Читаем без скачивания Кровавый корсар - Аарон Дембски-Боуден

Талос обращался уже не к Аркии. Воин развернулся и говорил с толпой, окружившей их, хотя слова его и предназначались для ушей пожилого раба.

— Так ответь мне: это эгоизм отчаяния заставил тебя нести изменническую чушь, как будто ты единственный потерял что-то бесконечно тебе дорогое? Или ты всерьез считаешь, что твои товарищи восстанут против легиона?

— Моя дочь…

Повелитель Ночи превратился в размытое пятно — промельк движения, взвизг сервомотров. В одну секунду он стоял лицом к толпе, спиной к Аркии, а уже в следующую держал рыдающего смертного за клок седых волос на макушке. Ноги мужчины беспомощно болтались в воздухе.

— Твоя дочь была одной из сотен, потерявших жизнь той ночью, — прорычал Повелитель Ночи, — на корабле, который разваливается прямо у нас под ногами из-за полученных в бою повреждений. Ты хочешь, чтобы я извинился за то, что ее не защитил? Или это тоже ничего не изменит? Или эти слова — пускай и правдивые — будут столь же пусты и бесполезны, как месть? Разве они вернут ее к жизни?

Талос отшвырнул человека. Тот врезался в стол. Прилавок опрокинулся от удара.

— Мы потеряли десятки бойцов в ту же ночь, когда ты лишился своего ребенка. Десятки воинов, ступавших по земле Терры и видевших рухнувшие в пыль стены Императорского Дворца. Воинов, которые целую вечность сражались в безнадежной войне во имя возмездия. Мы потеряли сотни смертных. Каждый человек на борту потерял кого-то или что-то дорогое той ночью, но они молча проглотили свое горе и возложили надежды на месть. Только не ты. Ты обязан рассказать всем, что их потери ничего не значат по сравнению с твоими. Ты неистово бормочешь о том, что каждый должен обмочиться в страхе перед неведомым будущим.

Талос вложил оба меча в ножны и покачал головой.

— Я скорблю о ее смерти, злосчастный отец, скорблю о том, что ее жизнь угасла, а вместе с ней и то, что она воплощала в этом аду. Я сожалею, что смог дать ей только покой отмщения. Но позволь мне выразиться предельно ясно. Ты живешь лишь потому, что мы разрешили тебе жить. Ты сделал свой первый вдох в империи, которую мы построили, и ты будешь служить нам, пока мы сдираем плоть с ее костей. Ненавидь нас. Презирай нас. Нам безразличны твои чувства. Мы не задумаемся о них, даже проливая свою кровь, чтобы тебя защитить. Но слушай меня внимательно, смертный. Не смей ставить свои потери выше чужих. Варп всегда находит путь в сердца глупцов. Нечистые мысли — призывный свет маяка для Нерожденных.

Толпа жадно смотрела. Талос повернулся и заглянул в глаза каждому из рабов, одному за другим.

— Мы движемся по мрачным волнам, и я не собираюсь лгать никому из вас относительно того, что ждет нас в будущем. «Завет» истекает кровью и требует немедленного ремонта. Мы приближаемся к доку Зрачка Бездны — к месту, которое кое-кто из вас вспоминает без всякой радости. Когда мы причалим, вы останетесь запертыми в своих каютах — если, конечно, вас не призовут важные обязанности. Все, у кого есть оружие, должны постоянно носить его с собой.

Один из собравшихся, новый раб с Ганга, выступил вперед.

— Что происходит?

Талос обернулся к человеку и смерил взглядом его небритую физиономию. Только тут Повелитель Ночи осознал, что говорит на нострамском. Половина команды состояла из новичков, и они не понимали мертвого языка.

— Проблемы.

Талос ответил на низком готике, ублюдочном языке Империума. С тех пор как на корабле появилась Октавия, воин стал говорить на нем увереннее.

— Мы направляемся к гавани отступников в самом сердце имперского космоса и окажемся на месте через несколько часов. Есть вероятность того, что корабль попытаются взять абордажем, пока мы будем находиться в порту. Если это случится, защищайте «Завет» ценой собственной жизни. Восьмой легион — не самые добросердечные хозяева, но мы просто святые по сравнению с той швалью, с которой нам придется иметь дело. Помните это, если вас вдруг посетит мысль о побеге.

Талос приберег последний взгляд для Аркии.

— Ты, горемычный отец. Если посмеешь встать поперек дороги легиона с чем-то большим, чем горстка трусливых слов, я сдеру кожу и мышцы с твоих костей. Твой освежеванный скелет распнут прямо в центре этого зала в качестве предостережения для всех остальных. Кивни, если принимаешь эти условия.

Пожилой мужчина кивнул.

— Мудрое решение, — заключил Талос и вышел из зала.

В тенях коридора он проговорил в вокс четыре слова:

— Первый Коготь, ко мне.

Он сидел, сжимая голову трясущимися руками и тихо покачиваясь взад и вперед, сидел посреди пустой комнаты, шепотом повторяя имена ненавистных ему богов.

Один из братьев позвал его сквозь затухающий и вновь нарастающий треск вокса.

— Я иду, — ответил Узас, поднимаясь на ноги.

Он опустил огромный клинок и убрал палец с кнопки, позволив перемалывающим воздух зубьям умолкнуть. Пока воин вслушивался в призыв брата, мотор в рукоятке меча работал на холостом ходу. Под доспехами тело легионера омывал пот. Кожа чесалась, несмотря на то что влага быстро впитывалась в поглощающий слой комбинезона-перчатки.

— Скоро буду, — отозвался Ксарл.

Перо, царапающее пергамент, замедлило свой бег и наконец остановилось. Воин покосился на череполикий шлем, лежавший на письменном столе и следивший за ним немигающим взглядом. Затем неохотно опустил перо обратно в чернильницу. Пригоршня мелкого песка просыпалась на пергамент, чтобы просушить буквы. И только после этого Повелитель Ночи потянулся к микрофону вокса на вороте.

— Как прикажешь, — сказал Меркуций.

Он шагал по коридорам корабля, всматриваясь в темноту сквозь красное стекло линз и мерцающее белое перекрестье прицела. На дисплее сетчатки вспыхнула руна. Пиктограмма, обозначающая имя его брага, пульсировала, привлекая внимание воина. Он моргнул, открывая вокс-канал.

— Что-то случилось?

— Мы собираемся в Зале Памяти, — откликнулся голос Талоса.

— Звучит довольно уныло. По какому случаю?

— Прежде чем мы причалим, я хочу получить полный отчет о необходимых ремонтных работах.

— Я был прав, — отозвался Кирион. — Скука.

— Просто шагай туда.

Талос оборвал связь.

В Зале Памяти гудело эхо божественной машинерии. Сервиторы поднимали и переносили грузы, сверлили и стучали молотками. Каждый из них был облачен в черную робу с символом легиона — крылатым черепом на спине. У нескольких на лбу виднелись татуировки в виде нострамских иероглифов: так метили бывших рабов, совершивших незначительные преступления и приговоренных к существованию в качестве лоботомированных и аугментированных механизмов.

Десятки рабочих и сервиторов трудились у верстаков и длинных конвейеров, где производили болтерные снаряды для воинов легиона, в то время как другие работали у настенных консолей, отыскивая неисправности и направляя ремонтные бригады в разные части корабля. В зале звенело эхо голосов, лязгающих инструментов и терзаемого металла.

Четыре громадных, обмотанных цепями и подвешенных к потолку саркофага виднелись у одной из стен. Лишь один из них оставался обернутым защитным коконом стазис-поля. Потрескавшаяся поверхность саркофага, скрытая голубоватой дымкой поля, была отреставрирована лишь наполовину.

Вместилища дредноутов содрогнулись при очередном рывке корабля, и цепи громко зазвенели. Внешняя оболочка каждого гроба была выкована из драгоценного металла и любовно украшена резьбой. За эту кропотливую и тонкую работу отвечал мастер, чье искусство намного превосходило те незамысловатые наладки, которыми занимались большинство рабов и оружейников.

Первый Коготь окружил гололитический стол, стоящий в центре зала. Перед ними вращалось трехмерное изображение «Завета крови». Его мерцающие контуры были испятнаны красными вспышками сигналов о повреждении. Проекция возникала и вновь исчезала при каждой судороге, сотрясающей корабль.

— Выглядит неважно, — заметил Кирион.

— Да, — прохрипел Люкориф, — совсем плохо.

Его присутствие в Зале Памяти оказалось неприятным сюрпризом для воинов Первого Когтя. Талос был совершенно уверен, что Вознесенный послал раптора, чтобы шпионить за ними.

— Техноадепт, — Талос обернулся к Делтриану, — мне нужен полный список необходимых ремонтных работ и материалов. Мне также необходимо знать, как долго «Завету» придется оставаться в доке на время ремонта.

Талос стоял рядом с Делтрианом напротив Ксарла и Люкорифа. Между тремя воинами было очень мало общего. Пророк в боевой броне легиона, с оружием, вложенным в ножны, спокойно глядел на остальных. Его шлем лежал на краю стола. Люкориф не расстался со своей кровоточащей маской, — если говорить откровенно, Талос понятия не имел, может ли вообще раптор ее теперь снять, — и неловко наклонялся вперед, стараясь удержать равновесие на когтистых лапах. Ксарл тоже снял шлем и прикрепил к магнитному зажиму на бедре. По изрезанному шрамами лицу воина можно было, как по карте, прочесть мрачную повесть прошлых сражений. Он стоял в безразличной позе, переводя цепкий взгляд с Талоса на Люкорифа. Ксарл и не пытался скрыть заинтересованность — он чувствовал, как между двумя воинами зарождается соперничество, и пристально следил за обоими.