Читаем без скачивания Время перемен. Предмет и позиция исследователя (сборник) - Юрий Левада

В начале рокового для России 1917 г. имелся довольно обширный набор возможных выходов из кризисной ситуации, вызванной неэффективной государственной системой и неудачной войной; выбор между реформистскими и радикальными путями зависел от развития общеевропейского конфликта, политики монархических и парламентских сил и пр. К осени того же года поле выбора сузилось до предела: выбирать осталось лишь того, кто сумеет обуздать или оседлать радикализованную массу. (Радикализм любого толка всегда упрощает, примитивизирует ситуацию выбора. Но не придает варианту, который оказался хотя бы номинально реализованным, качества «неизбежности». Тот же «октябрьский» выбор неоднократно висел на волоске, зависел от случайных и личных обстоятельств.)

Вторая мировая (поначалу – европейская) война, видимо, стала практически неотвратимой только после злополучного «пакта» 23 августа 1939 г. (что, кстати, вполне адекватно представляет российское общественное мнение), в предыдущие пять-шесть лет существовал и не был использован ряд вариантов радикального изменения хода событий. В последний период войны (в 1944–1945 гг.) просматривались различные варианты развития отношений между союзниками по коалиции, политического устройства Европы и всего мирового сообщества. Последующие события в значительной мере свели послевоенные альтернативы к имитации предвоенных; преодолеть соответствующую расстановку сил и оценок не удается до сих пор. Вторая мировая война представляется неизбежным событием скорее молодым (60: 30), чем пожилым (56: 32).

Истоки и последствия «перестройки» остаются предметом напряженных споров и крайних оценок на всех уровнях российского общественного сознания, от массового до элитарного и политического. По данным февраля 2006 г. (N = 1600 человек), значение реформ М. Горбачева положительно оценивают 22 % респондентов, отрицательно – 55 %, считают, что их роль незначительна, 12 %. Преобладают мнения о том, что без этих перемен жизнь в стране становилась бы лучше, удалось бы избежать тяжелых конфликтов. Только 17 % допускают, что без реформ СССР мог погибнуть под тяжестью социальных и межнациональных противоречий.

Невнятность суждений о горбачевском периоде обусловлена, видимо, отсутствием серьезного анализа попыток реформирования или стабилизации советской общественно-политической системы с середины 1950-х гг. Провозглашение «перестройки» представляется плодом невероятно редкого, чуть ли не чудесного сочетания системных, генерационных и личностных факторов. Проще представить хрупкость, кризисы и неудачи иллюзий и планов «перестройки», предпосылки которых с самого начала были как бы заложены в ее основание. Привлекательность и одновременно слабость представленной перестройкой альтернативы «советскому» варианту общественной деградации связаны с тем, что изменения зависели от расстановки сил внутри политической верхушки страны. Эффективные правовые рамки реформ, организации их массовой поддержки и международной интеграции не сформировались; в ходе последующих катаклизмов это дало фору наиболее примитивным и консервативным альтернативам.

В суждениях о «перестройке» фактор возраста наиболее заметен: среди самых молодых ее неизбежность признают 37 % против 49 % (причем в этой группе больше всего затруднившихся ответить – 14 %), среди пожилых – 21: 73, при 6 % затруднившихся.

Из последствий перемен, начатых «перестройкой», тяжелее всего населением России переживается развал Союза ССР. Именно эта перемена привычных государственных рамок чаще всего кажется результатом «заговора» или «сговора». К экономическим переменам привыкло-«приспособилось» около 70 %, к падению политической системы большинство относится довольно спокойно. Мнения о неизбежности распада Союза явно зависят от возраста респондентов: у молодых его считают неизбежным 33 % против 53 % при 14 % воздержавшихся, у пожилых – 16: 80 при 5 % уклонившихся от ответа.

Условия падения и альтернативы существовавшей до 1991 г. государственной конструкции остаются за пределами внимания общественного мнения. Между тем эта группа проблем остается болезненно актуальной в современной обстановке. Нетрудно представить, что разрушение Союза могло быть предотвращено либо массированными насильственными акциями (по образцу, использованному в зависимых государствах в 1953, 1956 и 1968 гг.), либо своевременной реализацией какого-то взаимоприемлемого конфедеративного проекта. Для первого варианта у горбачевского руководства не хватало самоуверенности, для второго – дальновидности (и времени). А поскольку «силовой» исход тогда уже опоздал, «договорный» – еще не созрел, осуществился наиболее вероятный, простейший вариант государственного распада. Так или иначе, решающую роль играл не столько потенциал национального или регионального сепаратизма, сколько возможности и ограниченности «центральных» государственных структур (физические, интеллектуальные, моральные). Последнее обстоятельство важно иметь в виду при оценке сегодняшних угроз.

При обсуждении, в том числе в общественном мнении, опасности «распада» страны в последнее время на первом плане оказывается – тоже в силу своей примитивности – модель пространственного («географического») разделения регионов и субъектов нынешней федерации. Опыт всех ситуаций распада надгосударственных образований в ХХ в. с его «горячими» и «холодными» войнами показывает, что решающей предпосылкой гибели империй или постимперских конструкций служила неспособность нормального функционирования их центральных регулятивных механизмов (если использовать органическую метафорику – нервных, эндокринных и прочих подсистем). «Внутренний» распад государственных организмов предшествует «внешнему», поэтому сугубо локальные на первый взгляд трещины государственной структуры получают универсальное значение. Так, территориально ограниченные проблемы Нагорного Карабаха или республик Балтии в конце 1980-х гг. немедленно стали важнейшими показателями и факторами кризиса всего государственного устройства Союза. Аналогичным образом положение и политика руководства России на Северном Кавказе за последние 12–15 лет стали ключевыми факторами всей российской жизни, определяющими «политическое лицо» и механизм деятельности ее режима.

Как видно из данных приведенной табл. 1, приход к власти В. Путина и его «команды» по массовому восприятию «неизбежности» (разность между показателями двух столбцов) уступает лишь такому событию, как Вторая мировая война. Приход к руководству страной нынешнего президента чаще всего считают неизбежным самые молодые (55: 24), наибольшие сомнения в этом заметны в следующей (25–39 лет) возрастной группе (48: 29), среди пожилых их несколько меньше (49: 27). Как и следовало ожидать, одобряющие деятельность В. Путина, скорее всего (56: 21), относят его выдвижение к неизбежным событиям, среди неодобряющих преобладают противоположные мнения (37: 42).

Понятно, что представление о неизбежности существующего устройства подкреплено опытом последних восьми лет безраздельного и практически никем не оспариваемого руководства одной строго централизованной группы. На протяжении этих лет административные, судебно-прокурорские, медийные и «политтехнологические» ресурсы последовательно используются для вытеснения с политического поля любых возможных конкурентов. Отсутствие каких-либо идеологических или нормативно-ценностных ограничений позволяет победителям без труда присваивать лозунги своих оппонентов – от «западнических» до национал-патриотических и от демократических до сталинистских. Тем самым конструируется видимость «всепоглощающего» устройства действующей власти, как будто способной удовлетворять запросам самых разных сил и слоев. Демонстративная простота и традиционность стиля государственного руководства все еще способствуют поддержанию его популярности.

Наибольшее – и потому, видимо, наиболее поучительное – разделение мнений по поводу неизбежности текущей войны в Чечне (оценки предыдущей кампании в данном случае оставим в стороне, отметив лишь, что «первая чеченская» представляется общественному мнению еще менее оправданной, чем вторая). Менее всего склонны считать эту войну неизбежной самые молодые (14: 71; стоит напомнить, что в этой возрастной группе наблюдается наиболее высокий уровень одобрения действий президента и доверия к нему), несколько чаще признают неизбежность войны пожилые (17: 69). Из числа одобряющих действия В. Путина только 22 % против 66 % полагают, что эта война была неизбежной, у неодобряющих соотношение мнений – 14: 76, среди сторонников продолжения военных акций в Чечне соотношение оценок – 30: 62, среди выступающих за мирные переговоры – 18: 71. Из числа считающих неизбежным приход во власть В. Путина только 20 % против 71 % относят к неизбежным событиям и вторую войну в Чечне. Примечательно, что и среди сторонников политики президента, и у поддерживающих военные действия суждения о неизбежности войны разделяются явным меньшинством. Чеченская политика неизменно представляется респондентам наименее успешной областью действий нынешнего президента. Еще одно свидетельство тому – вынужденные поиски опоры федерального контроля за регионом среди определенных групп чеченского населения, причем не среди «умеренных» сепаратистов, непрочным соглашением с которыми 10 лет назад завершилась первая чеченская кампания, а среди вчерашних воинственных боевиков, демонстрирующих сейчас лояльность Москве.