Читаем без скачивания Красная Борода - Сюгоро Ямамото

—  Я в этом ничего не понимаю. О-Тоё, может, ты зани­малась нехорошими делами с мужчинами по секрету от ме­ня? Ну-ка, признавайся, — повернулась она к девочке.

Девочка, понуро опустив голову, молчала.

—  Отвечай, О-Тоё, — настаивала хозяйка.

—  Замолчи! — прикрикнул Ниидэ. — Хватит разыгры­вать передо мной комедию. Лучше немедленно отправь ее к родителям. Кстати, где они живут?

—  Толком не знаю.

Ниидэ молчал, не спуская с нее глаз.

—  Кажется, до прошлого года они жили в Нарихире — там у них была овощная лавка. Торговля шла плохо, а детей много. Вот они и пристроили О-Тоё у меня, а сами собра­лись и уехали неизвестно куда.

—  Скажи честно, где сейчас твои родители? — спросил Ниидэ у девочки.

—  Не знаю... — затрясла головой О-Тоё. — Тетя вам уже сказала, что они жили в Нарихире.

—  Врать нехорошо, — перебил ее Ниидэ. — Ты меня не бойся, скажи правду. Я тебя в обиду не дам, — добавил он.

Девочка лишь повторяла слова хозяйки и настаивала, что ей уже пятнадцать.

Тогда Ниидэ заявил, что заберет девочку в больницу. Хозяйка не возражала. Напротив, она сказала, что будет рада: лишним ртом станет меньше. Однако О-Тоё сразу за­плакала, затопала ногами, крича, что никуда отсюда не пой­дет.

—  Мне здесь хорошо. Хочу здесь остаться, — кричала она сквозь слезы.

Похоже, она говорила от чистого сердца — не потому, что боялась хозяйки. Ей в самом деле хотелось остаться.

—  Послушай меня, — уговаривал ее Ниидэ. — Ты зара­зилась нехорошей болезнью. Если не пойдешь в больницу, станешь калекой или, чего хуже, сумасшедшей.

—  Не хочу, не хочу! — заливаясь слезами, твердила де­вочка. — Пусть меня никуда не уводят! Пусть оставят здесь!

Хозяйка спокойно глядела на нее и попыхивала трубочкой. В соседней комнате сидели женщины. Затаив дыхание, они прислушивались к тому, что происходит за стеной. В дверях появились двое мужчин — по-видимому, их привлек плач девочки.

— Что у вас тут происходит? — обратился к хозяйке один из них. — Наша помощь не нужна?

Оба были модно причесаны, одеты в нарядные кимоно, на ногах — новенькие сандалии на кожаной подошве.

—  Ничего не случилось. — Хозяйка положила трубоч­ку. — Пришел доктор и говорит: девочка больна и надо за­брать ее в больницу, а О-Тоё расстроилась, плачет и отка­зывается идти с ним.

—  Разве можно доводить девочку до слез? Не хочет идти в больницу — не надо и настаивать. У нас есть свой квартальный доктор, и вполне можно обойтись без больни­цы. Да, Тэцу? — сердито сказал один мужчина.

—  А как же, — подтвердил другой. — Неужели вы ду­маете, что только у вас там настоящие доктора и они могут вылечить любую болезнь? Будь так, никто бы не умирал. Болезнь — это болезнь, доктор — это доктор, а человек, которому предопределено умереть, умрет, как бы его ни ле­чили. А вам советую — убирайтесь отсюда подобру-поздо­рову.

—  Не хочу, не хочу, — снова расплакалась О-Тоё, со­трясаясь всем телом. — Никуда не пойду, здесь останусь!

—  Передай корзину с лекарствами, — сказал Ниидэ, строго поглядев на Такэдзо.

Тот стоял у порога и, сжав кулаки, с ненавистью погля­дывал на молодых людей. Услышав приказание Ниидэ, он вздрогнул и подвинул корзину к Нобору.

—  Успокойся, О-Тоё, — сказал один из мужчин. — Мы рядом и не допустим, чтобы хоть волос упал с твоей головы. А если понадобится, и жизни не пожалеем.  

—  А как же, — подтвердил второй. — Жизни не пожа­леем.

Ниидэ передал хозяйке пропитанный мазью пластырь и бутылочку с микстурой. Подробно объяснив, как ими пользоваться, он сам наложил пластырь. О-Тоё мгновенно успокоилась. Трудно было поверить, что минуту назад она плакала навзрыд.

—  Учти, — сказал Ниидэ, глядя в упор на хозяйку заве­дения. — Если приведешь к ней хоть одного мужчину, со­общу в полицию.

—  А чего мне бояться? — возразила она. — Вины моей нет. А если она пожелает с кем-нибудь переспать, ее дело. У меня нет времени целый день за ней присматривать.

—  Не прикидывайся. Со мной это не пройдет.

—  Но она ведь тоже человек. Не могу же я посадить ее на цепь! — ответила хозяйка, и обернувшись к молодым лю­дям, сказала: — Спасибо за труды, Тэцу и Канэ. Идите и не беспокойтесь.

Они вышли, но с улицы еще долго доносились их смех и брань в адрес Ниидэ. Нобору заметил, как налилось кровью лицо Такэдзо. Однако Ниидэ спокойно повторил свои ука­зания насчет пластыря и микстуры и, сказав, что через де­сять дней зайдет, вышел наружу.

Из Микуми они отправились в Ситая, зашли к бывшему торговцу мукой, потом к богатому аристократу Мацудайре. В течение всего пути Ниидэ буквально не закрывал рта.

— Нет на свете существа более благородного, прекрас­ного и чистого, чем человек, — внушал он Нобору. — И нет на свете существа более злобного, грязного, тупого и алч­ного, чем человек. Хозяева увеселительных заведений жи­вут на деньги, которые для них зарабатывают продажные женщины. Я не стану утверждать, добро это или зло, но раз они живут за счет этих женщин, они должны создать для них хотя бы минимальные условия существования. На деле же происходит не так. Хозяева выжимают из них все соки, но стоит такой женщине заболеть, они ее практически не лечат, а, подкупив квартальных врачей, по-прежнему за­ставляют принимать клиентов, а когда она окончательно теряет силы, ей не дают не только лекарств, но и пищи. Другими словами, преспокойно дожидаются ее смерти. Ка­кая безжалостность, какая жестокость! Безусловно, не все хозяева увеселительных заведений таковы, но примеров хоть отбавляй. Ведь не зря три женщины бежали оттуда в нашу больницу. А чем лучше хозяйка заведения в Микуми, куда мы заходили сегодня? Поверь, я не отвергаю проститу­цию, как таковую. Пока у человека сохраняется чувствен­ное желание, оно совершенно естественно порождает необ­ходимость его удовлетворения. И уж если считать проститу­цию безнравственной, то надо прикрыть и харчевни, и чай­ные домики. К примеру, чем лучше обжорство? Ведь оно противоречит естественным нормам приема пищи. Обжоры лакомятся деликатесами, которые чрезмерно возбуждают аппетит.

Пока же харчевни и чайные домики процветают, а про­ституция распространяется. Множатся заведения, рассчитанные на удовлетворение всевозможных страстей человечес­ких. Поэтому, понимая всю безнравственность проститу­ции, бессмысленно порицать ее или пытаться ликвидиро­вать, а следует смело признать существование этого явле­ния и принять меры к улучшению, оздоровлению условий в подобных заведениях. Я говорю об этом потому, что многое испытал на собственной шкуре — воровал, жил с продаж­ной женщиной, предал учителя, продал друга. Все было! И мне знакомы чувства, испытываемые ворами, падшими женщинами, малодушными трусами...

Ниидэ неожиданно запнулся.

— Что это со мной сегодня? — после долгого молчания пробормотал он. — Болтаю всякие глупости.

Нобору непонимающе глядел на него. Вор, предатель, продал друга... Что бы это значило? Неужели Красная Бо­рода испытал все это в действительности? Или же его рассу­ждения абстрактны? И почему вообще он вдруг затеял та­кой разговор? Размышляя над словами Ниидэ, Нобору молча следовал за ним.

В тот вечер после ужина Ниидэ пригласил к себе Нобору, взял лежавший на столе сверток и передал ему.

—  Извини, что долго не возвращал, — пробормотал он.

—  Что это? — удивленно спросил Нобору.

—  Твои записи и рисунки.

Нобору вспомнил. То были дневники с описанием болез­ней, вскрытий, методов лечения и составления лекарств, которые он вел в Нагасаки.

—  Я сделал из них кое-какие выписки — не для себя лич­но, а ради лечения больных. Пойми это и не сердись.

Нобору ощутил, как мгновенно взмокли его ладони. Сразу припомнилась сцена, когда Ниидэ потребовал от него дневники, а он сначала решительно отказался, заявив: «Они принадлежат мне». В ту пору он рассчитывал прославиться, ведь в его записях — оригинальные методы диагностики и лечения в области терапии. А он знал врачей, которые об­рели мировую известность благодаря лечению одной лишь глаукомы.

—  Сегодня я тебе говорил, что был вором, — горько усмехнулся Ниидэ. — Должно быть, использование твоих дневников тоже можно отнести к воровству.

—  Простите меня. — Нобору опустил голову. — Тогда я ничего еще не понимал. Теперь мне стыдно за свои слова. Прошу вас, забудьте об этом.

—  И мне стыдно за то, что болтал сегодня с умным ви­дом. — Ниидэ почесал бороду. — Сам себя презираю.

—  Просто вы были очень разгневаны. И ваша злость, которую вы сдерживали в публичном доме, когда над вами издевались два негодяя, выплеснулась наружу.

—  Ошибаешься, я не испытывал зла к этим молодым людям, мне было их жалко.

—  Слишком много таких негодяев развелось среди мо­лодых людей в последние годы. — Ниидэ тяжело вздох­нул. — Одна из причин — указ бакуфу об экономии[21]. Непло­хо, что он запретил стяжательство и излишнюю роскошь, но власти применяли его неразумно. И вот возник застой в торговле, многие обанкротились. Была приостановлена про­кладка каналов, осушение земель, наемные работники ли­шились заработка. Пожилые, семейные люди, а также те, кто поумней и посообразительней, сумели найти для себя новые пути, приспособиться к новым условиям, а молодые с неустоявшимися характерами пошли по скользкой дорож­ке. Я не говорю о прирожденных преступниках. Всякий же обыкновенный человек желает жить честно, достойно. В мире вообще не должно быть бандитов, негодяев и прочих отбросов общества, на которых все с вожделением и готовностью изливают свою ненависть.