Читаем без скачивания Звуки, которые нас окликают - Ольга Владимировна Харитонова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этот период жизни выход за дверь не наказание, но преодоление.
Недавно видела: на уличном откосе окна второго этажа кто-то приладил зеркало (небольшое, где-то с ладонь), так приладил, чтобы сидя у оконного стекла можно было наблюдать за подъездной дверью. Прячется ли хозяин зеркала от кого-то? Или ему интересны чужие преодоления подъездной двери?
Стоит ли кто-то на крыльце этого подъезда прежде, чем отправиться по делам?
Я у своего — стою. Выхожу и замираю на миг: если на улице тепло и солнечно, могу задержаться у крыльца и поглазеть с улыбкой по сторонам, если холодно — замираю, готовясь к пути до остановки, кутаюсь лучше в шарф. (Дома ведь не успеваю, спешу всё. Кстати, стоит написать где-то в чате: «скоро выхожу, спешно одеваюсь» и вместо буквы «п» утвердить букву «м», мир сразу становится добрее.)
В других городах стою на крыльце (после выхода из подъезда) ещё дольше.
Помню, в одном екатеринбургском хостеле размышляла перед выходом: «Я могу двинуть куда хочу! Хоть куда! Только не налево — там кладбище… Только не направо — там мусоросжигающий завод… Вон куда-нибудь туда, куда убегает трамвай».
А потом сделала первый шаг.
Сделала и узнала, что в Екатеринбурге первый шаг приводит, в итоге, к набережной Исети, в Челябинске — на детскую железную дорогу в парке Юрия Гагарина, в Златоусте — к золотому крылатому коню, в Москве — к сырникам с джемом, в Тарусе — к лодкам на глади Оки, в Сочи — к лавке с «Изабеллой», в Суздале — на колокольню Ризоположенского монастыря меж зимнего неба цвета джинсов, а в Омске — всегда домой.
В зрелости выход за дверь — всегда к находке, к истине.
На одной из улиц Омска стоит дом, подъездные двери которого недавно стали картинами: голубое море, где-то едко-зелёная сосновая хвоя, одна коричневая курица и две рыжие кошки. Жильцы каждого подъезда высказывали художнику свои пожелания, а он объединял их в сюжет.
Один парень попросил тихо: «Нарисуйте пару вот здесь, у дерева, незаметно. Ну, для меня». И на двери появилась влюблённая пара (двуглавое чёрное пятно на горе).
Да, иногда за дверь выходит не только человек, но — вдруг — искусство.
Рисунки, выползшие на подъездные двери, ещё робкие, красивые как младенцы в конвертах.
Рисунки-подростки уже забираются на стены, на гаражи, туда, где нельзя. Вон, за башней Телецентра, на ржавых полотнах гаражных коробок нарисованы и реки, и горы. Чёрной линией аэрозоля — Яблоновый хребет, Саян Восточный, Хибины, на другом гараже зелёными, волнистыми линиями Ангара и Иртыш. Так и написано над линиями просто: «Го-ры», «Ре-ки».
Ещё подрастая, живопись смелеет и виснет на выставке «Уличная волна» — она уже не граффити, но ещё не фонд Русского музея. (Она ищет себя.)
Старая живопись уже почти никуда не выходит.
Как написала Марина Яковлевна Бородицкая:
«А я и рада бы выйти, я собралась бы за пару минут,
Но меня уж ни с кем не путают и никуда не зовут».
Вот и мы со временем будем отражаться в тайном зеркале второго этажа всё реже и реже.
Но это позже. А сейчас я выходила выбросить мусор, на куче сломанных стульев заметила голубя: тёмно-фиолетовый, вытаращил на меня свой круглый внимательный глаз.
Я подумала: «Бедный голубь, сидит на мусоре, скучает, творчески не реализуется…» Голубь подумал: «Бедная Оля, весь день за компьютером».
А по факту, мы оба не правы, потому что оба счастливы.
СЕЛФИ ПРИНЯТИЯ
Я пишу этот текст под самую известную серенаду Шуберта — так проще рассказывать о сложных вещах, кажется, что это всего лишь спектакль, с которого можно выйти.
Я чувствую старость. Она не подходит, не нападает вдруг, скорее пока мерещится некоторым моим близким издалека, показывается и показывает, что ждёт их в будущем, когда она, наконец, придет.
Показывается не только близким, многим вокруг меня.
Автор, за которым я слежу в интернете, стал рассыпаться. Ошибается в колонках: теряет предлоги (то «в», то «с»), опечатывается в падежах, а недавно оговорился в своей передаче.
— Они такие вещи читали, — пустил интонацию вниз.
— Они такие вещи уже читали, — тут же поправился, поднял интонацию и понёс до конца длинного предложения.
Он оговорился и продолжил, надеясь, что его ошибку подрежет в итоговой версии звукооператор, но никто ничего не вырезал. Так и осталась эта оговорка посреди текста, цела и невредима.
Привет, говорит старость, слышишь меня?
Папа мой, которому в этом году будет шестьдесят пять, начал осваивать селфи. Он неработающий пенсионер, и прогулки для него — большая отдушина. Иногда у него болят ноги, и он подолгу не может никуда выйти. Пружинка внутри него за эти недели скручивается, сжимается, а потом выстреливает, и он летит чуть оправившийся на несколько часов в леса за нашим домом или уезжает на городскую набережную. Возвращается с забитой памятью телефона, что неудивительно — у него старый аппарат, рассчитанный только на двадцать шесть кадров.
Я помогаю ему перебросить снятые кадры в специальную папку на его ноутбуке. Сначала просматриваю мельком сама, а потом он показывает их мне, медленно листая и сопровождая эмоциональным рассказом.
В последние месяцы всё чаще и чаще среди фото появляются селфи, среди птичьих гнёзд, заячьих следов-ямочек на сером снегу, на фоне осенней шуги перед ледоставом на берегу Иртыша — он сам, сначала в осенней шапочке, затем в зимней шапке, с красными щеками и носом, смотрящий в камеру то строго, то словно случайным рассеянным взглядом.
Позируй, говорю я ему, советую: тяни вперед подбородок, фокусируй взгляд!
Но снова партия неловких фото: «папа и скрученная прибрежная ива», «папа и ель»…
Он у меня строитель-отделочник, но внутри у него, я никогда не сомневалась, живёт талантливый художник, который всегда меня восхищал. Меня поражало его умение из ничего сделать удивительную вещь.
Например, в младшем классе мне задали на дом сделать прототип циферблата со стрелками (видимо, мы изучали определение времени). Вечер, папа приходит поздно, уставший, я как раз ложусь спать, когда он раскладывает на столе перед собой ножницы, клей, пару кусков разных обоев и какие-то железки… А что же я вижу утром? Замечательные часы, не с простым круглым циферблатом, а с каким-то резным и замудрённым, с ажурными стрелками, которые легко вертятся на оси. И словно они сделаны
