Читаем без скачивания Демон против люфтваффе - Анатолий Минский

Мы в мире временно живых, и Пумпур отдал негласный приказ расстреливать выбросившихся с парашютом. Никто не стал возражать, а Сикейрос поддержал у своих. Война в воздухе приобрела ещё более зверский вид.

Я сочинил письмо домой. Секретность полная, поэтому больше про кормёжку и мягкий климат мадридчины, когда Бобруйск замело снегом. Про Стёпу мельком — болеет сильно, беспокоюсь за него очень. Пусть семья готовится к неизбежному.

Сбили и Рычагова, носящего здесь конспиративную кличку Пабло Паланкарос. С лёгким ранением, отстранённый от полётов, он как‑то оттянул меня в сторону.

— Вань, ты лучше всех конструкцию «Чатос» знаешь и испанский язык. Есть идея!

Даже этому закоренелому коммунисту уставы и прочие предписания застряли поперёк организма. Тем более — простреленного.

— Мы аккумулятор возим мёртвым грузом. Если его выкинуть, сзади железку приконопатить? Слышал, на «Фарманах» в Мировую вообще на сковородках летали. Объясни механикам, у меня с испанским… не очень.

Хосе моментально врубился и быстро нашёл куски листовой стали от восьми до двенадцати миллиметров толщиной. Винтовочную пулю они удержали, а с крупным калибром мы и не пробовали, дабы не расстраиваться. Лучше хоть что‑то, чем ничего. В течение недели желающие получили кустарные бронеспинки.

Потом из Союза прибыла первая партия И-16. О них большинство воевавших в Испании советских лётчиков только слышало, но не видело. Моноплан, без идиотской бипланной коробки с подкосами и расчалками, шасси убираются, скорострельные пулемёты «ШКАС», бронеспинка заводская, скорость намного выше… Песня!

Эскадрилья, наконец, получила штатную численность и по количеству машин, и людей. В ней появились иностранные добровольцы — американец, поляк, серб, а также четверо испанцев. Как только узнали про «Ишаков», часть народа моментально запросилась на перевод. И тогда Рычагов выдал историческую фразу:

— У И-16 самая высокая скорость. Что, любите быстро удирать из боя?

Потупились летуны, а я понял, что прямота Павла рано или поздно войдёт в тяжёлый конфликт с дубовой советской системой. Его скоро отозвали в Союз, а мы остались на «Чатос» и не пожалели, ибо песня «Ишака» оказалась категорически не лебединой. Весьма строгий в управлении, самолёт поразил недоработанностью конструкции по мелочам. Крайне сложная и трудоёмкая процедура складывания шасси, не менее замороченная последовательность их выпуска привели к тому, что многие пилоты поначалу и не пытались их втягивать. ШКАСы постоянно заедали от перегрева из‑за длинных очередей. К сожалению, И-16, наречённый испанцами «Москас» (мошка), утратил горизонтальную манёвренность поликарповских бипланов, позволяющую сбивать «Фиаты». Тем не менее, и на «Ишаках» наши научились летать, выдрессировав упрямое копытное животное. Гордились, что в ВВС РККА появился самый быстрый и совершенный в мире истребитель… Пока испанцы по доброте душевной не притащили газету о прошедшей в Англии выставке авиатехники.

«Брешут буржуи! — завопил внутри меня товарищ Ваня. — Не могут они так писать про новый и секретный самолёт».

«Харрикейн» означает «ураган». Моноплан непривычного вида, на фотографии вокруг него позирует кучка джентльменов, с трудом сохраняющих степенность и чопорность вперемешку с самодовольным торжеством.

«Нет, напарник. Машина предназначена не только для Королевских ВВС, но и на экспорт. То есть может в Испанию попасть, к франкистам. Тогда нам — хана. В чистом виде».

«Понятно! — протянул мой сознательный комсомолец. — Значит, капиталистическая реклама! Враньё».

Оптимист, блин. А если с таким в воздухе столкнуться? Скорость больше пятисот километров в час, восемь пулемётов! Для «Харрикейна» наши «Ишаки» и «Чайки» кажутся лёгкой добычей. Понятно, что главная часть истребителя — пилот, но об уровне лётной подготовки в рабоче — крестьянской авиации мы наслышаны из самых первых уст, собственных. Не я один, очень многие лётчики выросли в полноценных истребителей только в Испании. Гражданская война показала даже самым упёртым и зашоренным: пилотажная, огневая и тактическая подготовка в СССР, мягко говоря, далека от совершенства.

Но было бы нечестно утверждать, что благодаря газетам сыпятся одни неприятности. Иногда очень даже наоборот.

Весной я завалил третьего немца. На следующий день, критически оглядывая дырки в хвостовом оперении, аккуратно заклеенные и закрашенные верным Хосе, услышал голос за спиной:

— Салуд, синьор Муэрте!

Обернулся и почувствовал — на земле бывает труднее, чем в облаках под пулями «Фиатов».

— Меня зовут Мария Гонсалес. Я — корреспондент газеты «Республика». Хочу взять интервью у русского пилота, сбившего «Савой» над Мадридом.

Если в тот момент отвернуться и зажмуриться, то по памяти не смог бы описать ни единой черты обратившейся ко мне женщины. Только глаза, огромные, тёмные, тёплые… Они приковали, подчинили, принесли сладостное щемящее желание. Боюсь — ему, скорее всего, никогда не суждено осуществиться.

— Си, синьорина.

Язык заплетается, надо же… Она рассмеялась.

— Так в Италии говорят. У нас — сеньорита. Сможете уделить пять минут?

Да хоть всё время до следующего вылета. И потом — тоже.

— Несомненно.

— Если вам непривычно, можете называть меня «камрад Мария».

— Сеньорита вам больше подходит. Не возражаете, если я переоденусь, и мы побеседуем в более уютном месте?

«И кто упрекал меня в похоти?»

«Молчи, Ванятка. Я не женат. Пикнешь под руку — мигом летишь в чистилище. Избавлюсь от шизы».

Удар ниже пояса — подлый, но эффективный. Квартирант стих.

Денег мало, зато тратить некуда, поэтому песеты накапливаются. Тем более при виде товарища Гонсалес мне бы скинулась вся эскадрилья.

В марте ещё прохладно по местным меркам, уличные кафе с осени втянули столики внутрь, как черепахи убирают ноги. Мария нашла нечто среднее между дешёвым и сравнительно приличным, постаралась не разорить меня на заказ и засыпала стандартным набором вопросов. Отвечать на них не сложно, можно и Ванятке поручить, если бы лентяй выучил испанский.

Кто‑то мне говорил, что в Испании дефицит красивых женщин, ибо мало — мальски привлекательных спалили на кострах Инквизиции за ведьмовство. Так сказать, сработал естественный отбор наоборот. Этот теоретик не видел Марию. Коммунистка, а лицо тонкое, аристократическое, немного удлинённое. Глаза тёмные с синевой. Невысокая, с меня ростом, не то чтобы хрупкая, а как лезвие стилета. Вот — вот, именно такие стилеты в Испании — изящные, узкие и твёрдые. И не сказать, что холодное совершенство — россыпь мелких родинок на правой щеке и над ключицами, куда ныряет золотая цепочка. Несмотря на марксизм, на цепочке наверняка висит крестик, и аж пот прошиб при мысли о долине меж двумя полушариями, где спряталось распятие.

Я что, влюбляюсь? Это не банальная похоть, испанские девушки по — дружески помогают авиадорес русос снимать напряжение, чтоб в бою не отвлекали дурные мысли. Но разобраться во внутренних волнениях Мария не дала мне времени.

— Спасибо. Грасиас за обед. Адиос!

— Постойте!

Что сказать? Банальное — о неземной красоте, внезапно вспыхнувшей страсти? Не то! Ей банальности говорили миллион раз, не подействует.

— Да?

— Чувствую в вас разочарованность. Как журналистка вы не удовлетворены интервью.

Поднявшаяся было девушка снова опустилась на стул.

— Признаться, я не ожидала иного. Сначала русские говорят обычные фразы, стараясь не выдать никакие секреты, затем пытаются навязать знакомство.

— Я тоже не против знакомства, но позвольте узнать, что именно вы хотите услышать? Устройство двигателя «Чатос» вряд ли вас сильно волнует.

Она чуть наклонила голову и с интересом глянула на меня, окатив волной иссиня — чёрного огня.

— Мысли, чувства. Что вы ощущаете, когда стреляете во врага, когда стреляют в вас. Радость, когда боши горят. Скорбь, когда разбиваются друзья. Испанцы рассказывают со страстью, с воодушевлением, а вы — точно устав читаете.

Я помедлил.

— Хорошо. Обещаю необычный рассказ. Но и с вас потребую плату, — насладился ожиданием пошлости и выкатил неожиданное условие. — Покажите мне самое ценное, что для вас есть в Мадриде.

— Но вы же здесь полгода!

— И что? Город я вижу с высоты полторы тысячи метров. Ну, гулял по центру, когда плохая погода и категорически нелётные дни.

— Сейчас — хорошая. У вас же нет выходных!

— Самолёт ждёт новый двигатель.

Она на минуту задумалась. Позвала официанта, спросив о наличии телефона в заведении. Через полчаса и двух чашек кофе нас подобрала машина. Откровенно говоря, мне совершенно наплевать, куда мы едем, главное — с Марией.

За рулём обосновался юноша по имени Мигель, смотрит на неё с обожанием, что не удивительно. Оба наперебой рассказывают мне про город. Пытаюсь хотя бы названия улиц запомнить.