Читаем без скачивания Бобы на обочине - Тимофей Николайцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Картофельный Боб, позабыв о своем испуге и о своих видениях, смотрел — как он приближается.
Довольно быстро Бус перестал быть крохотным.
Пространство впереди Буса дрожало… набегала изменчивая рябь, то и дело его заслоняя, и от этого казалось, что Бус без конца проламывает какие-то прозрачные, но прочные стены, разбрызгивает по сторонам осколки, которые только так и можно увидеть — руша их и осыпая.
Клин, расколовший небо и отдаливший его от земли — был, как оказалось, звуком самого Буса. Его больше не было слышно внутри головы, и Картофельный Боб облегченно перевел дух — будучи снаружи, звук не пугал его так сильно. Не ощущалось в нём более той мистической силы, что заставила Картофельного Боба заплакать.
И не был его создателем нервный и злой человек с худой шеей и крепкими пальцами… Мучитель струн.
Тем временем — Бус приближался.
Вырастал — прямо посреди дорожной жары.
Прохладный аквариум, полный людей… среди всей этой жары и палящего солнца. Картофельный Боб почти уже видел их сквозь квадратные ячейки окон. Солнце над Бусом свирепело, пытаясь прожечь стёкла и добраться до людей внутри — но лишь бессильно разливалось по их поверхности и оползало, беснуясь многочисленными отражениями… Стёкла были чем-то затемнены, Картофельный Боб уже мог это различить. У переднего, самого большого стекла — сидел тучный человек и лениво наблюдал за тщетными попытками солнца пробраться внутрь.
Этот человек был, должно быть, самым главным тут. Его руки были вытянуты вперед и возлежали на чём-то… Картофельный Боб с изумлением узнал плетеную ручку большущей корзины. Это успокоило его окончательно.
Бус всё приближался и приближался. Он не был уже тем хрупким и красивым изделием, каким показался Бобу накануне. Теперь это была громадина. Ревущее чудище. Оно набегало, стремительно увеличиваясь в размерах. Мощь его потрясала. Горячий ветер нёсся впереди, дочиста выметая дорогу перед колесами. Пыль попросту сдувало… каменные же крошки, позабыв о своем божественном происхождении, торопливо улепетывали вдоль обочин, звонко щелкая о дорогу. Какие там камни, какие там гайки, какие вороны… Это Бус был новым Богом теперь.
Он не ехал по дороге и даже не мчался по ней — он являл себя миру. И явление было оглушительным.
Картофельный Боб благоговел перед ним.
Он не очнулся даже, когда дядюшка Чипс за рукав оттащил его на обочину. Картофельный Боб был стеблем, коих клонит ветер, и единственный ему смысл был сейчас — отшатнуться пред новым Богом и поклониться вослед.
Он был оттянут на обочину, он ощутил ногами траву, доходившую здесь до щиколоток. Трава шуршала, привычно отбивая поклоны. Она очень давно поклонялась стремительному ревущему Богу, она выросла здесь, питаемая его плотью. Ржа и в самом деле проедала её стебли насквозь.
И она затихла, пораженная священным ужасом, когда дядюшка Чипс запросто поднял руку и помахал Богу, приветствуя его.
И Картофельный Боб замер также, когда неистовый Бог трубно заревел в ответ, словно признавая дядюшку Чипса за равного, и тучный человек, что был за передним, самым большим стеклом — оторвался от ручки плетеной корзины и поприветствовал дядюшку Чипса открытой ладонью.
Чудо… — думал Картофельный Боб. — В который раз уже за сегодняшний день…
Горячий ветер закатил ему пощечину — хлесткую, но совсем не обидную… каменные крошки щёлкнули, подпрыгнув, и мимоходом укололи лицо. Бус промчался, упруго качнув скошенной кормой. Солнечные блики полыхнули на хромированных деталях. Глупое солнце, должно быть, считало — что, подобравшись сзади, оно сможет чего-то добиться, сможет как-то навредить этому стремительному Богу. Картофельный Боб снисходительно улыбнулся подобной наивности.
— Это Омаха, — сказал дядюшка Чипс, опуская руку. — На Приттстоун, четырехчасовой.
Глава 8. Роберт Вокенен
Чего ждать и следовало — когда ворочаешься всю ночь в кресле буса, и скорее дремлешь вполглаза, чем спишь — то весь следующий день проходит будто в тумане.
Роберт Вокенен до красноты натёр себе глаза и окончательно замучил кофейный автомат, но все никак не мог прийти в себя, как следует. Меняя направление поездки, он сошёл на первой попавшейся бус-станции — это был даже не городок, а чёрт знает, что вообще… Небольшой павильон со стеклянной крышей, автоматическая билетная касса и засиженный мухами газетный лоток.
Газеты, правда, здесь продавались свежие — сегодняшние. Эмблема федерального печатного агентства над лотком хоть и не светилась электричеством, как ей было положено, но автомат по продаже газет худо-бедно справлялся с обязанностями, ради которых эту эмблему лепили.
Роберт Вокенен покрутил барабан с названиями, выискивая «Деловой запад» в длинном списке, и получил её тотчас — ещё липкую от непросохшей краски.
Вот, чёрт, — снова подумал он, открывая первый разворот.
Здесь, на востоке — даже газеты отвратного качества. Страницы этой не даже листались, а скорее расклеивались — словно пытаешься снять скотч с багажной коробки. Сама бумага была влажной, да и в типографских красках, наверно, полно здешней вездесущей пыли, и от того набранные шрифты выглядели кошмарно.
Роберт Вокенен, чертыхаясь без устали, разлеплял развороты, пока не наткнулся, наконец, на то, что разыскивал… Тогда он сложил газету, и какое-то время сидел, злорадно и мстительно ухмыляясь на шоссе через стеклянную стену станции — больше свидетелей его триумфа здесь не нашлось… На этой станции — даже телефона не было. Потом он не отказал себе в удовольствии — снова разделил страницы и ещё раз пробежал глазами коротенькую врезку в подборке индустриальных новостей. В заметке упоминалось, помимо всего прочего, о корпоративной покупке лесокартонного склада, являющегося градообразующем предприятием федерального поселения Миддлути некоей компанией «Солар Инк», название которой, как утверждала газета, «ничего нам не говорит».
Роберту Вокенену это название говорило много чего.
Во‑первых — оно было подчеркнуто «чистым».
Так высокопарно именовать себя способна лишь скороспелая компания —
