмпбелла — ты его знаешь, он честный человек, — убедить его, что ты в здравом рассудке. Мне стоило немалых трудов стать твоим опекуном, потому что не я начал это дело.
—А кто?
—Йоханна Дарлингтон Сьюард et aliae[2]— я имею в виду твоих остальных внучек.
—Ёб… — Смит зажмурился. — Джейк, я тебе бесконечно признателен. Приношу свои извинения.
—За что? — удивился Сэлэмэн. — Судья еще не признал тебя вменяемым — следовательно…
—Хватит, Джейк, сдаюсь! Ты мне уже напихал полный нос табаку! Ах, стервы! Моя маленькая Йоханна — нужно было утопить тебя при рождении! Ее мать, Эвелин, все сажала ее мне на колени и напоминала мне, что мы тезки. А эта мерзавка писала мне на штаны — в знак дружбы. Значит, Джун, Марла и Элинор с нею… ну-ну.
—Йоханн, они почти достигли своей цели. Я пошел на все, кроме государственной измены, чтобы дело попало судье Мак-Кэмпбеллу. И лишь тот факт, что я был твоим поверенным более пятнадцати лет, решил дело в нашу пользу. Это — и еще одно…
—Что?
—То, что твои внучки тупые. Если бы они сразу начали добиваться опекунства, они бы его получили. Но сначала они решили доказать, что ты мертв.
— Ага. Слушай, Джейк, я — потом — смогу выкинуть их из завещания?
— По-моему, ты можешь сделать еще большую гадость. Ты можешь пережить их.
— Это хорошая мысль. Так я и сделаю. Да, это будет забавно!
— Попытка доказать, что ты мертв, была глупой. Такой им адвокат попался. Эксперт за четыре дня подготовил материалы, и суд за четыре минуты решил дело по прецеденту «Поместье Парсонса против Род-Айленда». Я надеялся, что больше не увижу их; этот их пацан с купленным по дешевке дипломом просочился сквозь паркет… Но тут, понимаешь ли, в дело вмешался Паркинсон… а его адвокат — настоящий.
— Паркинсон? Наш малыш Парки? Слабоумный экс-директор?
—Угу.
— М-м… да. Фон Риттер был прав: не стоит никого унижать. Это чревато. Но он-то каким боком влез в дело?
— Формально — никаким. Просто Паркинсон и адвокат его тещи каждый день приходили в суд и консультировали твоих внучек. Йоханн, я решил пока оставить все как есть и не добиваться пересмотра дела: наши свидетели вряд ли смогут поручиться под присягой, что ты восстановишься полностью и сможешь вести дела. Тем более не могли они поручиться тогда… Согласием на признание тебя временно недееспособным мы выбили почву из-под ног твоих девочек и использовали их растерянность: убедили прокурора предложить опекуном меня. Ну, и все. А став твоим опекуном, я принялся тасовать акции: ссудил Тилу денег и продал ему часть контрольного пакета. Все чисто. Никаких залипух типа «десять долларов и прочие ценности»… Таким образом мы собрали новый контрольный пакет: собственные акции Тила, плюс мои, плюс те, которые я ему продал. Потому что, если суд пересмотрит свое решение, завтра же явится Паркинсон, предъявит поручение от внучек — и вышвырнет меня вообще, а Тила — из президентов. Все висело на волоске…
—Я рад, что ты справился. Ну, Парки…
—Еще ничего не кончилось. Впрочем, тебе пока беспокоиться не о чем…
—Я не собираюсь беспокоиться ни о чем! Я буду думать лишь о птичках, пчелках и кудрявых облачках. А есть буду только заварной крем. И пюре из чернослива — в таких баночках с детской мордой. И еще я страшно рад, что мой старый друг не всадил в меня нож, пока я был без сил, — и я страшно сожалею, что такая мысль могла прийти мне в голову. И все равно, Джейк, я продолжаю настаивать: ты мелкий, жалкий и вонючий трусишка в мокрых штанах, который не может даже стащить где-нибудь и принести мне маленькое грошовое зеркальце… Ладно, подождем, пока ты созреешь. Я ведь все понял: ты не хочешь портить отношения с психиатром на случай, если я все-таки сумею убедить судью, что могу сосчитать до одного и попасть ложкой в рот.