Читаем без скачивания Шевалье де Мезон-Руж - Александр Дюма

Женевьева усмотрела в этом вопросе эгоизм влюбленного и улыбнулась.

— Женевьева дю Трейи, — сказала она.

Морис повторил:

— Женевьева дю Трейи.

— Моя семья, — продолжала Женевьева, — разорилась со времен войны в Америке. В ней участвовали мой отец и старший брат.

— Оба дворяне? — поинтересовался Морис.

— Нет, нет, — ответила Женевьева, покраснев.

— Но вы ведь мне только что сказали, что ваша девичья фамилия дю Трейи.

— Без частицы, сударь. Моя семья была богатой, но не придавала никакого значения дворянскому титулу.

— Вы мне не доверяете, — улыбаясь заметил молодой человек.

— О нет, нет, — опять принялась за рассказ Женевьева. — В Америке мой отец был связан с отцом мсье Морана, а мсье Диксмер служил поверенным мсье Морана. Когда мы разорились, то, зная, что у мсье Диксмера независимое состояние, мсье Моран представил его моему отцу, а тот его, в свою очередь, — мне. Я поняла, что он хочет жениться на мне, и это, чувствовалось, было и желанием моей семьи. Я никого никогда не любила. Я согласилась. И вот уже три года, как я жена Диксмера, и должна сказать, что в течение этих трех лет мой муж был ко мне так добр, так великодушен, что несмотря на разницу во взглядах и возрасте, которую вы отметили, у меня не было ни минуты сожаления.

— Но, — сказал Морис, — когда вы выходили замуж за мсье Диксмера, он ведь еще не был во главе этого предприятия?

— Нет, мы жили в Блуа. После 10 августа мсье Диксмер купил этот дом и мастерские. А чтобы я не видела рабочих, чтобы отделить меня от всего того, что могло бы стеснить мои привычки, как вы заметили, Морис, немного аристократические, он предоставил мне эту часть дома, в которой я живу одна, в уединении, согласно своим вкусам, желаниям и я счастлива, когда такой друг как вы, Морис, приходит отвлечь меня или помечтать вместе со мной.

И Женевьева протянула Морису руку, которую тот пылко поцеловал.

Женевьева слегка покраснела.

— Теперь, друг мой, — сказала она, отнимая руку, — вы знаете, как я стала женой мсье Диксмера.

— Да, — ответил Морис, пристально взглянув на Женевьеву, — но вы ничего не сказали о том, как мсье Моран стал компаньоном вашего мужа.

— О! Это очень просто, — ответила Женевьева. — У мсье Диксмера, как я вам уже сказала, было какое-то состояние, но его было недостаточно для того, чтобы одному взяться за такое большое предприятие. Сын мсье Морана, его покровителя, друга моего отца, как я вам уже говорила, предложил половину средств, и поскольку имел познания в области химии, го предался исследованиям с большим энтузиазмом. Он также ответственен за всю коммерческую часть и благодаря ему торговля мсье Диксмера получила такой размах.

— К тому же, мсье Моран, — сказал Морис, — один из ваших лучших друзей, не так ли, сударыня.

— Мсье Моран — благородная натура, это одно из самых возвышенных сердец, существующих на белом свете, — серьезно ответила Женевьева.

— Если он не представил вам иных доказательств, — сказал Морис, немного задетый тем, что молодой женщине компаньон мужа казался столь значительным, — кроме того, что делил доходы предприятия с мсье Диксмером и изобрел новый способ окраски сафьяна, позвольте вам заметить, что похвала ваша довольно высокопарна.

— Он представил мне и другие доказательства, — сказала Женевьева.

— Он ведь еще довольно молод, не правда ли? — поинтересовался Морис. — Хотя из-за его очков с зелеными стеклами трудно сказать, сколько ему лет.

— Ему тридцать пять лет.

— Вы давно его знаете?

— С детства.

Морис прикусил губу. Он всегда подозревал, что Моран любит Женевьеву.

— Да, — сказал Морис, — это и объясняет ту фамильярность, с которой он обращается с вами.

— Он постоянно держится в определенных рамках, — улыбаясь ответила Женевьева. — Мне кажется, что эта непринужденность, которую даже едва можно назвать дружеской, не нуждается в объяснении.

— О, простите, сударыня, — сказал Морис, — вы знаете, что все человеческие привязанности имеют своих завистников, и моя дружба испытывает ревность к той дружбе, которой вы одариваете Морана.

Он замолчал. Женевьева тоже молчала. В этот день они больше не говорили о Моране и Морис расстался с Женевьевой, еще более влюбленный в нее, чем прежде, ведь теперь он ее ревновал.

Хотя молодой человек и был ослеплен своим чувством, а сердце его сжималось от страсти, он не мог не заметить, что в рассказе Женевьевы оказалось много пробелов, сомнительных мест, недомолвок, на которые он сразу не обратил внимания, но которые всплыли потом в его памяти и странно тревожили его. Это беспокойство не могли скрасить ни свобода, предоставленная Диксмером в его беседах с Женевьевой, ни уединение, в котором они проводили вечера. Кроме того, Морис стал сотрапезником в доме и не только оставался наедине с Женевьевой, которую, впрочем, казалось, охраняла от желаний молодого человека ее ангельская чистота, но и сопровождал Женевьеву в небольших прогулках, которые та совершала время от времени.

Одно его удивляло, что, несмотря на сложившуюся в общении с обитателями дома непринужденность, чем больше он искал сближения с Мораном, впрочем, вероятнее всего для того, чтобы удобнее было следить за проявлением чувств, которые, как казалось Морису, тот питает к Женевьеве, тем больше этот странный человек, ум которого привлекал Мориса, а утонченные манеры пленяли с каждым днем все больше, казалось, старался отдалиться от Мориса. Тот горько пожаловался на это Женевьеве, потому что не сомневался, что Моран видит в нем соперника, и лишь ревность удаляет их друг от друга.

— Гражданин Моран ненавидит меня, — сказал он однажды Женевьеве.

— Вас? — спросила Женевьева, удивленно взглянув на него своими прекрасными глазами. — Вас ненавидит мсье Моран?

— Да, я в этом уверен.

— А почему он должен вас ненавидеть?

— Хотите, я скажу вам? — воскликнул Морис.

— Конечно, — ответила Женевьева.

— Ну, хорошо, потому что я…

Морис остановился. Он собирался сказать: «Потому что я вас люблю».

— Я не могу вам сказать почему, — покраснев ответил Морис.

Отчаянный республиканец рядом с Женевьевой был робким и колеблющимся, как молодая девушка.

Женевьева улыбнулась.

— Скажите, — начала она снова, — что между вами нет симпатии, и я вам, может быть, поверю. Вы — натура пылкая, у вас блестящий ум, вы — изысканный человек. Моран же торговец и химик. Он робок и скромен. И эта робость, эта скромность мешают ему сделать первый шаг вам навстречу.