Читаем без скачивания Большие люди - Дарья Волкова

Думать ни о чем не хочется. Даже о том, как она сама странно выглядит, восседая поздним вечерним часом в сугробе на пустыре. Наблюдать эту сюрреалистичную картину желающих все равно нет. Зато почему-то вдруг вспоминаются два брата-негея. Если честно, она полагала, что благополучно забыла о них. Ну, проревелась и забыла. Столько всего проходит через нее, что правило "С глаз долой - из сердца вон" срабатывает почти всегда. Почти. Но не абсолютно. Потому что вот вспомнила она их отчего-то же сейчас? Обиды уже нет, ее за язык никто не тянул. Промолчала бы - и ничего бы не было. А теперь что же - лишь воспоминания о двух братьях, очередные клиенты, которые в силу ее собственного проявленного интереса, вышедшего за профессиональные рамки, теперь уже не перейдут в категорию "постоянные". Да и что за печаль, уж чего-чего, а клиентов у нее в избытке. А вот грустно отчего-то. Немного, но все же.

Вроде бы нагулялись они с Пантелеймоном достаточно. А дома - стал рваться с поводка, не успели они в квартиру зайти. И стоило лишь освободить пса от его прогулочной амуниции, как он кинулся на кухню. В голове еще успела мелькнуть мысль: "Пить хочет, убегался", а потом...

С кухни доносится звонкое "Ай!", бабушкино грозное "Моня, фу!". А Люся понимает - у них поздние гости. Мама с бабулей хороши - могли бы и позвонить на сотовый, предупредить, знают же, что Монька может незнакомого человека напугать. Теперь она замечает и чужую обувь - мужские зимние ботинки, размера, впрочем, навскидку, такого же, как у самой Люси. Нет ни малейшей догадки, кто это. Надо идти смотреть. И, разувшись и повесив пуховик на крючок, Люда проходит к кухонной двери. А там...

Есть такое выражение - стоять по стойке "смирно". Гоша сидит на табуретке по стойке "смирно", в одной руке надкушенный пирожок. На который с видом полнейшего равнодушия смотрит расположившийся рядом Монька.

- Можно ему... дать пирожок? - тон у Гоши крайне почтительный.

- Можно, - кивает Фаина Семеновна.

- Нечего собаку пирогами кормить, - подает голос Люся от дверного проема, обозначая свое присутствие.

Моня оборачивается и смотрит на хозяйку с укоризной. Людмиле временами кажется, что ротвейлер понимает человеческую речь. По крайней мере, когда говорят о нем.

- Пантелеймон, осторожно! - строго говорит бабушка.

Похоже, Люсю никто не слушает. Гоша, кажется, даже дыхание затаил, заворожено глядя на то, как с его руки исчезает пирожок. Исчезает в здоровенной пасти, полной зубов размером в треть пальца взрослого мужчины.

Прикончив пирожок, ротвейлер смотрит на гостя уже более благосклонно и по-прежнему выжидательно.

- А можно еще ему дать?

- Хватит! - Люся проходит на кухню. - Георгий Александрович, какими судьбами?

- Привет, Лютик, - Гошу обескуражить непросто. - Симпатичная у тебя собачка. Только очень грозная.

- Моня, место! - Люся понимает, что собака привлекает к себе слишком много внимания. И это не считая буквально источающих любопытство матери и бабушки. Пес одаривает ее еще одним укоризненным взглядом и понур уходит с кухни, обернувшись пару раз по дороге - а ну как передумает хозяйка? Хозяйка не передумала.

- Итак, - Людмила сложила руки под грудью. - Чем обязана такой чести? И откуда, кстати, ты знаешь адрес?

- Ну, ты же рассказывала, где работаешь... Я позвонил, спросил...

- И тебе так просто сказали мой адрес?!

- Я могу быть очень убедительным, - он улыбается ей своей фирменной улыбкой.

- Ясно, - она слегка растеряна. Нет, все-таки Катя, их бухгалтерша и, по совместительству, кадровичка - полная идиотка! Ведь наверняка именно с ней Гоша разговаривал. - И ради чего это все? Это не визит вежливости, насколько я понимаю?

- Ну... да... наверное... - теперь его тон слегка неуверен.

- Ой, да вам поговорить надо, - спохватывается бабуля. - А то час-то поздний. Ну, вы говорите, да чаю попейте с пирогами. А мы пойдем с Тоней в зал, телевизор посмотрим.

Домашние сегодня демонстрируют просто чудеса сообразительности. Люся прошла к стенному шкафчику, достала чашку, налила себе чаю, а потом обернулась к Георгию. На их пяти-с-половиной метровой скромной кухне он смотрится чужеродно. Вроде бы и одет просто, а вот все равно выбивается совершенно. Или она просто не привыкла видеть мужчин на их кухне?

- Ну, - она обхватывает чашку ладонями. А руки-то подмерзли все-таки. - С чем пожаловал?

- С извинениями.

А вот это было неожиданно. Собственно, и само явление Гоши на их кухне, поздно вечером, без предупреждения, уже само по себе было весьма неожиданным. А уж повод...

- За что тебе извиняться? - она и вправду совсем не понимает Гошиных мотивов и сбита с толку.

- Ну... Гришка на тебя наорал. Некрасиво вышло...

- Ну, так это же твой брат, - тут она не удержалась и таки подколола, выделила последнее слово интонацией, - наорал. Не ты.

- Люсь... - Гоша вздыхает и улыбается. Улыбка у него такая... вот натурально извиняющаяся. - Ну, ведь мы оба понимаем, что я спровоцировал эту ситуацию. Специально делал так, чтобы у тебя сложилось впечатление, что... Ну, ты понимаешь... Извини меня, пожалуйста.

- Да ладно, сама виновата, - Люся ответно улыбается. Все-таки Гошины слова ей приятны. Очень неожиданны и оттого особенно приятны. - Проехали, забыли. Я не обижаюсь. Но знаешь... - она решается сказать ему то, что так и не дает ей покоя. - Вы же вообще не похожи. Если не знать, ни за что не догадаешься, что вы близкие родственники. Ничего общего.

- Ну, так мы по матери только братья, - Гоша расслабился, это видно сразу. Результат Люсиных слов. - Отцы разные. И мы каждый, по утверждению мамы, очень похожи на своих отцов.

- Что значит - со слов мамы? Ты... вы... не видели своих отцов?

- Только на фото, - усмехается Гоша, а Люсю вдруг колет мысль: "Как и я". - Мы с Гришкой безотцовщина. Хотя нет, - поправляется. - Я-то с отцом. Гришка мне вместо отца был.

- Даже так?

- Именно так.

_____________________

Нина Матвеевна, их мать, успела поносить за свою жизнь три фамилии. В девичестве Николаева, по первому мужу Свидерская, по второму - Жидких. Так при фамилии Жидких и осталась. Хотя не раз в шутку говорила, что уже чего-чего, а фамилия у первого мужа была что надо - звучная.