Читаем без скачивания Драма жизни Макса Вебера - Леонид Григорьевич Ионин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это дно. Прежняя жизнь разрушена. Прежнего профессора Вебера больше не существует. А ведь ему только 36 лет, а его жене вообще 30.
Как сказано в одном из стихотворений Николая Гумилева,
Созидающий башню сорвется,
Будет страшен стремительный лёт,
И на дне мирового колодца
Он безумье свое проклянет.
Симптомы
Наверное, самым выразительным симптомом на первых порах болезни были затруднения речи и движений. Именно нарушения речи заставили Вебера отказаться от чтения лекций. Нужно правильно оценить важность этого нарушения, поскольку мы говорим о человеке, для которого лекции, доклады и другие устные сообщения были не просто профессиональной обязанностью, но неотъемлемым элементом образа жизни. Вебер был выдающимся оратором, чему есть много свидетельств, и одна только эта проблема могла привести к коренным изменениям личности. Так же обстояло дело и с нарушениями двигательной активности. Он привык быть энергичным, чем даже гордился, как, например, способностью пару раз в неделю без остановки взбегать на Замковую гору в Гейдельберге. Теперь же при ходьбе сразу приходила усталость и головная боль. Он даже стал утверждать, что ходьба, прогулки ему противопоказаны, поскольку вредят. Третий пункт – это долгие, тянущиеся иногда целыми днями приступы мигрени.
Это тяжелые, усложняющие жизнь, но не главные симптомы. Основной источник зла– это бессонница, которая стала преследовать Вебера, до тех пор практически не имевшего проблем со сном, уже в 1898 г. и даже после отступления болезни продолжала тревожить его вплоть до самой смерти. Было ясно, что бессонница – продукт возбуждения мозга, неспособного переключиться из рефлексивно активного в вегетативное, «растительное» состояние. Это понимал и сам Вебер, и Марианна, которая также время от времени страдала бессонницей, так что эта сторона нервной болезни Вебера может считаться в какой-то степени их общим недугом. Выход из устойчивой бессонницы с трудом, если вообще возможен. Это заколдованный круг, который больному не удается разорвать. По формулировке Радкау, слишком интенсивная фиксация мыслей на сне изгоняет сон, а постоянная бессонница вновь парализует мысль и заставляет ее сосредоточиваться на сне. Если больной – «больной бессонницей» – предпринимает попытку как-то использовать открывающееся вроде бы по причине отсутствия сна якобы свободное пространство мысли для формулирования каких-то содержательных идей, бессонница не дает использовать это пространство, заставляя вновь и вновь искать сон. Как это происходит, на собственном опыте знает огромное количество интеллектуально деятельных людей.
Следующим, более глубоко лежащим и едва ли не самым важным симптомом болезни Вебера были ночные поллюции. В нормальной, так сказать, практике бессонницы сексуальное возбуждение оказывается простейшим, иногда почти рефлекторным выходом из изнурительного и бесплодного поиска сна. Но в случае с Вебером, его образом жизни, в частности семейной, и его интеллектуальным хабитусом поллюции составили страх и ужас его болезни. В предыдущей главе говорилось, хотя и мимоходом, о предполагаемой импотенции Вебера. Радкау пытался разобраться с вопросом если не глубже, то, во всяком случае, обстоятельней. Схема у него примерно такая (R, 262): многое указывает на то, что в первые годы брака Макс и Марианна не предпринимали попыток половых сношений, потому что тогда, как впрочем, и позднее не хотели иметь детей, да и Макс, с точки зрения жены, не испытывал полового влечения. В профессорские годы во Фрайбурге, когда Макс постоянно работал под давлением времени и обстоятельств, те же причины действовали, очевидно, с еще большей силой. Все это довольно странные объяснения; нежелание иметь детей или высокая занятость могут объяснять отсутствие половых сношений столь же убедительно, как и то, например, что у жены постоянно болела голова. Можно, конечно, предположить, что именно так супруги – а может быть, только супруг – объясняли сами себе или даже не объясняли, а пытались хоть как-то оправдать сами перед собой двусмысленную и невыносимую ситуацию отсутствия «консумации». Есть много оснований предполагать, пишет Радкау, что лишь в 1897 г. после переезда в Гейдельберг, когда установилась относительно спокойная жизнь, супруги предприняли попытки секса и стало понятно, что это невозможно, и зашла речь об импотенции. Это уже более убедительный резон, хотя просто назвать патологию мало, нужно еще многое объяснять. Сам Радкау знает это, как никто другой. Так или иначе, считает он, именно в этом кроется причина нервного кризиса, и с психиатрической точки зрения «старого Ясперса», сексуальная блокада – главный фактор страданий Вебера.
Если это так, то импотенция Вебера и асексуальность брака Макса и Марианны считается фактом и, таким образом, удается довольно простым путем проникнуть к истокам страшной болезни Вебера. Это было бы довольно простым и логичным решением. Но справедливости ради стоит отметить, что далеко не все интерпретаторы и биографы Вебера готовы согласиться с таким решением. Поистине здесь напрашивается краткий экскурс на тему новейших спекуляций – удивительно, но это факт! – относительно импотенции Вебера. Некоторые считают, что это миф. Эберхард Демм, специалист по биографии Альфреда Вебера, на основе в принципе тех же источников, что и другие авторы, а также других источников, если не совсем новых, то раньше по этому поводу не используемых, пришел к выводу, что проблемы с сексом появились у супругов Вебер только после того, как мужа настигла страшная болезнь, то есть в 1898 г., а раньше таких проблем не существовало, и потом, по выздоровлении Макса они также исчезли. То есть ни о какой импотенции речь идти просто не может. Сексуальная жизнь у супругов была. Более того, тогда же, в 1898 г., когда, по словам Марианны, «некое злое нечто» протянуло к Веберу «свои когти» (с. 68), она не исключала, что может забеременеть, и тогда ей придется отказаться от части своих нагрузок в женском движении. Демм основывает такой вывод на фразе из письма Марианны к Елене Вебер. «Если бы у нас когда-нибудь появился ребенок», – пишет Марианна; по-немецки: Sollten wir einmal ein Kind bekommen. По-моему, ни по-русски, ни по-немецки из этой фразы нельзя сделать вывод, который делает Демм (ED, 67), особенно если контекст фразы остается за кадром. В результате сложился, так сказать, фронт боев биографов-интерпретаторов. На одной, традиционной, стороне знаменитые биографы Макса, можно сказать, биографы-«классики» (Радкау, Кеслер, Каубе), на другой, ревизионистской, в основном биографы Марианны Вебер: Барбель Мёйрер, Кристина Крюгер, а также названный Демм. (Я не упоминаю некоторых менее известных авторов.) Каждая из сторон старается
