Читаем без скачивания Маленькие истории - Светлана Рогачёва
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нашлись! Здесь они!
В сугробе, обнявшись, сидели наши дети, глазки закрыты, они едва дышали!!!! Солдаты подхватили мальчишек на руки и бегом направились в часть, вернее сказать, в медсанчасть, где маленьких пациентов ожидал военный врач. Мальчики замерзли и с трудом отвечали врачу…
– Бабуля, они все остались живы?
– Все живы, воробушек, и чудом ничего не отморозили себе. Только лечиться нам пришлось долго, воспаление легких – это не шутки… – бабушка вздохнула, вспомнив и пережив тот страх за сына еще раз.
– А как же Суворов? Ты подарила его через три дня папе?
– Нет, милый, у нас уговор был: Суворов будет подарен, только если папа твой будет вести себя как «хороший мальчик». Миша, мне было очень жаль своего сыночка, но уговор дороже денег и жалости.
– И Суворов так и пролежал все эти сто лет?
– Ну, конечно, не сто лет, а гораздо меньше. Наверное, Суворов должен был достаться тебе… если ты будешь «хорошим мальчиком», – продолжила бабушка.
– Ты подаришь мне его 23 февраля? – кисло спросил я.
– Нет, он уже твой. Только будь «хорошим мальчиком».
«Дался ей этот „хороший мальчик“», – подумалось мне, но вслух я произнес:
– Я буду таким, как мой папа – офицером, а может, и настоящим генералом с лампасами или даже таким полководцем, как Александр Суворов!
Ночная исповедь
Тихий, спокойный разговор в купе скорого поезда начался еще вечером и продолжался уже ночью под мерный стук колес. Женщине было тридцать пять лет, она с восьмилетним сынишкой ехала к мужу в Москву, где тот работал. Дома осталась мама и двухлетняя доченька.
Мужчине пятьдесят пять, он профессор консерватории и едет в Москву, где он примет участие в фестивале классической музыки. Он живет работой, дома остались жена и взрослый сын.
– Если бы не музыка, и не представляю, чем бы я жил. Знаете, я относительно недавно стал понимать свою жизнь и осознал, как жили мои родители. Помню в детстве я стеснялся и отца, и матери. Мы ютились в коммуналке. Отец был грузчиком в порту. Ходил в застиранных рубахе и солдатских штанах, даже летом носил кирзовые сапоги. Утром идя на работу, когда еще было темно, он спускался по деревянной лестнице, гулко стуча своими сапогами, а я, неизменно просыпаясь, злился на него за это. Возвращался он домой вечером уставший, мокрый от пота, в пыли, зачастую выпивший. Помню, когда он умывался, мама поливала его из ковшика над тазом и тихо приговаривала:
– Гриша, ты бы хоть не пил…
– Ничего, Катенька, с устатку без нее, родимой, не усну, ты же знаешь. Сама-то устала, небось? Много сегодня настирала?
– Нет, Гриша, не устала,к как всегда, я привыкла.
Отец садился ужинать, мама ему подавала, а я смотрел на ее натруженные руки, на вареную картошку и зеленый лук и невольно морщил нос от лукового запаха. До чего они были неинтересными и грубыми.
Тогда я не понимал, что мой отец-грузчик, уставая нечеловечески, трудился для меня! Я был его надеждой на то, что не все так плохо. На деньги, заработанные грузчиком и прачкой, мне маленькому купили блестящую большую трубу, и я смог заниматься в музыкальной школе.
На экзамены в школу всегда приглашали родителей, но я своих не звал. Куда их было, таких «неотесанных», приглашать… Вернуть бы то время, ведь ни мама, ни отец толком не слышали, как я играю. А я тем временем успешно переходил из класса в класс музыкальной школы, занимая достойные места на всевозможных конкурсах. Педагоги знали о трудностях, которые испытывает моя семья, и, не напоминая мне о родителях, устраивали мое участие в выездных конкурсах. Я тогда часто становился лауреатом этих конкурсов. Как-то незаметно, среди моих успехов, ушел из жизни отец. Мне кажется, у мамы тогда стало еще больше работы. – Профессор, тяжело вздохнув, продолжил: – Я уже учился в музыкальном училище, преподаватели прочили мне серьезную музыкальную карьеру, когда я влюбился. Я для себя решил жениться, но почему-то повел девушку знакомиться с мамой. Мама мало говорила и никогда и ни на что не жаловалась, да я и не спрашивал. А тут спросил:
– Как тебе Маша?
Она, наверное, почувствовала что-то, и на ее усталом лице появилось беспокойство:
– Если можешь, сынок, не женись.
Я отшатнулся. Жалко ее стало, зачем я спросил и что она может понимать… Имея такого мужа, как мой отец… разве могла она понять наши высокие отношения, наши красивые чувства, такие тонкие, искренние и, можно сказать, поэтические! Я сделал так, как решил. Женился и стал жить отдельно. К маме заходил редко, иногда с женой. Мама никогда ни о чем не спрашивала, только вглядывалась в мои глаза, будто что-то искала в них. Она старалась накормить нас, а есть мы хотели всегда и ели с удовольствием. Правда, Маша хмурила бровки и шепотом делала замечания в мамин адрес, которые я не комментировал, но многозначительно пожимал плечами и возводил глаза к небу, как бы говоря: «Ну что с нее можно взять…» Мама из жизни ушла так же тихо и незаметно, как и отец.
Через два года, когда мамы уже не было, а на свет появился мой сын, жизнь моя из праздничной и красивой стала тихой, закрытой и удручающей. После рождения сына у Маши начался психоз и выяснилось, что в их семье шизофренией болеют ее мама и дядя. Моя Машенька тоже заболела. А уже через четыре года и последняя моя надежда угасла – Володенька унаследовал мамину болезнь и перестал быть похожим на себя. Я совсем закрылся, остались музыка, консерватория, студенты, фестивали, конкурсы, признание за заслуги… Я, как и мой отец, не жалею себя, я работаю для моей семьи, устаю, как и он, «нечеловечески» – только от безнадежности.
Иногда я думаю, как
