Читаем без скачивания Введение в историю экономической мысли. От пророков до профессоров - Евгений Майбурд

В поливалютной системе нет такой величины, как данный спрос на деньги. Есть различный спрос на различные виды валют. На валюту, теряющую свою стабильность, спрос будет падать. На растущую в ценности валюту спрос будет расти. На стабильную валюту спрос будет равен предложению. Касаясь такого показателя количественной теории, как запас наличных денег, Хайек говорит: "В условиях свободного рынка валют люди будут готовы продавать и покупать за любую валюту, но они не будут готовы держать любую валюту". Точно так же исчезает и другой "кит " количественной теории — единая величина скорости обращения (V).

Выдвинув поливалютную схему, Хайек фактически получил в свое распоряжение новый угол зрения на существующие денежные теории. С этой точки зрения стали видны недостатки как кейнсианства, так и монетаризма, которые Хайек не упускает отметить. Мы обойдем эти моменты, ограничившись его указанием на то, что кейнсианская теория и монетаризм равно неприменимы для ситуации, когда в стране обращается несколько конкурирующих валют.

Еще в "Дороге к рабству" Хайек указал, что в стремлении обеспечить рабочим "справедливую зарплату" государство добилось лишь того, что резким колебаниям стали подвержены не заработки, а производство и занятость. Теперь Хайек прямо и просто говорит, что главный источник безработицы — это не инфляция и не дефляция, а профсоюзы. Но главное внимание он уделяет роли государства. Хайек напоминает о том, что по традиции циклические колебания приписываются несовершенству строя свободного предпринимательства и частной собственности. Но сейчас даже некоторые из сторонников современной научной ортодоксии начинают признавать, что главный виновник экономической нестабильности — это государство.

Как все это понимать? Кейнсианцы написали на своем знамени лозунг о неизбежности государственного вмешательства. Они исходили из того, что предоставленная самой себе система не обладает некоторыми регуляторами, какие ей приписывала прежняя доктрина laissez faire. Мысль Хайека состоит в том, что система никогда не была предоставлена самой себе. В XIX в. были сняты те ограничения на свободу торговли и перемещения ресурсов, против которых выступал Адам Смит. Однако в руках государства остались налоги и пошлины, т. е. фискальная политика, что является неизбежным злом. В руках государства осталась также монополия на денежную эмиссию и контроль над валютой, т. е. денежная политика, — зло, которое отнюдь не является неизбежным. По-видимому, не случайно Адам Смит, перечисляя функции государства в режиме естественной свободы (см. главу 14), не упомянул о монополии на эмиссию денег.

Хайек вскрывает исходную ошибку кейнсианства, полагавшего, что до той поры свободный рынок не подвергался государственному регулированию. А социалисты и другие радикалы основой своей пропаганды сделали утверждение о том, что циклические повторения спадов и массовой безработицы являются следствием органического дефекта капитализма. Уже монетаристы доказали (см. главу 30), что все это суть результаты действий государства, включая Великую депрессию, вызванную дурным денежным управлением.

Хайек признается, что еще в 1960 г. он сам был сторонником контроля государства над денежной политикой. Но это было следствие, говорит он, молчаливого допущения, что в каждой стране должна быть одна-единственная — национальная — валюта. Лишь позднее он пришел к идее конкуренции частных валют и к убеждению, что такая система может дать лучшие деньги, чем в состоянии это сделать монополия государства. Здесь речь идет о свободно принимаемых деньгах, а не о навязанных человеку извне. Излишне повторять, что свой вывод Хайек глубоко и всесторонне обосновывает на языке современной экономической науки.

Цель государственных финансов и цель создания удовлетворительной валюты — это не одно и то же, указывает Хайек. Обе цели часто даже противоречат друг другу. Роковая ошибка — отдавать обе задачи в руки одного и того же органа. На практике это способствует неконтролируемому росту государственных расходов и вызывает нестабильность рынка. “Если мы хотим сохранить функционирующую рыночную экономику (и с нею — индивидуальную свободу), — говорит Хайек, — ничто не может быть более настоятельным, чем расторжение неправедного брака между денежной и фискальной политикой, долго таившегося в подполье, но формально освященного после победы "кейнсианской" экономики”.

Центральный эмиссионный банк страны всегда подвержен если не политическому контролю, то политическому давлению. Поскольку это так, постольку он неспособен к такому регулированию количества денег, какое обеспечило бы устойчивость рынка. Хорошие деньги, говорит Хайек, как и хорошие законы, должны функционировать независимо от стремлений лоббистских группировок. Последнее мог бы игнорировать благонамеренный диктатор, но этого никогда не может себе позволить демократическое правительство, зависящее от ряда корыстно заинтересованных групп.

"Легкость, с которой министр финансов наших дней может и составить бюджет с превышением расходов над доходами, и превысить даже эти расходы, создала совершенно новый стиль финансового управления, несравнимый с осторожным ведением хозяйства в прошлом. А благодаря легкости, с которой уступают одному требованию за другим, вызывая все новые ожидания дальнейших подарков, возникает самоускоряющийся процесс, который даже люди, искренне желающие его избежать, находят невозможным остановить", — указывает Хайек.

Когда мудрые мыслители пришли к идее laissez. faire, или естественной свободы, она казалась 'простой и очевидной", как выразился Адам Смит. Но Хайек жил в эпоху, когда принцип естественной свободы утратил в общественном сознании свою очевидность. Вокруг этой проблемы было столько наворочено — притом немало злонамеренных измышлений и просто вздора, — что идея свободы в значительной мере обесценилась. Хайек поставил себе задачу вернуть ей ценность в сознании современных поколений. Поэтому требовалось сделать то, чего не требовалось делать в XVIII–XIX вв., — исследовать само понятие laissez faire. Это было сделано им в трилогии "Закон, законодательство и свобода".

Понятно, что речь идет уже не только о свободе торговли и даже не только об экономической свободе, но просто о свободе. Потому что экономическая свобода неотделима от политической.

Свобода неделима. И свобода — это нужно уразуметь однажды и навсегда — есть понятие, приложимое только к индивидууму. Свободное общество есть общество свободных людей, и не иначе. Так что мы употребляем термин laissez. faire расширительно, но смысл его остается прежним Поскольку главным врагом свободы остается государство, постольку сохраняет силу изречение Гурнэ: "Дайте людям самим делать свои дела, дайте делам идти своим ходом" (см. главу 12).