Читаем без скачивания Маленькие истории - Светлана Рогачёва
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дом, в котором жила Лена, находился недалеко от Сенного рынка, и покупки свои, чтобы было подешевле, она делала там. Пробежит сквером – и уже на рынке. В один из таких вояжей Лена увидела бомжа. От подобных ему он отличался крайней худобой и обреченностью, читавшейся в его глазах. На рынке Лена купила то, за чем пришла, и еды для бомжа. Проходя мимо, она отдала ему еду, услышала «спасибо» и пошла домой с тяжелым сердцем. На следующий день бомжа не было и еще пару дней, потом она перестала думать о нем. Через неделю пошла на рынок и увидела бомжа снова. Спросила, где он пропадал, и предложила подождать, пока она ему есть принесет. Снова помимо продуктов для себя купила еду бомжу. Торопилась, чтобы не ушел никуда. Успела, покормила, кое-что спросила и пошла домой. Дома сидеть в тепле и уюте было совестно…
На следующий день сказала себе, что пойдет просто прогуляться, воздухом подышать – и свернула в сквер. Бомжа на скамейке не оказалось. Плохо на душе стало у Лены: надо было его забрать домой. Ведь видно же ей, что человек недавно на улице, и сразу стало понятно, что он долго так не проживет. Она еще побродила и вернулась в сквер. Бомж сидел на скамейке. Долго уговаривать его не пришлось. Привела мужчину домой. Пока мылся, поняла, что одеть его можно только в женскую одежду (панталоны, майку с кружевами и теплый халатик). Выяснилось, что мужчина в прошлом врач, а в настоящем имел родных, но чего только в жизни не бывает…
Документы у него отсутствовали. Сначала-то они были и еще какие-то деньги и вещи, но вскоре его обокрали и не осталось ничего. Лена стала ходить по разным инстанциям и своими хлопотами добыла и паспорт, и пенсионное удостоверение, и другие нужные бумаги. Получили пенсию, и оделся Ленин постоялец в скромную, но уже мужскую одежду. Все это время и брат с семьей, и соседи поражались Лениной «глупости», говорили о том, что может случиться из-за ее доверчивости…
Лена с Сергеем Николаевичем, так звали бывшего бомжа, жили не как муж с женой – как брат с сестрой. Как только мужчина окреп физически и морально, то с Лениной помощью оформился в дом престарелых. Теперь, с документами, это стало возможно. После он приезжал к Лене, благодарил ее.
Однажды Лена на улице встретила старую знакомую, настолько старую, что та помнила Лену молодой, когда та еще замужем была. Знакомая рассказала Лене, что муж ее живет в сторожке у рабочих речного порта. Что он бомжевал, что женился несколько раз, но жизнь не сложилась. Муж признался этой женщине, что такой жизни, как с Леной, у него больше не было, чтобы так по-настоящему, чисто и с любовью. Лена пришла домой с мыслью, что из-за него в жизни ее не было детей, а только одиночество…
Наверное, единственным другом Елены была девяностолетняя Валентина Александровна, живущая двумя этажами выше. Она выслушала рассказ и посоветовала разыскать мужа. С одной стороны, Лене мучительно было думать о нем, но с другой – она знала, как выглядит потерянный человек, и… добро в ней снова взяло верх: решила она забрать мужа из сторожки. Только страшно было, ведь столько было мыслейп о нем, столько лет прошло. С Валентиной Александровной было бы сподручней искать мужа, но та не могла составить ей компанию по причине плохого самочувствия, холодной зимней поры и скользкой дороги.
Наконец, Лена отважилась и с замиранием сердца вышла из дома. Сначала ехала, потом шла и все время думала об их с мужем встрече: «Теперь он все понял, жизнь его побила, и не за что его корить. Не чужие ведь… Жизнь все расставит на места, все образуется, наладится…»
Вот и сторожка, за дверью мужские голоса. Постучала, открыла дверь и вошла. Накурено, не прибрано, холодно. Мужа не видно. Обратилась к рабочим, обедавшим чем пришлось:
– Здравствуйте… а Ивана Андреевича, не подскажете, как я могу найти?
Мужчины на мгновение замерли:
– А вы кто ему будете?
– Жена, – тихо ответила Лена.
– Умер он, на прошлой неделе умер… Сердце не выдержало, наверное…
Втянула голову, ссутулилась, сразу постарела и пошла домой Лена. Только с той поры она стала болеть и через год, отказавшись от операции, тихо умерла.
Мой Суворов
Смотрю на себя в зеркало: ничего, толстоват маленько – но мама говорит, что это пройдет. Глаза большие – ничего, а вот уши великоваты – такое уж ни к чему, но ведь не оторвешь их. Когда же начинают дразнить во дворе, очень хочется, чтобы они отвалились, но не у всех на глазах, а как-то незаметно… Чтоб вышел я на улицу, а дразнить и не за что…
Так, улыбнусь – щеки как булочки, и зубов нет! Передних! Молочные вывалились, а постоянные не растут пока.. Не пойму, почему дома меня называют воробушком? Ничего воробьиного, ну да ладно, если честно, то мне нравится, когда она меня так зовет.
Под ногами предательски поскрипывает старенький бабушкин стул, зеркало в красивой деревянной оправе с цветами и завитушками стоит на большом старинном комоде с тремя большими ящиками и двумя поменьше. На каждом ящике кованая металлическая ручка – когда за нее тянешь, то полный добра ящик нехотя, со скрежетом выезжает из недр комода. В этих ящиках много загадочного и таинственного. Мне не разрешают туда совать свой нос, а жаль. Но сейчас я хочу достать настоящее сокровище, которое стоит прямо на виду, на комоде, но добыть его трудно – руки моей не хватает, да еще стул скрипит. Того и гляди войдет бабушка, и будет мне… На орехи, конечно, а вы что подумали?
Ага, попалась: в моих руках шкатулка в виде старинного замка, украшенная морскими ракушками. Бабушка показывала мне ее исключительно из своих рук, боясь дать подержать, будто та рассыплется от моего прикосновения. Хотя ручки мои ловкими не назовешь и нужно заметить, что многие вещи приказали долго жить, попав в них.
Сейчас нужно очень аккуратно и тихо спрятаться в укромном месте и тогда уже открыть, чтобы никто не помешал. В кладовой темно, если щелкнет выключатель – услышат, в комнату могут войти, хотя если под столом или кроватью… Нет, лучше на лоджию, где бабушка закрывает белыми занавесками от солнца окно, где в летнее время живут все цветы в горшках, где мягкий ковер и куда мне строго-настрого запрещено заходить под страхом быть «прибитым сразу» кем-нибудь
