Читаем без скачивания Стрелецкая казна - Юрий Корчевский

— Стоять! — заорал я.

Резко выкинул вперед руку и швырнул в него огонь. Раздался треск, как при электрическом разряде, синий сгусток огня ударил в главаря, и тот вспыхнул. Занялось сразу все — волосы, одежда. Мерзавец закричал, стал метаться, пытаясь сбить пламя. Все — и монахи, и тати — замерли, ошеломленные увиденным. Пока они не отошли от шока, я повторил фокус с другим разбойником, явно приближенным главаря, в хорошей одежде и с мечом в руке. Выбросив руку, снова ударил огнем. Второй тать тоже полыхнул сразу, как облитый бензином. От необычного и тем более страшного и жуткого зрелища на татей напало просто оцепенение — глаза повылезали из орбит, челюсти отвисли. Никто не помог горящим, разбойники катались по траве и жутко кричали. Мне кажется — эти крики, просто дикие, животные — еще больше усиливали эффект увиденного. Нельзя терять время.

— Руби татей! — закричал я и спрыгнул с телеги. Ударил саблей татя, что держал под уздцы монастырскую лошадь, рванулся вперед, вонзил саблю в живот молодому парню; едва вытащив, срубил руку с дубиной крепкому мужику. За мной грузно топали монахи, налево и направо нанося удары.

Когда мы положили большую часть шайки, только тогда разбойники пришли в себя, но организованно напасть уже не смогли. Мы поодиночке добивали тех, кто еще стоял. Я быстро обернулся назад — татей, что подходили сзади, не было.

Увидев, как покрошили их товарищей, они бросились в чащу.

— Добивайте этих! — крикнул я монахам, а сам бросился в лес.

— Надо уничтожить всех, иначе банда возродится, как гидра.

Вот впереди бежит в синей рубашке парень. Быстро бежит, сволочь. Выхватив поясной нож, я метнул его в спину. Споткнувшись, парень упал, пролетев по инерции еще несколько метров. Я бросился в сторону — там трещали кусты, как будто лось ломился. Мелькнула цветная рубашка, я бросился наперерез и, почти догнав, ударил кистенем по голове. Разбойник стал заваливаться. Слева шум, мелькает тень. Еще один. Я бросился за ним. Услышав, что его догоняют, разбойник остановился, повернулся ко мне. В руке — дубина, утыканная железными шипами.

— Что, взять меня хочешь? Сейчас я твою башку в кисель превращу!

Парень взмахнул дубиной, а я бросил кистень — бросил так, как учил меня Михаил — сбоку. Кожаный ремешок обвил дубину, и я дернул кистень на себя. Дубина вылетела из руки разбойника, и не дав ему опомниться, я саблей рубанул его по плечу, почти разрубив до пупка.

Я замер и прислушался — тихо. Я хорошо помнил, что сзади стояло пятеро; троих я убрал — значит, двое или удачно сбежали, или спрятались в лесу. Наверняка свой лес они знали лучше меня. Тогда им повезло, пусть другим расскажут, как и чем кончается лихая жизнь.

Я вытер саблю об убитого, вбросил ее в ножны и пошел к дороге. Монахи уже расправились с оставшимися. Я прошелся по дороге — мать моя! Оба обгоревших трупа еще чадили, издавая запах паленого мяса, на обочинах лежали куски тел.

Славно поработали монахи: удар секирой — и уже не один человек, а два — только маленьких. Монахи деловито собирали с убитых оружие, ножи, складывали в телегу; железо — ценность, им не разбрасываются.

Завидев меня, оба здоровяка заулыбались — ну ровно дети. Побаловались в песочнице и вдруг родителя увидели. По большому счету — молодцы, не впали в ступор от моих шалостей с огнем, и оружием дрались хорошо — не струсили, ни на шаг не отступили, прикрывая спину.

— Молодцы! Непременно настоятелю доложу о вашей храбрости.

— Кабы не ты — не устоять бы нам: полтора десятка — это очень много. И это… — Федор потупился, — больно у тебя с молоньей, что с руки мечешь, ловко получилось — ровно как Илья Громовержец. Мы аж спужались поперва. Виданное ли дело — огонь руками бросать!

— Предупреждал же я вас — не пугайтесь, как необычное что увидите.

Василий помялся.

— А руку поглядеть можно?

— Смотри, за погляд деньги не берут.

Я протянул раскрытую ладонь. Оба монаха ее внимательно осмотрели, даже ощупали, но, ничего не найдя, сильно разочаровались.

Мы уселись на подводу и поехали назад, в монастырь.

Лошадка еще не добрела до ворот, как они распахнулись и высыпали монахи. Федор и Василий не выдержали — не хватило терпения, соскочили с телеги и, поддерживая руками рясы, побежали навстречу, крича:

— Победа! Разбили поганых!

Радость встречающих была бурной. Для всегда степенных, спокойных монахов это было необычно.

В воротах стоял настоятель. Осенил крестом, оглядел забрызганные кровью рясы, приказал поменять. Я свою просто снял, отдал Федору. Оба ушли вглубь — видимо, к хозяйственным постройкам. Настоятель и вся братия прошли в трапезную, сели на лавки. Меня усадили рядом с отцом Кириллом. Наступила тишина.

— Ну что же, с Божьей помощью побили нечестивцев. Давайте, братья, помолимся.

Монахи встали, обратили лица к иконам, стали молиться, бить поклоны. Я же только перекрестился и отвесил поклон. Знал я всего несколько молитв вроде «Отче наш…» и боялся, что они будут не к месту.

После молитв все уселись, и настоятель попросил подробно рассказать для братии, как все прошло. Я пересказал, что и как происходило, умолчав об огне и особо отметив храбрость, смелость и стойкость Федора и Василия, их умение владеть оружием. Как только я закончил говорить, монахи стали оживленно переговариваться.

В трапезную вошли переодетые в чистые рясы Федор и Василий. Братия встала, отвесила им поклон, а настоятель перекрестил. Оба монаха подошли к настоятелю и начали о чем-то шептать на ухо.

Выслушав, отец Кирилл отпустил всех, кроме меня и Федора с Василием. Настоятель вперился в меня взглядом.

— Это правда, что ты молнии метал во врагов?

— Было, отец Кирилл, лгать не хочу. Настоятель задумался.

— Вот что. Вы оба будете молчать о том, что видели — тем более что Юрий словом не обмолвился о том, когда братии о бое славном повествовал. Понятно?

Оба монаха кивнули.

— Ну а теперь отопьем в знак победы вина простого, прозываемого кагор.

Настоятель достал стеклянный штоф, разлил вино в серебряные чарки. Сотворив молитву, мы их осушили.

— В канун праздника большого — усекновения главы Иоанна Предтечи — свершилась сия малая победа, когда поминают воинов, павших на поле брани за веру и Отечество. Помянем же, братья!

Мы выпили по второй, потом по третьей. Но на том и остановились. Настоятель отпустил монахов, и мы остались сидеть за столом друг против друга.

— Думаю — чем вознаградить тебя за труды ратные?

— Сколько дашь, отец Кирилл, столько и возьму. Мы о сумме не договаривались.

— То так.

Настоятель вздохнул, отцепил с пояса ключи, открыл маленькую дверцу в стене, долго там

возился; повернувшись, положил передо мной кучку серебряных рублей, навскидку — около двадцати. Не сказать, что много, но у купца я получал за месяц вдвое меньше. Помолчав, молвил:

— А что же такого ты показывал отцу Никодиму?

— То меж нами останется, не обижайся.

— Огонь показать можешь?

Я подошел к печи, перед которой лежали поленья, бросил полено в печь и, не закрывая дверцу, отошел. Заинтересованный настоятель подошел поближе. Я протянул руку, и с пальцев сорвалось голубое пламя. Полено вспыхнуло.

— Однако! В первый раз чудо такое вижу. Никодим, святой отец, говорил, что ты — человек необычный, но верно говорят — лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Об увиденном молчать буду, но в грамотках запишу. Ладно, иди, отдыхай — заслужил. От всей братии поклон низкий.

Настоятель поклонился, я ответил тем же.

Утром меня снова разбудил монастырский колокол: монахи спешили на службу. И мне пора.

Иноки вывели мне оседланного коня, открыли ворота. Впереди — дорога в Нижний, впереди — приключения. Ох, и люблю я это дело!

ГЛАВА V

Я подъезжал к Нижнему; уже показался посад, когда солнце скрылось за тучу. Был я в благодушном настроении — как же, помог настоятелю монастыря, деньжат маленько заработал, — и не стазу заметил, что городские жители ведут себя странно — хватают детей, разбегаются по домам, закрывают ставим на окнах.

Что происходит? Опять татары? В сердце закралась тревога.

Я остановил коня подле мужика, что спокойно стоял, наблюдая за происходящим.

— Здоровьичка желаю, земляк. Что случилось, чего это все бегают?

— А ты назад посмотри.

Я обернулся. Из тучи к земле тянулась темная воронка. Даже издалека было видно, как она крутится и движется на город. По-русски это смерч, в Америке его называют торнадо.

Я пришпорил коня, намереваясь попасть домой раньше смерча. Память услужливо подсказала о прочитанной давным-давно книге, где описывалось, как моряки на море стреляли в торнадо из пушек ядрами и как, к всеобщему удивлению, воронка рассыпалась на более мелкие, затем бесследно исчезавшие струйки.