Читаем без скачивания Вавилон. Месопотамия и рождение цивилизации. MV–DCC до н. э. - Пол Кривачек

Было ли достигнуто что-то после такого кровопролития? В память о том событии нам остался один из величайших шедевров древнемесопотамского искусства – Стела с грифами, названная так, потому что на ней изображены птицы, пожирающие трупы убитых. Это камень с округлой верхушкой чуть меньше 2 м в высоту, с одной стороны которого вырезаны скульптурные фигуры царя Лагаша Эаннатума, облаченного в боевые доспехи, пешего и в своей колеснице, ведущего своих суровых воинов в бой. На другой стороне стелы мы видим бога Нингирсу, захватившего в плен армию Уммы огромной охотничьей сетью и разбивающего головы воинов своей палицей. Работу завершает надпись, включающая подробный рассказ о сути спора, описание преступлений и вероломства жителей Уммы. Неудивительно, что эту стелу, находящуюся в настоящее время в Лувре, восстанавливали из многочисленных обломков, найденных при раскопках в Гирсу: в древности памятник был разбит на кусочки, очевидно жителями Уммы, которым не очень понравилось то, что про них написали.

Огромное количество времени и энергии, равно как и человеческих ресурсов, вероятно, тратилось на такие войны. Невозможно узнать, сколько людей выходило на поле боя в подобных конфликтах, но, согласно «Кембриджской истории Древнего мира», «один только храм в городе Лагаше выставил от 500 до 600 рекрутов из числа своих жителей». И это был, вероятно, не один из крупных центров. В сражениях целых армий могли быть задействованы до 10 тысяч воинов, а это большое число даже по современным меркам.

Стела с грифами – подобно другим крупным произведениям древнего искусства с изображением шумерских воинов и так называемого Штандарта Ура, который, вероятно, представлял собой украшенный звукосниматель музыкального инструмента, – изображает солдат, экипированных для ближнего боя: копьеносцев, защищенных кожаными шлемами, накидками и щитами, образующих плотную фалангу, их «большого человека» впереди с копьем, боевым топором или палицей с каменным наконечником. За ними катятся колесницы, хотя это слово дает ложное представление об их скорости и маневренности с учетом того, что они представляли собой приспособленные для двоих людей неуклюжие четырехколесные средства передвижения, запряженные ослами: они не могли двигаться намного быстрее, чем пеший человек. Возможно, лучше думать, что это были мобильные оружейные арсеналы – в пользу этого толкования говорит большое ведро спереди, в котором находятся предметы, похожие на дротики. Если это действительно метательные копья, то они являлись единственными метательными снарядами, представленными наглядно, что привело ученых к заключению: шумерские армии воевали врукопашную. Луки и стрелы не изображены в боевых сценах этого периода.

Но отсутствие доказательств не есть доказательство их отсутствия и может быть не более чем художественная условность. Археологические развалины вроде тех, которые нашли в городе Хамукаре в современной Сирии, подвергшемся нападению уруканцев в древние времена, дает совершенно другую и довольно неожиданную картину военных действий в древности.

Открытия в Хамукаре – доказательство того, что боевые силы Древней Месопотамии имели гораздо больше общего с современными армиями, чем мы думали, особенно в использовании метательных снарядов. На самом деле, оказывается, «пуля», которая ведет свою историю из Древнего Междуречья, имела такое же важное значение для шумерского воина, как и в случае с сегодняшним пехотинцем. Разница в том, что современные пули вылетают из автоматов, а в древние времена их метали из пращей, как описывается в одном из эпических сказаний тех времен:

Из города, словно из облака, дождем полетели камни;Камни, пущенные из пращей, подобные дождю, выпавшему за год,С громким свистом неслись со стен Аратты.

Когда Самуил (17: 50) описывает противостояние Давида и Голиафа, в котором первый одержал победу над филистимлянами («пращой и камнем он поразил филистимлянина и убил его, и не было меча в руке Давида»), создается впечатление, что у него на вооружении была не более чем мальчишеская игрушка. Однако это совершенно неверная интерпретация: в хорошо натренированных руках праща оказывается одним из самых смертоносных вооружений.

Праща функционально увеличивает поражающую длину руки метателя камня. Современный игрок – подающий в крикете или бейсболе – может запустить мяч с максимальной скоростью свыше 150 км/ч. Праща, по размеру равная длине руки бросающего, удвоит скорость метателя снаряда, придавая ему скорость, равную почти 100 м/с. Это уже значительно больше, чем скорость стрелы, пущенной из большого лука, скорость которой лишь около 60 м/с. Нет причины сомневаться в том, что интенсивно обучаемый с детства пращник довольно легко мог приблизить скорость своего снаряда даже к начальной скорости пули, выпущенной из пистолета 45-го калибра – около 150 м/с. Более того, гладкий камень для пращи имеет гораздо большую дальнобойность, чем стрела (при полете ее оперение создает сопротивление), – до полукилометра. Современный мировой рекорд по метанию камня из пращи поставил в 1981 г. Лэрри Брей, который сумел послать его на 437 м и полагал, что мог бы преодолеть 600-метровую отметку с лучшей пращой и свинцовыми метательными снарядами.

Всегда считалось, что недостаток пращи как оружия состоит в отсутствии точности, равно как и неспособности камней пробивать доспехи. Но найденные в Хамукаре метательные снаряды опровергают эти представления. Их заостренная форма сообщает нам о двух вещах: они могли пробивать доспехи, и пращники, вероятно, знали технику метания их с вращением подобно винтовочной пуле, чтобы придавать им должную ориентацию во время полета к цели. Точность метания пращников можно сравнить с левшами-бенджамитами, которые упоминаются в Книге Судей Израилевых (20: 16), каждый из которых «мог метать камни очень точно и не промахиваться». Даже позже Лайви в своей «Истории Рима» писал, что пращники из Эгиума, Патр и Дим, «обученные метать снаряды в кольцо с большого расстояния, могли не только нанести ранения в голову своим врагам, но и в любую часть лица, в которую целились».

Так что нам следует рассматривать любую шумерскую армию как отряд, состоящий из центральной ударной группы – компактной фаланги численностью в несколько сот, а быть может, тысяч копьеносцев. Для того чтобы ими управлять, их обучать и поддерживать среди них должный боевой порядок, потребовалось бы много опытных и громкоголосых сержантов. Чтобы они шли в ногу, двигались постоянно вперед или маневрировали в сомкнутом строю, им была бы необходима музыка, вероятно корпус барабанщиков. А позади этой центральной ударной группировки должны были идти в более свободном строю еще около тысячи пращников – аналог современных стрелков, фузилеров или даже канониров, которые жужжали бы, как рассерженные осы, посылая смертельный град маленьких и больших метательных снарядов в гущу вражеского войска при поддержке боевых колесниц, запряженных ослами, везущих боеприпасы.

Городской Lugal, способный собрать такую армию, должен был быть поистине грозной фигурой.

Шумерское слово Lugal обычно переводится на английский язык как «король», как и в аккадских словарях более позднего периода. Однако совсем не ясно, в какой именно момент Dux Bellorum становился монархом в том смысле, в каком мы используем это слово в настоящее время. Между ними двумя существует большая разница. Военачальник – это, безусловно, богатая, несомненно обладающая весом в обществе, харизматичная и притягивающая к себе личность, но он всего лишь человек. Даже легендарному Гильгамешу потребовалось одобрение по крайней мере одного собрания горожан Урука перед началом войны с царем Киша Агой.

Царь или царица, с другой стороны, отмечены, по крайней мере официально, божественным ореолом. До конца 1820-х гг. французский монарх все еще прикасался к пациентам, чтобы чудесным образом излечить их от золотухи – туберкулезного шейного лимфаденита. Только после Второй мировой войны император Японии под нажимом США был вынужден публично развенчать воплощенную в нем божественную сущность, хотя он никогда не отрицал, что является потомком богини солнца Аматэрасу. Перейти из одного состояния в другое, обменять земную человеческую сущность на небесную полубожественную, пройти путь от человека до полубога – нелегкое дело. Чтобы соотечественники приняли ваш новый статус и действительно поверили, что вы теперь по сути своей отличаетесь от них, требуется, чтобы случилось нечто экстраординарное. В Южной Месопотамии в городе Уре, позднее названном родным городом Авраама, эта трансформация, по-видимому, была достигнута путем постановки выдающегося драматического зрелища – великолепной религиозной пьесы. Она как непреднамеренное последствие передала нам в наследство не только Богом санкционированную монархию, ставшую с той поры неотъемлемой частью государственности, но и одну из самых великолепных древних коллекций сокровищ, которые были обнаружены до сих пор.