Читаем без скачивания Беглец - Николай Дубов

- В училище-то? - спросил дворник. Ему было скучно сидеть одному, он был рад и такому собеседнику. - Это музыка долгая - осенью принимать будут. Так что ты покуда казакуй, догуливай на свободе. А осенью собирай документы и приходи...

Документы... Какие у него могут быть документы?

Остаток дня он слонялся по улицам, избегая мест, где мог столкнуться с мамкой - вдруг она еще не уехала, - сидел на каких-то скамейках у ворот. Он сунулся было на городской пляж - вход был тут же, с бульвара, - но там не то что протолкаться, некуда было поставить ногу - впритык друг к другу, покатом лежали полуголые люди. Только поздно вечером, когда уже стемнело, Юрка снова пришел на опустевший пляж и выкупался. Здесь он и остался на ночь, на одном из дощатых лежаков. Рано утром его согнала уборщица, Юрка снова поплелся в город.

Остаток хлеба он прикончил утром и скоро снова захотел есть. Еда была всюду, на каждом шагу, россыпи, горы еды... В витринах гастрономов, продовольственных магазинов высились пирамиды консервных банок, лежали штабеля колбас и окороков. Юрка знал, что они не настоящие, сделанные из бумаги или еще из чего-то и разрисованные. Но при взгляде на них Юрка глотал слюну и отворачивался. Это не помогало: еда подвертывалась, лезла, перла ему в глаза. Булочные ломились от смуглых хлебных кирпичей, золотистых белых караваев, обсыпанных сахарной пудрой плюшек. В кондитерской громоздились пачки печенья, лотки с пирожными, стеклянные банки с конфетами. На каждом углу из металлических ящиков продавали коричневые, мятые, похожие на стоптанные детские башмаки, но какие же вкусные пирожки, жаренные в масле... Висела на крюках лиловая, обтянутая стеариновым жиром баранина, говяжьи бока скалили кривые клыки ребер, истекали желтизной куриные тушки, лотки прогибались под ворохами, кучами моркови, редиски, картофеля... И все ели. Непрерывно. Куда бы Юрка не смотрел, он видел, как за стеклами витрин, окон столовых и домов, прямо на улице, на базаре, на пляже, стоя, на ходу, люди жевали и жевали. Завтракали, обедали, ужинали, закусывали, перехватывали, перекусывали, подкреплялись, заправлялись, рубали, лопали, жрали...

Надежды на то, что где-то вдруг он найдет потерянный рубль или даже трешку и наестся досыта, быстро угасли. Никто ничего не терял. Только один раз он нашел почерневшую никелевую монету в двадцать копеек. Юрка послюнил ее, потер об землю, пока она не заблестела, и бросился в хлебный магазин.

- Ты чего суешь? - закричала продавщица. - Думаешь, не замечу?

- А что? - не понял Юрка.

- Это ж старая, дообменная! Ишь ты, еще и притворяется! Рано жульничать приучаешься!

Никто не терял денег, не ронял пирожков, не выбрасывал хлеба. Юрка пытался заработать. Несколько раз он подходил к женщинам, изнемогающим под тяжестью перегруженных сумок, и говорил:

- Тетенька, давайте я вам поднесу...

Тетеньки прогоняли его или, ничего не отвечая, покрепче перехватывали сумки - боялись, что он украдет. Красть Юрка не умел и боялся.

Спать он пошел снова на пляж, только теперь обошел все лежаки, перерыл урны. В скомканных промасленных газетах были обглоданные кости, окаменевшие на жаре хлебные корки. Он медленно их сосал, чтобы растянуть еду подольше.

Купальщики на пляж приходили спозаранку, чуть ли не вместе с уборщицами, - чтобы занять место. Они тащили с собой одеяла, подстилки и авоськи, сумки, целые торбы, набитые едой. И сразу начинали есть. Толстая, колышущаяся, как студень, тетка села неподалеку от Юрки, раскрыла сумку и начала пихать еду в маленького мордастого пацаненка. Тот отворачивался и кривил губы.

- Ешь, а то вон мальчику отдам! - пригрозила тетка.

Мордастый покосился на Юрку и начал лопать.

Возле входа в булочную стояла морщинистая сгорбленная старуха. Она кланялась каждому выходящему и жалостливо приговаривала:

- Подайте милостыньку, не пожалейте довесочка бедной старухе...

Юрка стал рядом. Почти все покупали целые хлебные кирпичи, круглые караваи, но иногда старухе совали довески, чаще - медяки. Юрка стыдился протягивать руку и кланяться, жалостливо приговаривать не умел. Ему ничего не давали.

Старуха несколько раз оглядывалась на него, а когда рядом никого не оказалось, сердито прошипела:

- Ты чего тут торчишь?

- Есть хочу, - сказал Юрка.

- Булочных тебе мало? Это мое место, я тут кажное утро стою! На вот и иди отсюдова...

Старуха сунула ему горсть довесков. Какой это был свежий, вкусный, пахучий хлеб! И как мало его было...

Голова непрерывно болела и вдруг начинала кружиться. Юрка садился, где пришлось, и долго отдыхал. Куда ему было спешить?.. Пойти к бабушке? Она бы накормила, а потом под замок - и домой... Старуха не то что злая, а строгая, при ней сам папка становился куда какой смирный... Нет уж, лучше так, лучше пускай совсем пропасть, чем вернуться домой, чтобы опять били, а потом еще и смеялись над ним, как он бегал, бегал, а никуда не убежал...

10

Так потянулись дни. Юрка потерял им счет, вернее, вовсе не считал. Все время было наполнено, занято одним - желанием есть. Он все реже вспоминал о том, что произошло там, дома, а когда вспоминал, ему казалось, что это было давным-давно, и только ненависть не слабела - это ведь они довели, сделали его таким...

У него даже выработался распорядок - сначала он шел на автобусную станцию. Там всегда много людей, обязательно кто-нибудь ел и, случалось, недоеденное летело в урну или куда-нибудь в угол... Потом на бульвар, мимо магазинов, особенно хлебных. Клянчить Юрка не научился, но иногда выходящие из магазина роняли довески, поднимать с земли не хотели или стеснялись, их подбирал Юрка. На базаре он старался не смотреть по сторонам, на заваленные лотки и прилавки, смотрел под ноги - раздавленная редиска, оброненная морковка, стручки зеленого гороха - все годилось. Можно было обмыть, а то и так - обтереть и съесть. После базара - вокзал. Из самого здания его гоняли - то носильщики, то сердитые тетки в железнодорожной форме. Но на площади, у самого вокзала всегда много было народу - сидели на чемоданах, ждали, толпились возле фанерных киосков, в которых продавали пирожки, бутерброды, булочки... Многие покупали на дорогу, от таких поживы не было, некоторые ели тут же, тогда, случалось, перепадало и ему.

Юрка околачивался возле киоска "Продукты на дорогу". Женщина набивала сетку свертками. Рядом стояла маленькая девочка и жевала бутерброд с сыром. Есть ей не хотелось, она перекатывала кусок из-за щеки за щеку, оттопыривала губы. Заметив, что Юрка на нее смотрит, она совсем перестала есть, открыв рот, уставилась на него. Юрка отвернулся.

К вокзалу одно за другим подъезжали такси, по тротуарам и напрямик, пересекая площадь, спешили люди с чемоданами. Очень громко, гнусаво и неразборчиво бубнило радио. В толпе пассажиров мелькнуло что-то знакомое, но Юрка не понял что и снова повернулся к девочке. Мать ухватила ее за руку и поспешно повела к вокзалу. У входа снова мелькнуло знакомое. Это было е е платье... Юрка бегом бросился к вокзалу. Вход забил сплошной поток пассажиров. Юрка втиснулся между ними, пытался прорваться вперед, но перед ним была стена, непроницаемая стена - спины, чемоданы, сумки, авоськи. И сзади, со всех сторон его стиснули чужие локти, чемоданы, сумки. Плотный поток прополз через вестибюль, зал, втиснулся в двери на перрон и только здесь стал редеть, растекаться в стороны. Юрка заметался. Во всю длину перрона вытянулся сверкающий лаковыми боками поезд. В открытые узкие щели зеркальных окон выглядывали веселые, улыбающиеся лица, перекрикивались с провожающими, у тамбуров клубились, завивались хвосты пассажиров, уже нашедших свои вагоны, другие спешили вдоль состава, перегибались от тяжести чемоданов, навстречу им спешили другие, озабоченно поглядывали на номера вагонов.

Юрка повернул налево, ринулся в кричащую, суматошную толпу. Его толкали, толкался он сам, не обращая внимания на окрики и жадно шаря глазами. Он добежал до последнего, четырнадцатого вагона. Юливанны не было. Уже не веря и все-таки надеясь, Юрка побежал обратно.

Теперь было легче - последние пассажиры поднимались по ступенькам, проводницы доставали из чехлов свернутые желтые флаги. Вот только провожающие все еще суетились, торчали на дороге, размахивали руками и кричали. Юрка бежал изо всех сил. Проводницы поднимались на ступеньки, оттесняя пассажиров в тамбуры. Юрка добежал до последнего вагона перед багажным, поезд беззвучно тронулся, и тут он увидел ее. Юливанна выглядывала в оконную щель и еле заметно махала кистью руки. Юрка сорвал кепку и отчаянно замахал. Юливанна его не заметила, она прощалась не с ним. Юрка повернул голову. В двух шагах стоял Сенька-Ангел и, подняв руку, прощально покачивал ладонью. Вагоны ускорили бег, колеса защелкали на стыках. Семен повернулся, увидел Юрку.

- А, солдат? - сказал он. - Привет, привет!

- Эх, - сказал Юрка, - уехала, а я не успел...