Читаем без скачивания Принц с простудой в сердце - Михаил Март

— Да. Чтобы иметь возможность выставлять картины на мировых вернисажах частных коллекций. Кстати, Давид Илларионович как адвокат и помогал мне оформлять страховой полис, взяв все заботы на себя.

— Какая же выгода Добронравову хранить чужие коллекции? Риск разориться?

— Камера хранения берет у вас чемодан и выдает квитанцию, но вы платите за хранение деньги. Я тоже платил, и немало.

— И на этом можно сколотить состояние?

— А как, по-вашему, работают банки? Процентные кредиты. Если не вдаваться в подробности, то можно провести некоторые параллели.

— Саул Яковлевич, я вижу, что вы человек серьезный и согласились откровенничать с нами только ради того, чтобы мы помогли Давиду Илларионовичу и нашли украденные картины. Из нашего разговора мне стало понятно, что вы знаете, какие картины похищены из его квартиры. Даже знаете, что в подлинности одной из них он сомневался и хотел везти ее в Москву. Версия вашей службы безопасности мне тоже понравилась. Прошу вас, сделайте последний встречный шаг и скажите, что вам известно об этой коллекции?

Шестопал встал, прошелся по комнате, потом вернулся, вновь разлил по рюмкам коньяк, который гостям пришлось выпить. Коньяк, конечно, хороший, слов нет, но гости предпочитали пить обычную водочку, когда могли себе это позволить.

— Я же уже сказал: коллекция уникальна. Кто ее владелец, я просто не знаю. Такие секреты Давид Илларионович не открывает никому. Все картины чистые. Коллекция наследственная. Когда я у него был в последний раз, за пару дней до его отъезда, он собирался забрать «Сватовство майора» в офис. Туда он и пригласил эксперта из Русского музея. Он никого не приглашал к себе на квартиру. Кроме меня и его гражданской жены. У него дома бывали единицы особо доверенных людей. И если эксперт выскажет сомнения, то он поедет с картиной в Москву к специалистам из Третьяковки.

— Что вызвало сомнения у Добронравова?

— Края картины. Они соответствовали подлиннику, висящему в Третьяковской галерее. Либо в его руки попал подлинник, либо гениальная копия. Но подлинник висит в Третьяковке. Правда, всем известно, что Федотов делал на заказ копии. Они даже есть даже в Русском музее. Но края не могут совпадать. Если он получил на хранение подлинник, то это криминал, а Добронравов с ворованными картинами дел не имеет, он уважает собственную репутацию. Но грабителям, как вы понимаете, не до чистоплюйства. Им нужен товар, а не искусство и не нравственность.

— А как вы думаете, Саул Яковлевич,— вмешался Куприянов,— хозяин картин мог знать о намерениях адвоката проверить подлинность одной из его картин в Русском музее и Третьяковской галерее?

— Я ведь вам уже ответил, что ничего не знаю о хозяине, но вашу мысль уловил.

— Ведь картины не застрахованы, и хозяин мог и не хотеть их страховать,— продолжил капитан.— Если имел на руках подлинник из Третьяковки.

— Да, я понял идею. Если среди коллекции есть пара-тройка картин ворованных или подмененных, то, скорее всего, хозяин воспротивится огласки, которая неизбежно повлечет за собой разбирательства на уровне вашего ведомства. Но знал ли он об этом? Люди доверяют свои ценности Добронравову только тогда, когда не могут сами контролировать ситуацию. А это значит, что они в отъезде и не где-нибудь в пригороде, а очень далеко.

— Но кто же другой мог устроить налет на офис и квартиру?

Шестопрал приподнял кустистые брови.

— Вы спрашиваете у меня?

— Извините, разошелся.— Куприянов, видимо, из-за растерянности сам себе налил коньяку и выпил.

— Мы вам очень благодарны за беседу,— поднимаясь, сказал Трифонов.— Спасибо за экскурсию. Получили истинное наслаждение. А почему бы вам не проверить свои шедевры еще раз? Так, для успокоения души?

— Моя душа спокойна.

— Просим прощения, что отняли у такого занятого человека столько времени.

— Рад был помочь, если у меня это получилось. Не сочтите за труд, держите меня в курсе дела. А когда возвращается из Москвы Давид Илларионович? Он, наверное, очень опечален?

— Надеюсь, на днях мы его увидим.

Долгое открывание замков, дверей, и наконец-то они очутились на улице.

— Сейчас я сказал бы, что марки тут ни при чем! — заявил Куприянов.— Если бы не сломанные ножки от стульев и не вспоротые спинки кресел и дивана в квартире адвоката.

— Настала пора найти всех поклонников Федотова и не только в Питере, России, но и за рубежом. Всех! И пора ознакомиться с искусством великого мастера.

С этими словами Трифонов сел в машину.

5.

Впервые ему удалось выбраться в город. Анне Дмитриевне он сказал, что должен повидать друзей, которых пригласил на свадьбу, и они наверняка уже беспокоятся о нем. Десять дней прошло с момента его приезда и кошмарной катастрофы на шоссе, где погибла Юля. Анна Дмитриевна отнеслась к его желанию с пониманием, и ему дали машину покойного генерала. Доверенность хозяйка написала от руки, но тут же добавила, что машины с такими номерами не останавливают. После долгого простоя с черной «волгой» пришлось повозиться, но особых проблем не возникло, и рано утром Артем отправился в Питер.

В Ломоносове он заехал на почту и позвонил в Москву своему старому приятелю, специалисту по документам. В Питере Артем никого не знал, и ему требовалась поддержка.

— Привет, Алик. Как я рад, что застал тебя дома.

— Куда ты пропал, старина? Загораешь в Крыму?

— Хуже. В Санкт-Петербурге, и мне нужны книжки. Многотомник разных изданий.

— Нет проблем. Как раз в Питере живет очень хороший букинист. Моего уровня или даже выше. Он все сделает, что попросишь. Я ему сейчас перезвоню, и он будет готов к встрече с тобой. У него свое фотоателье в самом центре города на Литовском проспекте, дом девять, напротив трамвайной остановки. Можешь ехать к нему прямо сейчас, самое время. С утра он всегда на месте. Зовут его Николай.

— Спасибо за заботу, Алик, я не забуду тебя в своем завещании.

— Хочешь оставить мне свои ресторанные и гостиничные счета с корешками от самолетных билетов?

— А почему нет? Откроешь филиал музея МВД.

— Удачи тебе.

У Артема была очень хорошая зрительная память — если он где-то уже бывал, то найдет это место с закрытыми глазами. Другое дело — ездить на машине по незнакомому городу да еще по центру. Пару раз он нарушил правила, но гибэдэдэшники делали вид, что этого не замечали. Анна Дмитриевна права: автомобильные номера соответствуют документам водителя с неограниченными возможностями.

Мимо фотоателье проехать было невозможно. Хозяин не жалел средств на рекламу. Тут и фотографировали, и печатали, и проявляли, и обрабатывали цифровые фотографии.

Николай оказался пожилым лысеньким коротышкой, почему-то в длинном белом халате.

— Вам звонили из Москвы?

— Кто?

— Алик. Он рекомендовал мне обратиться к вам за мелкой услугой.

— Понял. Нет проблем. Но мои услуги платные.

— Конечно. Любой труд должен оплачиваться.

— Пройдите за мной.

Они уединились в маленькой комнатке-лаборатории, и хозяин протянул руку.

— Давайте, что у вас?

Артем достал два паспорта. Украинский и бельгийский.

— Смените фотографии на мои.

— Хорошо. Мне надо вас сфотографировать. Вечером заберете готовую работу. Как для друга моего друга я с вас немного возьму.— Он написал цифру на бумажке и подал Артему.

Этого «немного» в бумажнике покойного Вячеслава Бородина не имелось, придется воспользоваться кредитной карточкой бельгийца.

— Тут еще одна загвоздка. На моем лице четыре свежих шрама. На фотографии их быть не должно.

— Уберем. Не проблема.

Артема сфотографировали, и он ушел. Теперь ему надо было заехать на квартиру, которую для него сняли заказчики. Там оставались его документы и вещи. Четыре лучших костюма, инструмент, который всегда существовал в нескольких комплектах, так как от рабочего часто приходилось избавляться при отходе, как и случилось в последний раз.

Он ехал по набережной Фонтанки к площади Белинского, где находилось его временное прибежище, и думал о том, что вовсе не собирается никуда уезжать. По всем законам безопасности он должен как можно быстрее сесть в поезд или самолет по своему собственному паспорту и уехать как можно дальше. Идет следствие, и им занимается дока в криминальных делах. Речь идет не о простом ограблении, а двойном, а то и тройном убийстве. Если третий охранник остался жив, то он их видел. Правда, все они были в плащах и надвинутых на носы кепках, от которых избавились по дороге, но сам факт заведения уголовного дела всегда оставался главным аргументом для Артема, чтобы унести ноги без лишних сантиментов.

А он не мог этого сделать. В нем проснулась почти сыновья привязанность к страдающей женщине, и он понимал, какую боль ей доставит своим исчезновением. И еще. Ника! То, что он испытывал к ней, не поддавалось никакому осмыслению. Она не давала ему очухаться. Не успевал он приподняться с колен, как она вновь сшибала его с ног. Назвать свои чувства любовью, он не решался. Они походили на безумство. Как только Артем не пытался отмахнуться от бесконечных мыслей, связанных с девушкой, но не мог. Это она вцепилась своими когтями в его сердце, а не он в нее. Что такое восемнадцать лет?! Ветер просвистит в ушах, и она все забудет, а он все больше и больше погрязал в тине своих непонятных чувств и с легкостью поддавался им. То вялое сопротивление, оказываемое им нахлынувшей волне, выглядело смехотворно. А было ли желание оказывать сопротивление?