Читаем без скачивания Мемуары Дьявола - Фредерик Сулье

— А! Так вы были служанкой до того, как пришли сюда?

— Да, и в знаменитом доме, вот так-то.

— У кого же?

— Как у кого? У маркиза дю Валя.

— У маркиза? И что вы делали у него? Ведь, насколько мне известно, он вдовец.

— Вот именно поэтому.

— А-а! — только и сказал Луицци. — А почему же вы ушли от него?

— Он же донимал меня, донимал до смерти. Вы знаете, что он депутат? Так вот под тем предлогом, что мне надо учиться, он заставлял меня твердить наизусть его речи, а когда я плохо пересказывала их, грозился отправить меня в тюрьму, потому что он еще и судебный следователь{488}.

Луицци не выдержал и расхохотался, а малышка добавила:

— И потом, у него манеры были ужас какие чудные, он носил фальшивые икры и вставные зубы и заставлял меня их прилаживать.

— Но где же он вас нашел?

— Как где? Там, где я была.

— А где вы были?

— Ха! У одного хозяина, там мне приходилось работать по десять часов каждый божий день и при этом никуда не выходить, а я, видите ли, не люблю напрягаться, натура у меня таковская. Я люблю смеяться, развлекаться и бить баклуши, таковский у меня характер, а этот был не лучше второго, он говорил жене, что ему надо работать, а сам приходил по ночам в мою комнату и читал мне убойные морали.

— Только морали?

— Черт, остальное меня не так развлекало, хотя он и был первый. Не знаю, может, он вам тоже знакомый, но он ужас какой страшный, этот господин…

В тот момент, когда она собралась произнести имя, раздался стук в дверь.

— Пойди посмотри, кто там, — велел ей барон.

Лили открыла дверь и воскликнула весело и изумленно:

— Ха! Легок на помине, это он, господин Барне, это о нем я только что говорила.

Барне вошел с совершенно сконфуженным видом и сказал Лили:

— Как? Ты здесь, в этом доме! Маленькая бесстыдница!

— Вы тоже сюда притопали.

— Я тебя предупреждал, распутница, что ты этим кончишь.

— Черт вас возьми, господин Барне, клянусь вам, — бесстрашно отвечала Лили, — я предпочла бы с этого начать.

— В твои-то годы — и такая испорченность! Простите, господин барон, — Барне поклонился Арману, — но какова нравственность нашей молодежи! Ребенок, ребенок, которому нет еще и семнадцати, и так погряз в пороке!

— По-моему, мой дорогой Барне, именно вы указали ей дорогу. Приберегите же свои наставления и упреки, давайте поговорим серьезно. Лили, оставьте нас.

Девушка вышла, смеясь, но напоследок показала Барне рожки. Тот в ярости вскричал:

— О! Вот это уж неправда!

— Ах! — остановилась Лили. — С мелкими клерками нетрудно сговориться, и хоть ваша жена — уродина, она им таких супчиков поднесет, таких гусиных ножек подаст, таких добреньких бутылочек выставит, что они в ее комнату так и влетают.

— Ты замолчишь, маленькая негодница!

— Ха! Не знаю, а может, я с клерками тоже за одним столом едала…

Барне побагровел от ярости, барона, возможно, все это и позабавило бы, если бы у него не было слишком серьезных дел к нотариусу. Он сделал Лили знак, и та вышла, огласив лестницу своим звучным гасконским голоском:

— Я к фонтанчику пошла, я миленочка нашла…

Она пела весело, легко и беззаботно, как сама невинность. Луицци почувствовал невыносимое отвращение. Не так тяжело встретиться с уродливым пороком, как с пороком юным, розовым, свежим и беспечным. Последний неизлечим, ибо не знает угрызений совести, не осознает зло, которое творит. Нотариус воздел руки к небу и воскликнул:

— Какая юная! Яблочко наливное!

Когда голос Лили затих, он обернулся наконец к барону:

— По правде говоря, господин барон, вы сыграли со мной злую шутку. Как? Заставить меня прийти в подобное заведение! Я потеряю свою репутацию!

— У меня не было выбора.

— Вы могли остановиться у меня.

— Чтобы госпожа Барне, самая болтливая женщина в Тулузе, говорила на каждом перекрестке, что барон де Луицци объявился в Тулузе?

— Да, что правда — то правда, — согласился Барне, — я забыл, что вы не хотите, чтобы о вашем приезде узнали, эта девушка вывела меня из себя. Но, послушайте, если я правильно понял из вашего письма, вам немедленно нужны большие деньги?

— Да, большие. Я уезжаю из Франции на несколько лет.

— Вы? — удивился нотариус. — А я думал, что вы приехали на выборы.

— Я отказываюсь от участия в выборах. Я уезжаю, уезжаю в Италию.

— А! Что, дела ваши плохи?

— Нет, ничего, кроме прихоти, хочу увидеть Рим, а пока давайте посмотрим, что у нас со счетами.

— Одну минуточку, господин барон, не забудьте, пожалуйста, подписать мне бумаги, чтобы я мог закончить ваше дело против этого негодяя Риго.

— Я подпишу все, что вам нужно, но сначала давайте посмотрим, чем мы располагаем.

Они устроились за столом перед кипой папок и целый час занимались подсчетами.

Луицци не был деловым человеком, но он не был и простофилей, он хорошо разбирался в бумагах, которые представил ему Барне: он изучал их тем более внимательно, что встреча Барне и Лили пошатнула его доверие к нотариусу. Но ему пришлось признать безукоризненную честность Барне. Он понял, что человеку, которого страсть заставила толкнуть на путь порока девочку, в противном случае, возможно, не ставшую бы тем, кем она стала, этому человеку совесть не позволяла украсть ни су у своего клиента. Но Луицци не располагал ни временем, ни желанием, чтобы долго размышлять над чужими странностями, и, как только баланс был подведен, сказал Барне:

— Итак, у меня есть триста сорок две тысячи франков, которые вы положили на депозит?

— Так точно.

— Хорошо. Эти деньги мне и нужны.

— Когда?

— Немедленно.

— Триста сорок тысяч?

— Да.

— Но как же вы их унесете?

— Черт возьми! Дайте мне банкноты.

— Какого банка?

— Вы правы, я все время забываю, что мы не в Париже. В таком случае, найдите мне до завтра как можно больше золота.

— Сколько? Тысячу экю?

— По меньшей мере сто тысяч франков.

— Мне понадобится две недели, чтобы собрать в Тулузе сто тысяч франков золотом, если они здесь, конечно, есть.

— Но что же вы можете дать мне завтра?

— При большом старании и если обратиться к скупщикам старинных монет{489}, я смогу дня через три предоставить вам тысяч двадцать пять — тридцать.

— Тридцать тысяч франков, ладно, этого мне хватит на первое время. Сделайте мне векселя на остальную сумму для заграницы.

— Если бы вы поехали в Испанию, то это не составило бы труда, потому что в Испании у нас много партнерских домов, но в Италии, куда вы собираетесь…

— Бог мой! Поеду в Испанию, мне все равно.

— Да-а, — удивленно протянул Барне. — Так, значит, вы путешествуете не для развлечения.

— Мне кажется, я могу ехать туда, куда захочу, — высокомерно заявил барон, — а от вас мне нужны всего-навсего мои деньги.

— Хорошо, хорошо, — согласился нотариус, — я подготовлю вам бумаги для всех наших партнерских домов в Испании, прошу только три-четыре дня для их оформления. Вы хотите, чтобы это были векселя с оборотом{490} на ваше имя?

— Нет, нет, прошу вас, на ваше, и без указания суммы. Я не хочу, чтобы стало известно, что векселя предназначены для меня лично.

— Черт возьми, — заколебался нотариус, — я отвечаю за ваши средства, только когда они находятся в моих руках. Для этого я помещаю их в надежное место, но выдать вам векселя на все ваши деньги и с оборотом на меня, нет, не могу.

— Вы меня достаточно хорошо знаете, я не стану учинять вам никаких исков.

— Вы, возможно, господин барон, но третьи лица, которым вы их передадите…

— Насколько я понимаю, все обстоит иначе: я первый должен буду погашать их…

— Все так, но в момент наступления срока платежа вы будете за пределами Франции.

— Так вы сам не верите тем документам, которые я у вас прошу?

— Нет, нет, я предприму все возможные предосторожности, но можно быть уверенным до конца только в том, что держишь в руках.

— Однако должен же быть выход?

— Я не предлагаю вам делать передаточные надписи без гарантии, это, конечно, несколько обесценило бы бумаги, которые вам сейчас необходимы, но если вы составите мне гарантийное обязательство против платежных требований третьих лиц, дав мне право на залог одной из ваших недвижимостей, чтобы выдавать деньги от вашего имени, то я сделаю то, о чем вы просите.

В итоге Луицци согласился на все требования нотариуса, так как на каждом шагу одно за другим перед ним возникали препятствия, которые появляются всякий раз, когда человек находится в трудном положении, и, подобно человеку, который хочет вырваться любой ценой, он выбрасывал за борт все в надежде уцелеть в надвигающейся буре.