Читаем без скачивания Прощай, молодость - Дафна дю Морье

Кажется, мы перешли сто мостов, и прошли по ста улицам, и ели у открытого окна, выходившего в сад, спали и просыпались. Шли по аллее и лежали там, под деревьями, путешествовали вдоль берега реки и побывали на тысяче островов, которые невозможно было отличить один от другого — неровные скалы, глубокая заводь и деревья, склоняющие ветви над кромкой воды. На одном из этих островов мы искупались, окунувшись в ледяную воду под горячим солнцем; потом смотрели, как бледный луч играет в листве, как белые паруса маленьких яхт танцуют и отражаются в воде.

Вернувшись в Стокгольм, холодный и четко вырисовывавшийся на тронутом инеем небе, мы отправились в театр, где пела девушка с глазами синими, как вода под мостом; вышли и постояли на вымощенной булыжником площади, до которой доносились танцевальные мелодии оркестра, игравшего в отеле поблизости, — и было такое ощущение, что сейчас полночь, должно быть темно, и звезды должны сиять на небе, но не было ничего, кроме спокойной реки, окутанной белым светом. И я не нашел своей тайны и так и не понял, что именно ко мне взывает.

Мы снова вышли на берег реки, где на якоре стояли уродливые трамповые суда, черные от угля, неуместные в этом драгоценном обрамлении. Борта их проржавели, серые палубы покрылись копотью. Мы нашли кафе и зашли туда. Столики были тесно поставлены, пахло табаком, звенели стаканы, слышались возбужденные голоса моряков. Усевшись в углу, мы изучали их лица — широкие лица скандинавов. Все они были похожи, с голубыми глазами и короткой стрижкой. Вдруг из-за столика поднялся высокий блондин с золотистой бородой, совсем еще мальчик — наверное, датчанин, — голубоглазый, с нежно-розовой кожей, как у девочки.

В основном здесь были шведы и финны, круглоголовые, с плоскими лицами, и казалось несправедливым, что им, живущим в тесном кубрике грязного трампового судна, как животные в клетке, должны принадлежать леса и горы, снега и бурные ручьи. Мы с Джейком сидели в углу, рассматривая посетителей, и, почти не беседуя друг с другом, прислушивались к их гортанным голосам, которые не повышались и не понижались, подобно звону денег, или внезапному смеху, или звуку отодвигаемого стула.

Снаружи были прозрачный воздух и тишина, белое небо и вода того же цвета, а здесь — запах спиртного и табака, пота и немытого тела, и было хорошо в этой атмосфере мужчин без женщин, когда не надо ни думать, ни беспокоиться о чем-то.

За соседним столиком в одиночестве сидел какой-то человек, который время от времени на нас поглядывал. Однако взгляд его редко отрывался от двери, как будто он кого-то поджидал.

Порой он смотрел на часы, висевшие на стене над баром, и постукивал пальцами по столу, потом закуривал сигарету, за ней другую, снова бросал взгляд на нас и переводил его на дверь.

— Что творится с этим парнем? — спросил я Джейка. — Ты заметил его руки и глаза?

— Да, — ответил Джейк, — я уже четверть часа наблюдаю за ним. Он насмерть перепуган. Не говори ничего, только посматривай на дверь.

Я ничего не ответил и лишь повернулся на стуле таким образом, чтобы видеть этого человека, и комнату, и вращающиеся двери кафе, не поворачивая головы. Потом мой взгляд снова сосредоточился на столе, и я отдался течению своих мыслей, мысленно рисуя остров, где мы купались днем, и белые паруса маленьких яхт, танцующие под солнцем, и недоумевая, отчего это в Стокгольме не могут слиться воедино и это кафе, и тот остров, создав невероятный узор, — как вдруг снова заговорил Джейк. Он прошептал мне в самое ухо:

— Ты это видел?

— Что?

— Ты видел, как они исчезли один за другим, бросив взгляд на часы? И теперь здесь не осталось никого, кроме этого парня за соседним столиком, бармена и нас. — Я поднял глаза и увидел: за те пять минут, что я грезил, кафе опустело. В комнате было тихо, в воздухе висел густой табачный дым.

— Они просто освободили помещение, — предположил я, — пять против одного. Может быть, тут закрывают в час ночи.

— Нет, — возразил Джейк, — такие заведения не закрывают.

— Но тогда в чем же дело?

— Подожди-ка, тут что-то не так.

Я взглянул на Джейка. Он улыбался.

— Пока ты предавался мечтам, я наблюдал, — сказал он. — Бармен обошел все столики и убрал стаканы. Он оставил на каждом столике клочок белой бумаги. Собравшиеся это увидели, одни засмеялись, другие пожали плечами, некоторые не произнесли ни слова. Но все они взглянули на часы и ушли — все как один. Посмотри сюда.

Я увидел, что на нашем столике тоже клочок бумаги, на котором ничего не написано, — должно быть, его оставил бармен, когда убирал наши стаканы.

— Что это значит? — спросил я.

Джейк тихонько засмеялся.

— Это предупреждение, что нужно уходить, — объяснил он.

Я перевел взгляд на бар и увидел, что бармен с любопытством наблюдает за нами, скрестив руки на груди. Насмерть перепуганный парень, сидевший по соседству, тоже наблюдал за нами, постукивая пальцами по столику.

— Ты хочешь уйти? — спросил Джейк.

Я прислушался к тишине и к стуку своего сердца и понял, что меня охватило волнение и мне страшновато.

— Нет, — ответил я, покачав головой, — давай досмотрим все до конца.

Не слышно было ни звука, все молчали, и мы продолжали сидеть за столиком.

— Джейк, — произнес я тихо, — попытайся заговорить с этим парнем по-английски — спроси, что происходит.

Джейк слегка передвинулся на стуле, развернувшись к тому человеку, но продолжая наблюдать за дверью.

— По-видимому, у вас какие-то неприятности, — сказал он. — Мы можем вам чем-нибудь помочь?

Человек за соседним столиком ни единым движением не показал, что услышал слова Джейка. Он не обернулся на голос. Значит, не понял, не осознал даже, что мы заговорили с ним, и решил, что мы беседуем друг с другом.

Тут не помогли бы те немногие слова, которые мы знали по-норвежски и по-датски, а шведского мы не знали. Парень был шведом.

Джейк поднялся и, прихватив с собой клочок чистой бумаги, подошел к соседнему столику и показал его тому человеку, в то же время указывая на часы и на дверь.

Мужчина покачал головой и пожал плечами, а потом очень торопливо заговорил, понизив голос, раскинув руки на столе и проводя языком по губам. Мне показалось, что он охвачен смертельным ужасом и пытается что-то объяснить.

Он говорил по-шведски, и мы ничего не поняли.

— В чем дело, Джейк? — осведомился я.

Он не ответил и, пройдя к стойке, показал клочок бумаги бармену. Тот ничего не сказал, лишь пристально посмотрел на Джейка, а затем, словно Джейка тут не было, продолжил спокойно протирать грязные стаканы. Джейк вернулся за столик и сел рядом со мной.

— Дик, — сказал он, — у меня такое впечатление, что это кафе служит местом для разборок. Ты видишь, как мы близко от воды? После того как какого-нибудь парня убьют, проще простого бросить его в воду. Будет выглядеть так, будто пьяный поскользнулся на булыжниках и свалился в реку. Все, кто был сегодня в кафе, поняли смысл клочка бумаги. Им положили эти бумажки на столики без четверти час, а сейчас уже без двух. Что бы ни случилось, Дик, это произойдет в час ночи.

Значит, согласно его теории, у нас осталось всего две минуты. А бармен продолжал протирать стаканы, и тот парень все постукивал пальцами по столу.

В этом было что-то странное и зловещее.

— Почему все ушли? — спросил я.

— Это не их дело, — ответил Джейк, — и они не хотели вмешиваться. Все они будут молчать и ничего не расскажут. К тому же существует еще и полиция.

— Полиция?

— Да, это же противозаконно, Дик. Бармен это знает, вот почему он не обратил на нас внимания. Он не знает, кто мы такие. И не собирается выбалтывать секрет.

— Что же делать, Джейк?

— Мы будем сидеть здесь — и ждать.

Мне не верилось, что нечто подобное может произойти в портовом кафе в Стокгольме. Здесь не было ни темноты, ни маленьких глухих закоулков, ни мерзости запустения. Это был холодный белый город, бесконечно далекий, и при этом свете не могло быть ни ненависти, ни убийств. Каких-нибудь два часа тому назад мы были в театре и слушали, как девушка поет по-шведски американскую песню, потом вышли и стояли на мосту, слушали, как оркестр играет в отеле танцевальные мелодии.

Я взглянул на часы: стрелки показывали час ночи. И тут дверь кафе распахнулась, и в комнату вошли четверо мужчин. Не глядя по сторонам, они подошли прямо к тому столику рядом с нами, где их ждал швед, белый как мел.

Сердце бешено забилось — казалось, оно стучит громко, как часы, — а ладони сразу вспотели. Я стал рыться в карманах в поисках пачки сигарет. Четверо мужчин уселись за стол, и наш швед был словно муха, попавшая в паутину. Он обмяк на своем стуле и не делал никаких попыток протестовать. Он даже не попытается за себя постоять — нет, он сразу же угаснет, внезапно, как колеблющееся пламя свечи.