Читаем без скачивания Топографический кретин - Ян Ледер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Скорей! — прохрипел Фрэн и показал рукой в сторону карьера.
Говорить не мог. Галка — и та еле дышала.
— У нас друг, — сказала она. — Там. Помогите.
— У вас друг — что? — неторопливо выговорил бородатый и мускулистый, на котором были только плавки и панама с той же надписью, что на лодках.
— Тонет! — заорал Фрэн. — Тонет! Скорее! Пожалуйста!
— Не можем, — бородатый шлёпнул себя по заду, убивая комара.
— Как не можете! Вы же спасатели!
— Ну и кому шумим-на? — из будки вышел второй, тоже с бородой и ещё более смуглый. Когда они так загореть успели, лета ведь не было совсем, не к месту подумал Фрэн. Мужик обмахивался клетчатым веером из игральных карт.
— Чего разорались-на, сказано же: не можем. У нас моторки не заправлены. Бензина нет. Жалуйтесь-на в исполком.
На здоровенном его плече, издевательски изгибаясь, синели четыре буквы: «Лёля».
Фрэн ещё что-то объяснял, убеждал, умолял, а Галка уже всё поняла.
— Чтоб вы сдохли! — крикнула она и побежала обратно. Фрэн — за ней.
На берегу откуда-то набралось много людей, но Лёньки среди них не было. Лёньки не было нигде. Солнце заваливалось за сопку с телевышкой. Кто-то сказал: надо родителей поставить в известность, кто поедет-то? Сквозь камнепад в голове Фрэн услышал свой голос: я. Его посадили в милицейский газик и спросили адрес.
Было страшно, было очень, очень страшно. Сейчас он увидит глаза тёти Фаи, она как раз готовит ужин, у неё биточки всегда пальчики оближешь. И глаза дяди Юры, он только что пришёл с работы и включил телевизор — скоро «Что? Где? Когда?» И глаза мелкой Алёнки, она оборачивает учебники и подписывает тетрадки — послезавтра ей в пятый класс.
И не будет у них ни биточков, ни знатоков, ни первого сентября, а всё из-за него, Фрэна. Они знают его столько лет, они любят его, они ему доверяют — и вот…
Он не мог к ним не поехать. С самого детства, с восьми лет, у него было два близких друга, Гоша Рыбин и Лёнька Гельман. Теперь остался один.
Сначала к Лёньке ездили всем классом, потом кто-то заболевал, кого-то родители загоняли на дачу, кому-то надо было сидеть с младшими — и через год остались только Яша, Гоша и Галка. А потом её отца, офицера, перевели в другой город, и после последнего экзамена Фрэн и Кит были на кладбище вдвоём. А ещё через несколько дней в городском парке, по соседству с проклятым карьером, устроили прощальный вечер для выпускников сразу всех школ города. И среди них Лёньки тоже не было.
Лёнька никогда не станет выпускником, вдруг понял Фрэн. Он так и останется школьником, перешедшим в девятый. И ещё Фрэн понял странную вещь: ему сейчас семнадцать, это на два года больше, чем Лёньке когда-нибудь будет, а он всё равно думает о нём как о старшем. Их мамы познакомились в роддоме, лежали в одной палате. Лёнька появился на свет восемнадцатого, а Яша двадцатого, и дни рождения они часто праздновали вместе. Но всё равно Лёнька был старше. И будет.
Фрэн подумал, что перед отъездом на вступительные надо будет обязательно заглянуть к Лёнькиным родителям. То есть к штрихам, автоматически поправил он себя — и задумался: а почему, собственно, к штрихам, а не к предкам, как нужно было говорить ещё совсем недавно? Может, по созвучию со шнурками? Ведь модное же было словечко, даже целые выражения заучивали классе в шестом: если «шнурки в стакане», значит — ко мне нельзя, родители дома…
Он улыбнулся: вот поступлю на филфак, всё про всё узнаю. И откуда взялось странное слово «ништяк», и значит ли оно что-нибудь или так появилось, само собой, как плесень на несвежем хлебе. И почему некоторые словечки приходят на смену другим — как тот же «ништяк», ведь до него было и «клёво», и «капитально», и «закадычно», и «железно», — а некоторые как появились в эпоху родительской юности, так и живут до сих пор. Вот «сковорода», например. Правда, с ней всё и так понятно: танцплощадка круглая? Круглая. С бортиками? С бортиками. Дорожка к ней прямая, как ручка, тянется — вот тебе и сковорода, лучше не придумаешь.
Вспомнился специалист по костяным телам Вова Каретин. Его однажды спросили, знает ли он, почему некоторые кеды называют кроссовками, а некоторые нет.
— Чё вы меня за дурачка держите, что ли? — обиделся тогда Вова. — Которые красивые — те красовки, а если просто говнодавы, тогда — кеды.
Такого скопления дефицитных чешских кроссовок «Ботас» с замшевыми вставками, как на подходах к парковой сковороде в этот прощальный вечер, Фрэну до сих пор видеть не доводилось. И ещё велюровых пиджаков японской фирмы «Чори» и индийских джинсов «Милтон'с», на которые самые ушлые нашили лейблы «Леви'с», вырезанные из заграничных журналов и наклеенные поливинилацетатом на прямоугольники из кожи.
Со стороны танцплощадки призывно ухал басовый барабан и пока ещё нерешительно, разминаясь, порыкивала электрогитара. На асфальтированных парковых дорожках лениво шевелились толпы выпускников вперемешку с ментами и солдатами заречного гарнизона, надеющимися если не на романтическое знакомство с последующими сексуальными извращениями, то хотя бы на халявную сигарету.
Со стороны, во мглистом свете окутанных мошкарой фонарей, скопище туловищ и голов казалось совершенно непроходимым, так что компания, забив на дорожки, двинула напрямки. Звенели бутылки и смех, из густых мрачных зарослей регулярно высовывались малознакомые радостные рожи и бескорыстно предлагали совместно забухать. У Фрэна, Кита, Шуцыка, Кереша и Васа имелось, разумеется, и собственное карго, но часто ли такое бывает, что праздник случается сразу у всех? И они угощали своим и пили чужое — из горла, конечно, потому что пластиковых стаканчиков ещё не придумали, а стеклянную тяжесть в карманах таскать — ищи дурака за пять сольдо!
Они пили на тёмных опушках жгучую водку, зеленоватый маслянистый портвейн, резко пахнущий азербайджанский коньяк и отдающий виноградным соком молдавский — и вспоминали, как когда-то, вечность назад, в такой же рощице у моста огребли просто так, по ошибке, и это неприятное, в общем, происшествие теперь почему-то казалось ужасно смешным, и Фрэн по требованию друзей в пятидесятый раз рассказывал, как у него на пузе прыгал жирный вражеский предводитель, а Кит снова гордо объявлял, что сумел-таки от души зарядить кому-то в глаз.
— А я длинному по челюсти такой кё-кёкусинкай провёл, — хвастал слегка
