Читаем без скачивания Над островом чёрный закат. Хроники исступлённых - Юрий Колонтаевский

На пороге стоял дед Гор, щурил глаза от солнца, бьющего в лицо, и широко улыбался.

– Не ждал, не ждал, – заговорил он. Подошел, обнял Адама, прижался к нему. – Как же ты вовремя приехал, милый, если бы ты только знал. Пойдем в дом.

Адам любил уединенное жилище деда, расположенное в предгорьях, где даже в летний зной, было прохладно, где тишину нарушал только шелест древесных листьев, тревожимых налетавшим ветерком.

Жилая часть дома состояла из двух скудно обставленных комнат и общей гостиной, расположенных в первом этаже. Небольшая комната со скошенным потолком, в которую вела узкая винтовая лестница, помещалась в мансарде и особенно нравилась Адаму. Крыша из гладкого серебристого металла накрывала дом двумя наклонными крыльями, и из-за больших выпусков была намного шире собственно дома. Потому на внешний взгляд сооружение казалось значительным по размерам. Над крышей в верхней ее части высилась мачта ветряной электростанции – допотопное сооружение, которое почему-то деду нравилось, и отказываться от которого он никак не соглашался. Окна дома от пола до потолка были из цельных стекол и не представляли преград для света. Человек, находящийся в доме, чувствовал себя одновременно как бы вне его, так неразрывно были связаны внутреннее пространство жилища и окружающая природа. В доме не было ничего лишнего, только те предметы, без которых невозможно представить загородное жилье.

Вокруг дома ожерельем выстроилась рощица пышных малорослых деревьев – яблонь, слив, абрикосов. Их ветви, отягощенные дозревающими плодами, клонились к земле и оставались целыми лишь потому, что были искусно подкреплены множеством аккуратных подпорок. Между стволами деревьев зеленела трава. Такой буйной яркой зелени Адам не встречал нигде в городе. Там по непонятному требованию Закона траву старательно истребляли и этому странному обычаю обязаны были следовать все жители Острова. Здесь же трава росла вопреки принятым правилам, как хотела, ее никто не преследовал и даже не косил, что было неявным вызовом деда по отношению к властям.

И еще, у деда были книги, множество книг на открытых стеллажах, покрывавших стены гостиной. В книгах были сосредоточены знания о цивилизациях, существовавших на планете в незапамятные времена. Правда, книги были на столь древних, давно забытых языках, что читать их мог только дед, да еще несколько стариков – университетских профессоров. К тому же по Закону сведения, заключенные в томиках и томах, считались крамольными и для обывателей были малодоступны.

В прежние времена, когда Адам был мал, друзья деда регулярно собирались в поместье и предавались любимому времяпрепровождению: говорили и говорили на древних наречиях, звучавших чудно, загадочно. Адам не раз бывал свидетелем этих бесед. Едва он успевал привыкнуть к одному языку, обнаруживая корешки знакомых слов и начиная улавливать первый смысл, как они переходили на другой язык, в котором знакомые слова встречались реже, и напоследок звучал язык, в гортанных звуках которого не было ни одного знакомого слова, но была музыка, говорящая больше слов.

Адам испытывал счастье, наблюдая кружок убеленных редеющими сединами стариков, которым по всеобщему убеждению давно было пора на покой. Но так думали молодые исступленные, еще не испытавшие угроз возраста, так не думал дед, самый старший из них, единственный, кто был способен защитить своих немногочисленных друзей. Когда-то он выторговал у Владетеля неслыханную привилегию – расставаться с друзьями разрешалось ему одному, никто не смел нарушить тихое таинство их общения, а тем более понудить стариков помимо их воли закрыть за собой дверь…

Старики, помнил Адам, жили надеждой на возрождение в университете кафедры мертвых языков. Мечтали набрать студентов, основательно выучить их. Однако сенаторы во главе с Владетелем при каждом обсуждении проекта решительно выступали против. Свое несогласие они объясняли просто и довольно логично. Во-первых, тем, что от туманной затеи не ожидается никакой практической пользы, что делает ее по меньшей мере сомнительной. Во-вторых, прибавится хлопот службам надзора, ведь крамольные мысли, содержащиеся в книгах, постепенно станут достоянием растущего числа носителей, а этого допустить нельзя ни в коем случае. И, в-третьих, уж если народ примет крамольные мысли, как свои, обязательно жди беды. Итогом таких обсуждений было общее положение, возведенное в Закон, о самом жестком запрете любых попыток вывести ум исступленных из состояния тихой спячки.

Менее же заметным для народа итогом последнего обсуждения проекта стариков стал полный запрет на общение, к которому они привыкли. Гору было предписано оставаться безвыездно в уединении, его друзьям категорически запрещалось навещать его, а Антону – выходить за границы университетской территории.

Разделенные старцы за несколько весен догорели один за другим. В живых остался последний – дед Гор.

– Мои преданные друзья, – говорил дед, оглаживая корешки бесценных переплетов. – Я мечтал, что они переживут меня, и будут жить, когда я уйду… Скоро конец, Адам. Иногда представлю, что книги погибнут, и меня охватывает ужас. Неужели они обречены? Мне случайно стало известно, что их исключили из перечня ценностей, подлежащих упаковке. Видно, власти решили полностью оторваться от родины, от предков. Вытравить память, как нечто ненужное, противное природе. А ведь нет, мальчик, ничего страшнее, чем утрата памяти. Это говорю тебе я, человек, принимавший самое активное участие в избавлении от памяти, наивно доказывавший выгоду, которую можно получить, если жить одним днем и ничего не знать о том, что было до тебя. Стыдно, что я приложил руку к этой бредовой затее. Теперь каюсь, но уже ничего не исправишь… Идеология государства дело важное, долгоживущее, особенно если ее удалось умело внедрить в сознание народа.

– Мы что же, действительно должны покинуть Землю?

– Вынуждены, так будет точнее. Решение было принято давно, сразу же после того, как Владетелем был избран… нынешний наш владыка – за тридцать весен до твоего рождения. Миновало три сотни весен с тех пор, как открыли Терцию. Первую экспедицию посещения постигла неудача – сбой в системе навигации. На обратном пути они сбились с курса – не смогли удержаться на траектории возврата, а вскоре закончилось горючее. Однако информация была получена, из нее стало понятно, что Терция похожа на Землю, но почти без атмосферы и с ничтожным количеством воды. Последующие посещения, всего их было три, удались. Уже восемьдесят весен Терцию обживают, формируют атмосферу. Трудности колоссальные. Насколько мне известно, атмосфера еще не накоплена, всего около двадцати процентов земной, но уже прижились и размножаются растения высокогорий, завезенные с Земли. Для их жизни пригоден низкий уровень кислорода. Первые сотни вёсен предстоит жить в скафандрах. Иного выхода нет. Суша Земли продолжает тонуть, ресурсы исчерпаны, ископаемые выбраны. Главное, истреблена растительность, леса уцелели только в резервациях Континента, но и к ним уже подбираются и скоро сведут окончательно. Впереди тупик, если сидеть и ждать. По расчетам экономиков близок момент, когда промедление только усложнит ситуацию. Если переселение отсрочить сейчас, едва ли удастся подготовить его в обозримом будущем. Через два-три десятка весен о переселении придется забыть. Мне нужно найти того, кому я смогу передать мои сокровища. Сколько я еще протяну?

– Кому же ты доверишь свое богатство? – спросил Адам.

Дед не ответил. Сидел, съежившись в старом своем кресле, в котором Адам так любил засыпать после обеда, когда был маленьким и целиком помещался в неизменно теплое его нутро.

– С этим справится только… плебей, – нарушил молчание дед.

– Кто же позволит плебею?

– Позволят. Найти бы подходящего… Мы отняли у них возможность учиться. В резервациях давно нет настоящих школ. Формально школы есть, но учатся в них только два года и изучают единственный предмет – Закон. Точнее перечень наказаний, которым подвергают плебея, нарушившего Закон.

– Ты никогда не говорил мне об этом… – сказал Адам.

– Я боялся за тебя.

– Расскажи, дед. Я постараюсь понять.

– Ты вырос у меня на глазах, Адам. Я всегда относился к тебе как к самому близкому родному человеку. Я мечтал, чтобы ты, как все наши люди, став мужчиной, завел женщину на одну или две весны. Чтобы исполнил свой долг и чтобы после тебя появилась новая жизнь… Но теперь, на старости лет, я стал понимать, так поздно… разве можно связать свою жизнь с одной из этих… синеватых курочек? – Дед возвысил голос, он почти кричал. – Да, я утверждаю, они синеватые… и удивительно пошлые. – Он помолчал и заговорил вновь, но теперь едва слышно: – Терпеть не могу пошлых, синеватых девиц… Девица должна быть жизнерадостной и открытой. Она должна охотно идти навстречу, должна быть насыщена жизненной силой, в ней должно быть будущее… – договорил он, не спуская внимательных глаз с Адама. – Ты должен знать, внук, только плебейка тебе ровня. Запомни это, мальчик.