Читаем без скачивания Преподобный Феодор Студит. Книга 3. Письма. Творения гимнографические. Эпиграммы. Слова - Феодор Студит

Увещеваем тебя, утешаемую Богом и премудрую: будь как во всем прочем, так и в настоящем случае примером великодушия, принося в жертву Богу доброе погребение и этого прекрасного сына, как ты душевно и заботишься о подобающем ему. Может быть, Бог для того и сохранил тебя последнею из предшествовавших, чтобы ты, богоприлично устроив всё, блаженно переселилась отсюда и наследовала вместе с ними жизнь вечную. Это же и брат наш, боголюбезнейший архиепископ, высказывает тебе, многоуважаемая госпожа моя.

523. К логофету Пантолеону (II, 189)[1509]

(780) Знаем, что смелость бывает достойна порицания; знаем, что и время требует от нас осторожности, но чрезмерность неизреченной твоей расположенности к нам, смиренным, побудила нас дерзнуть и на это письмо. Поистине дерзновенно не только о себе самих сообщать, но просить и за других, однако, как сказано, великая твоя благосклонность и сугубое благочестие ободрили нас дерзнуть [на это]. О чем же речь? О Феодоте протоспафарии. В каком несчастии находится он благодаря эконому[1510] церкви, который вместе с ним отплыл на Запад, – о том, конечно, знает несравненное твое превосходительство. Кто же другой может быть вернейшим защитником этого мужа? Кто благоразумнее твоей мудрости может усмотреть должное? Кто и к державной власти может быть ближе твоего искреннего ходатайства?

Окажи, возлюбленный господин, милость нуждающемуся, какую ты сам получил от Бога. Припадаем к почтенным стопам твоим; совет твой как совет Ангела; голос твой как молния, блистающая и светом дерзновения, и сиянием любви; если удостоится его проситель твой, то, конечно, избежит обвинительных стрел врага своего различными способами, как знаешь ты, великоумный. Мы же, смиренные, вознесем тебе великую благодарность и молитвы о здравии обоих вас с доброю поистине и достопочтенною супругою. И может быть, Божественный дар и посылаемая от Бога милость будет для вас драгоценнее приносящих золотые дары, ко спасению души и тела вашей возлюбленной и именитой двоицы.

524. К монаху Феофану (II, 190)[1511]

(781) Если тебе приятны письма от нас, уничиженных, [Col. 1580] то прими еще одно, не имеющее ничего изящного и красноречивого, как сказал ты из расположения, но как знак любви; и это совершенно верно: чем чаще бывает взаимный обмен писем, тем более возрастает чувство любви, а этого что может быть вожделеннее?

Впрочем, пусть это лежит здесь, и речь должна перейти к дальнейшему. Какое ныне там нововведение? Кто те новоявленные драконы, подобно Харибде поглощающие души, не утвержденные словом истины? Ты сам не назвал их по имени, но мы еще прежде известия в письме сильно скорбели, говоря, что от одного только еретика или, лучше, истинного богохульника, получившего от державной власти должность хартулария, в тамошних местах зараза проникла в знаменитую Сицилию. Это зло составлено не на основании догматического учения, ибо чуждо его это чудовище, а произошло от нечестивого мнения, и, сказать точнее, от предков перешло к нечестивому вместе с двумя другими единокровными.

Но я уверен, что Троица поразит их божественными устами вашими и здешних поборников истины. Тебя же и подобных тебе пусть не удивляет еще свирепствующая ересь. Зло еще не сокрушено, и любовь верных к Богу еще недостаточно испытана, и, в-третьих, мы не можем проникнуть в бездну судеб Божиих, почему Он попускает народу Своему доселе колебаться бурею (782) неверия; кроме того, наконец, и дабы открылись искусные, как сказал исполненный мудрости Павел (1 Кор. 11:19). Поэтому увещеваем и умоляем тебя не переставать обличать противников, вынося божественное учение из священных сокровищниц сердца твоего (ср. Лк. 6:45) и отсюда ясно доказывая, что Христос не был бы Христом, если бы Он не был описуем по образу нашему. Если Он стал плотью, то, конечно, и описуем, как плоть. А что не может быть описуемо, то не заключается в человечестве, но вне места и времени; это чистый Бог, называемый и представляемый непостижимым и беспредельным. К несомненному доказательству истины и естественными соображениями нужно доказывать это, что Христос описуем и поклоняем в иконе, ибо «в ней изображается первообраз», как говорит в одном месте божественный Дионисий; и в другом месте: «Одно в другом, кроме различия по сущности»[1512]. Итак, отвергающий, что Христос описуем, отвергает, что Он стал человеком; и не поклоняющийся иконе Его совершенно не поклоняется Ему, хотя и думает, что поклоняется, как говорит священное слово: неверные говорят, что знают Бога, а делами отрекаются (Тит. 1:16).

Это изложил я почтению твоему не как незнающему, но как мыслящему точно так же, и почерпнув как бы каплю из моря учения; между тем есть бесчисленное множество отеческих свидетельств, равно как и древней истории от самого начала евангельской проповеди, [Col. 1581] к утверждению непорочной нашей христианской веры.

525. К ктитору Филофею (II, 191)[1513]

(783) Великим благом считает достоинство твое, как говоришь ты, когда получаешь наши письма и даже когда мы упоминаем о тебе. Это служит в похвалу твоей богомудрой душе, украшенной великим смиренномудрием, а не нам, уничиженным и ничего не значащим. Впрочем, по вере своей ты получишь награду от правосудия Благого Бога нашего, Который вознаграждает веру каждого небесными воздаяниями и сделанное для ближнего о Христе относит к Себе Самому.

Мы же поистине радуемся, называя себя друзьями такого и столь доблестного мужа, которого добродетель всем известна, хвала весьма справедлива и жизнь есть образец для многих, желающих жить благочестиво в настоящем веке, как стоящая на высоте горы добродетелей. Соответственно своему имени, ты поистине явился боголюбцем, избрав по любви к Богу жизнь спокойную и тихую, чтобы соблюдать Божественные заповеди и достигать вечных благ. Хотя ты и по виду достоин власти, и происхождением знатен по крови, но Божественная любовь, помрачив всё это и показав ничтожным, как оно и действительно таково, возвела очи ума твоего к пресветлому сиянию Божественной красоты, чтобы туда взирать, туда устремлять мысли, туда переселиться бытием, где радость неизреченная, где жизнь нетленная, где Свет блаженной и начальной Троицы. Да будет же у тебя, дивный и возлюбленный наш, преуспеяние в добродетели еще и еще и приумножение добрых дел, чтобы тебе с богатым запасом переселиться отсюда к наслаждению вечными благами.

Здесь пусть будет конец приветствия. А так как ты опять спрашиваешь относительно пресвитера, изъяснив необъявленный (784) проступок его, то мы скажем, что [церковное] правило не дозволяет пресвитеру даже пиршествовать на браке второбрачного[1514], не тем ли более – венчать такого? Венец возлагается на победителя невоздержания, соблюдшего славу девства; второбрачный же, кроме того, что недостоин быть венчанным, еще подлежит епитимии по церковным правилам. Как же он не боялся венчать подлежащих суду по правилам о второбрачии?[1515] Итак, по нашему мнению, прости, хотя бы не было никакой другой вины, ему непозволительно вовсе священнодействовать; не знаю, чтобы можно было у вас, разве только по икономии, причащаться Святых Таин, совершенных спасшимся пресвитером. Относительно чтеца, который, подвергшись епитимии, обратился, справедливо поступить так, чтобы он не читал Апостол до времени Собора, ибо пресвитер, подвергшийся епитимии, отлучается от священнодействия, диакон от диаконства, а чтец [Col. 1584] от чтения. Мы так думаем и определяем; а как думает ваше благочестие, так пусть и делает.

526. К патриции Ирине (II, 192)[1516]

Знаком доброй доверенности твоей служит то, что ты приветствовала нас, смиренных, почтеннейшая госпожа моя, чрез возлюбленного брата нашего и родственника твоего, господина Петра, чрез которого и мы считаем долгом взаимно приветствовать тебя, восхваляя твое благочестие и ревность к добру. Об этом мы и сами по себе знаем, и от брата часто слыхали, равно как и о том, что ты по любви Божией оказываешь и ему честь, достойную присущей тебе добродетели и жизни этого мужа.

Ты спрашивала относительно монастыря, называемого Львы (Λέοντας), можно ли обратить его в мужской, имея (785) намерение сделать это при его возобновлении, тогда как прежде он назывался и был женской обителью. На это мы можем отвечать, что если бы ты начинала вновь устроять священное место, можно было бы делать, что тебе угодно, а так как оно было прежде освящено блаженной памяти скончавшейся дочерью твоей, которая там была игуменией и довольно времени управляла общиной девственниц, хотя и было переселение оттуда братства во время предшествовавшей междоусобной войны, и так как сама игумения остается там в преподобной гробнице вместе с другими прежде бывшими в том же звании душами, то, по моему мнению, госпожа, непозволительно сделать тебе такую перемену, особенно с тем, чтобы отпустить сестер и дочерей прежней игумении, избравших здесь служить Богу, где игумения покоится. Апостол говорит: каждый оставайся в том звании, в котором призван (1 Кор. 7:20). Обитель названа женской; какая же причина изменять ее в мужскую, тогда как и мужей не видно, и удаленные не захотят жить не там? Если же иногда бывало изменение в некоторых монастырях, то или по причине гонения, или по неправедному хищению, или незаконной властью. А тем, у которых и вера правая, и жизнь не противная ей, следует говорить и действовать законно и правильно.