Читаем без скачивания Цивилизация рассказчиков: как истории становятся Историей - Тамим Ансари
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тем не менее, когда царь Филипп где-то силой, а где-то переговорами распространил свою власть на Грецию, его царство идентифицировало себя как греческое. В результате, взойдя на престол, его сын Александр смотрел на мир, и, в частности, на Персию, глазами грека, а греки жаждали свети счеты с персами. Мы часто слышим, что в следующие десять лет Александр Македонский «завоевал мир». Но если посмотреть на карту и сравнить его империю с империей, которой правил Дарий Великий, то можно увидеть, что завоевания Александра ограничились персидским миром.
Как и вторгшиеся в Грецию персы, греки вышли за пределы своей социальной реальности, когда пересекли реку Инд. Солдаты Александра находились почти в 5000 км от дома, но, метафизически говоря, перейдя на другой берег Инда, они оказались чужаками в чужой стране. Они попали в Индию с ее кастами и многорукими богинями, с ее хранящейся в глубинах памяти ведийской традицией массовых конных жертвоприношений, с ее неподвижным временем и иллюзорным миром – сама по себе величина и глубина этих различий должна была оказать сокрушительное воздействие на людей, воспитанных в культуре эллинистического и эллинизированного Средневосточного мира. Они больше не находились на восточной окраине знакомой и понятной реальности. Они оказались на западной окраине абсолютно чуждой реальности, созданной другими людьми. Из главных героев они вдруг превратились в статистов в мировом историческом нарративе, который разворачивался вокруг другого, далекого от них центра.
Дело в том, что, пока Александр Великий покорял Азию, в Индии интенсивно формировалась своя мегаимперия. Те же самые условия, которые породили Персидскую и затем Македонскую империи, созрели здесь до критической точки и позволили подняться колоссу. Индийского собрата Кира и Александра звали Чандрагупта Маурья, и был он нищим сиротой из касты торговцев, чьи родители умерли молодыми. Легенда гласит, что однажды в детстве Чандрагупта заснул под деревом и проснулся оттого, что тигр лизал ему лицо. Так он осознал, что ему уготовано великое будущее.
К тому времени, когда войска Александра переправились через Инд, Чандрагупта уже захватил Магадху – страну, где он родился. И как только основная часть эллинских войск покинула Индию, Чандрагупта со своей армией воспользовался возникшим вакуумом власти. Созданная им империя Маурьев в итоге оказалась больше, чем ахеменидская Персия, и даже больше, чем империя Александра: она простиралась почти от оконечности Индостана до Хайберского прохода и дальше.
Как мог император контролировать такую огромную территорию? При помощи все тех же инструментов: системы управления, коммуникации, денег, математики, военной мощи и ключевого нарратива.
Маурьи, как и персы, стандартизировали веса и меры и чеканили собственные монеты. Они построили сеть дорог и дорожных станций, которые дополнили опоясавшие страну бесчисленные речные магистрали. Создали почтовую систему, очень похожую на персидскую. А также внедрили административную структуру в персидском стиле: деревни были объединены в округа, которые образовывали области и далее провинции, чьи губернаторы подчинялись непосредственно императору. И как и персы, Маурьи использовали обширную шпионскую сеть: любой человек, от торговца до священника-брахмана и проститутки, мог оказаться царским агентом, информировавшим центральную власть о происходящем в своем уголке империи.
Мир, находившийся под властью Чандрагупты, был пропитан ключевым нарративом, который к тому времени уже достиг полной зрелости. В отличие от персидского зороастрийского мировоззрения, он был основан на индуизме, буддизме и джайнизме. Хотя эти религиозные системы немного отличались друг от друга, они комфортно сосуществовали как производные одного ключевого нарратива. Религиозная общность обеспечивала связанность, которая позволяла одному владыке править всей этой территорией как единым целым[11].
Империи персов, греков и Маурьев достигли величия примерно в один и тот же исторический период, занявший всего несколько веков. Вслед за ними возникли еще две огромные империи – по одной на обоих концах самого густонаселенного пояса мира: Китайская на востоке и Римская на западе. Они оказались самыми живучими из первых мегаимперий, поэтому заслуживают более пристального внимания.
Китайцы издревле рассматривали свое государство как синоним глобальной империи, но известные нам китайские империи прошлого на самом деле охватывали не такие уж большие территории. И вот в III в. до н. э. существовавшая у китайцев в воображении мифическая мировая держава наконец-то материализовалась, довольно стремительно и масштабно.
Это был двухэтапный процесс, начавшийся, когда длительный период Сражающихся царств достиг кульминации. К 249 г. до н. э. семь китайских царств боролись за господство на территории между долинами рек Хуанхэ и Янцзы. Одним из них было милитаристское царство Цинь во главе с кровожадным правителем. Когда этот головорез умер, престол унаследовал его 13-летний преемник. Соседние монархи точили мечи в предвкушении легкой победы: казалось, царство Цинь готово пасть к их ногам. Но они недооценили юного наследника. Он ударил первым, жестоко и мощно, и за следующие 28 лет превратил соперничающие царства в россыпь провинций, находящихся под его пятой, после чего взял себе подобающий громкий титул Шихуанди, что означает «Первый император».
С этим титулом он поместил себя в один ряд с другими знаковыми фигурами китайской исторической мифологии: с тремя августейшими властителями, которые обладали сверхъестественными способностями и совершили великие деяния, например определили ход Солнца и Луны по небу, и с пятью легендарными императорами, которые изобрели земледелие, письмо и шелк. И вот теперь пришел Первый император, чья династия будет править Срединным государством 10 000 поколений – по крайней мере, так сказал он сам, и кто бы посмел ему возразить?
Первый император немедленно взялся за укрепление своей империи и власти. Чтобы преградить путь кочевникам с севера, он приказал соединить отдельные оборонительные сооружения, построенные различными царствами прошлого, в единую Великую Китайскую стену протяженностью около 5000 км. По оценкам, в строительстве было задействовано в общей сложности около 3 млн рабочих, из которых миллион погибли, но стену удалось возвести, и Китай оказался под защитой. В качестве официальной государственной доктрины Шихуанди принял антиконфуцианскую философию под названием «легизм», которую продвигала так называемая «школа законников». В отличие от мягкого и интуитивно понятного конфуцианства, легизм был суровым и догматичным учением: он стремился прописать в законах все и вся, требовал их беспрекословного соблюдения и предусматривал крайне жестокие наказания за нарушения. Лишь слепое подчинение законам – и ничего больше.
Первый император также национализировал важные отрасли промышленности, включая добычу и обработку железа и соли, начал чеканить в качестве официальной валюты круглую монету с квадратным отверстием, стандартизировал веса и меры, а также ввел строгую систему налогообложения и экономического регулирования, которая, в частности, определяла, чтó каждая крестьянская семья должна была выращивать на своем крошечном участке земли. Как и прочие империи первого поколения, вскоре Китай мог похвастаться разветвленной системой дорог и дорожных станций, отлаженной почтовой службой и гигантской шпионской сетью – всеми необходимыми атрибутами. Позаимствовали ли китайцы идеи у других социальных миров, например у Персии, или же пришли к ним самостоятельно, нам неизвестно, да это и не так важно, потому что процессы изобретения и заимствования обычно тесно переплетены: через волновые эффекты идеи распространяются между мирами, в то время как люди в каждом из них самостоятельно ищут лучшие пути для движения вперед. Откуда бы ни происходила идея, если она работает – она укореняется и развивается. Механизмы имперского управления, которые так хорошо показали себя в Персии, пришлись к месту и в империи Шихуанди.
После смерти Первого императора началась реакция. Его сына смела кровавая волна бандитизма и бессмысленного насилия. Происходящее всецело соответствовало китайским представлениям об истории, которая рассматривалась как циклическое действие двух равных друг другу противоположных сил – объединения и распада. На этот раз на сцене неожиданно возникла вторая выдающаяся фигура – Лю Бан, сообразительный выходец из крестьянской семьи, который с хладнокровной решимостью воспользовался хаосом, чтобы сначала подняться до главаря разбойничьей банды, затем до высокопоставленного военачальника и, наконец, до одного из двух претендентов, боровшихся за контроль над целой империей. Когда соперник взял в плен его престарелого отца и пригрозил сварить того заживо, Лю Бан ответил: «Пришлите мне чашку супа». В конце концов он обманным путем заставил соперника покончить жизнь самоубийством и в 202 г. до н. э.
