Читаем без скачивания Мемуары Дьявола - Фредерик Сулье

Слепой старик, к своему счастью, встретил на дороге юную нищенку, и та стала его поводырем, так и я оказалась на вашем пути, чтобы протянуть вам руку. Как жаль, что мы встретились поздно! Простите меня, Арман, простите, что я все время говорю о себе, но вы должны знать, что я стала вашей иначе, чем отдалась бы любому другому, кто захотел бы оказаться на вашем месте. Теперь я могу об этом сказать. Первое слово, с которым вы обратились ко мне, врезалось в мою жизнь, такую спокойную и смиренную, как камень, брошенный в гладкую и прозрачную воду: ваше ничего не значащее слово смутило меня, что-то подсказало моему сердцу: „Берегись!“

Отчего? Я вас не знала. Я встречала многих мужчин, более знатных, более красивых, более известных, чем вы, но ни один не нарушил того неизменного покоя моего разума и сердца, который я принимала за счастье, только вы задели меня, по существу даже не говоря со мной, мой испуг возмутил меня{497}, и вы должны помнить, Арман, с каким чувством я превозносила человека, которого теперь считаю ничтожеством. Я хотела наказать вас за то, что вы заставили меня усомниться в моей власти над самой собой, и, когда вы произнесли те роковые слова о госпоже де Карен, не знаю, кто подтолкнул меня потребовать от вас объяснений.

Все было ново для меня, в том числе непреодолимая потребность сделать то, против чего восставал мой рассудок. Я вам написала — вы пришли. Небо или ад довершили дело? Какова бы ни была глубина моего падения, я хочу надеяться, что пала не для того, чтобы погубить вас.

Я рассказываю вам все это, Арман, потому что думала об этом весь тот бесконечный день, потому что, вовлеченная за несколько суток в события, которые могут заполнить целую жизнь, я впервые улучила спокойную минутку, чтобы заглянуть себе в душу и спросить, не была ли я, по сути, и всегда самой безумной и самой грешной из женщин.

Я перелистала минуту за минутой, слово за словом эти такие короткие, такие жгучие и такие скоротечные страницы моей жизни, пытаясь понять, какое умопомрачение, какая горячка увлекли меня, но ни на мгновение не пожалела о том, что стала вашей, и почувствовала, что никогда не пожалею.

Если бы ты знал, Арман, ты, который, несомненно, находится в том состоянии, когда человек сгорает от нетерпения, когда медленное течение дел, которое сковывает тебя, невыносимо, если бы ты знал, как быстро летит время, когда оно оседлает одну мысль! Оно летит с такой скоростью, что, когда настал вечер, я не могла думать ни о чем, а лишь повторяла: „О! Я люблю тебя, Арман! Я люблю! Люблю!“

Ночь пришла, и ночь, конечно, пролетела бы так же, как день, если бы надзирательница, которая внезапно вошла в мою комнату, не прервала моих размышлений. Она напомнила мне о женщине, которая заинтересовала меня, и, чтобы отблагодарить ее за оказанную мне услугу и дать ей повод заполучить вознаграждение, я спросила ее, кто те две сумасшедшие, которые гуляли вместе, тогда как все остальные держались поодиночке, ибо я узнала здесь странную и ужаснувшую меня вещь: оказывается, безумные никогда не общаются между собой, не любят и не поддерживают один другого. Неужели сердце оставляет их вместе с разумом? На мой вопрос надзирательница ответила мне вопросом:

„Так вы не узнали ту, что помоложе? А она вас узнала“.

„Так кто же она?“

„Я скажу вам, — прошептала надзирательница, — хотя нам запрещено открывать имена, чтобы у их семей не было неприятностей: это госпожа де Карен“.

Я вскрикнула от изумления.

Госпожа де Карен — ты слышишь, Арман? Та самая женщина, из-за которой ты произнес те роковые слова, которые соединили нас. Госпожа де Карен, я позволила оклеветать ее, зная, что она невинна, чтобы потешить тщеславие человека, имя которого носила, госпожа де Карен — безумная, заключенная вместе с госпожой де Серни — прелюбодейкой! Не могу передать, Арман, что со мной сталось: я узрела кару за мой грех и поняла, что пустые и злые слова, которые мы так легко бросаем на ветер, способны разрушить самую благополучную жизнь.

Увы! Если бы я не позволила клеветать на госпожу де Карен, вы бы мне не ответили, Арман, я не узнала бы вас и не оказалась бы в той же тюрьме, что она. Эти мысли одолевали меня, пока надзирательница пыталась объяснить мне, что госпожу де Карен преследовала навязчивая идея о том, что господин де Карен хочет убить господина де Воклуа. Ее рассказ ничуть не интересовал меня, я полностью была поглощена своими мыслями, я едва слышала, как она рассказывала мне, что другая женщина была из ваших мест, что ее зовут Генриетта Бюре и она воображает, будто ее долгие годы держали в подвале{498}, где она родила ребенка, и вывели оттуда только для того, чтобы упрятать в сумасшедший дом и отнять у нее дочь. Наступил час отбоя, меня заперли, и я уснула. Впервые за всю мою жизнь я узнала, что физическая усталость может служить лекарством от утомления души, и после всех этих жестоких и беспокойных ночей я проснулась уже днем. Моя первая мысль была о тебе, и я поспешила выйти. Оказалось, у надзирательницы есть для меня новости, — завидя меня, она поспешила ко мне через двор.

„Кто-нибудь спрашивал меня?“

„Маленькая нищенка здесь“, — ответила она.

„Так ее впустили?“

„Было бы трудно закрыть перед ней ворота, так как ее прислали сюда по обвинению в краже“.

„Ребенка! — вскричала я. — Ребенка! Нет, это невозможно!“

„Черт возьми! Да она хвастается каждому встречному и поперечному — если вы ее увидите, она вам тоже все расскажет“.

Тогда я подумала о кошельке, который дала ей для вас, и решила, что она присвоила его, и хотя это предположение лишало меня надежды узнать, что с вами стало, я возненавидела себя за то, что послала искушение этой несчастной, я не хотела, чтобы наша встреча стала роковой для нее, и попросила надзирательницу устроить нам свидание.

„Вечером, — сказала мне она, — сегодня вечером, до отбоя, я приведу ее к вам в комнату, отсутствие девочки заметят только в общей спальне, а там я скажу, что она рано легла спать, но вам придется продержать ее у себя всю ночь, так как я смогу отвести ее обратно только завтра утром“.

„Хорошо, — сказала я, — буду ждать“.

Мгновение спустя я снова увидела госпожу де Карен и Генриетту Бюре, другую безумную, которая никогда не отходит от нее ни на шаг. Мне показалось, они избегают меня, я подумала, что им стала известна причина моего заточения, я забыла, что они сумасшедшие, почувствовала себя униженной и обиделась на них. Когда они прошли мимо, я не могла оторвать от них глаз. Именно тогда я заметила, что только они, в отличие от всех остальных женщин, держались вместе, разговаривали, а надзирательница поведала мне, что они и содержатся в одной камере. Не могу передать, какое странное чувство притягивало меня к этим женщинам и одновременно отталкивало от них. Мне хотелось заговорить с ними, но я боялась. Я опасалась, что мой интерес к ним развеется, как только услышу бессмысленные слова, внушавшие мне такое отвращение, когда я слышала их от других. Я чувствовала, что должна сдержать мою жалость, я не могла их утешить, но не хотела и перестать сочувствовать им.

Я погрузилась в мои мысли, как вдруг одна из женщин, прогуливавшихся по двору, подскочила ко мне с хохотом и принялась говорить, что была возлюбленной Наполеона и коронованной императрицей всех французов. Я отвернулась и хотела уйти, но пример одной оказался как бы заразительным для других. Ко мне приблизились другие умалишенные, они кричали, умоляли, обвиняли: одна приняла меня за соперницу, которая увела у нее любовника, другая — за подлую интриганку, которая отдала ее палачам, третья — за ведьму, которая пила кровь ее ребенка. Я стояла одна посреди толпы безумных существ, в кольце жутких, искаженных лиц: меня охватил непередаваемый ужас, поток бессвязных слов оглушил меня, заледенил мою кровь, напугал. Я почувствовала, что теряю сознание, кровь отлила от моего лица, я пошатнулась и упала бы на том месте, с которого не могла сдвинуться, если бы госпожа де Карен и ее подруга не подбежали ко мне и не вырвали бы из безумного круга; они проводили меня до двери моей камеры, и та, которую зовут Генриеттой Бюре, сказала мне с мягкостью, тронувшей меня до глубины души:

„Возвращайтесь к себе, сударыня, и если вам придется долго пребывать в этой части тюрьмы, то постарайтесь избегать подобных зрелищ, иначе ваш разум может повредиться“.

„Да, — поддержала ее госпожа де Карен, — лучше оставайтесь в вашей камере, я, например, без Генриетты скорее всего тоже сошла бы с ума“.

Госпожа де Карен не считала себя сумасшедшей, а я, кем была я? Я сказала бы те же самые слова. Самообладание, с которым эти женщины бросились мне на помощь, испугало меня не меньше, чем бред остальных; в полном смятении, подавленная и растерянная, я вошла в камеру.