Читаем без скачивания Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2 - Анатолий Гейнцельман

V

Лишь кое-где мигавшие лампады,Как светлячки, священные громадыКолонн разбитых, арок павшихИ куполов, во тьме зиявших,Чуть-чуть во мраке озаряли;Иконы, статуи святых лежалиВ чудовищном, зловещемСмятеньи: Храм Господний обесчещен.Повсюду между кирпичамиТела убитые пластамиЛежали; и не фимиамыКадильниц синими струямиНеслися к сводам, а зловоньеГниющих тел; на рухнувшем амвонеНичком с пробитой головойЛежал архиерей седой.И, весь дрожа, к исповедальнеЯ дотащился, в угол дальний,Где думал спрятаться, но вдругНа алтаре сверкавший кругЯ увидал, как будто от иконыВ блестящей ризе, светом озаренной.И этот свет таинственныйПросветом был единственнымВ ужасном царстве разрушенья.Расправив слабые колени,Я ощупью пополз туда,Где, словно путеводная звезда,Сияла чудотворная икона.Не знаю, долго ли я полз без стона,Но вот я у подножья алтаря,Где много трупов, на нее вперяПомеркший взор, в агонии застыли;И грозди тел ступени все покрылиУ алтаря, где Мать НерукотворнаяСтояла скорбная и чернаяВ тяжелой ризе с жемчугами,Держа тончайшими руками,Благословляющего мир перстами,Младенца с карими очами.Вокруг голодные шрапнелиСожгли киоты и купели,Но Матерь Божья, к высохшим грудямПрижавши чистого МладенцаНа вышитом широком полотенце,Взирает грустно на погибший храм.Пред древним образом колениЯ преклонил и с исступленьем,Перекрестившись, стал молиться,Стал плакать и бессильно битьсяПо мраморным плитам челом.Тогда на фоне золотомПоблекший образ озарилсяВо тьме и вдруг зашевелился…

VI

Ожили тьмою скрашенные линииИ очи Матери небесно-синие,И на деяния людей преступныеКатились слезы, слезы крупные;Ожил божественный МладенецСреди расшитых полотенец.И глазки карие,Такие добрые и старые,Познавшие, смиренные,На муку обреченные,Зажглися не мирским огнем,Как будто терния венцомОт колыбелиУвенчан для закланья он.И Мать и Сын с тоской смотрелиВ мое землистое лицоИ на тюремное кольцо,Что на руке моей болталось…И вдруг она сняла с него пеленки,И он простер ко мне ручонкиИ отделился от доски священной,С которой столько лет, прикован кистью бренной,Он вместе с матерью страдал.И голос свыше мне сказал:– Возьми Его, Он твой Спаситель!Довольно ты, как праздный зритель,В юдоли скорби проходилСредь безответности могил! –А белокурый царственный МалюткаСмотрел проникновенно, жуткоИ ручки слабые ко мнеТянул в зловещей тишине…

VII

Тогда не знаю, что со мною сталось,В моей груди как будто солнце поднималось,И не одно, а сколько их ни есть;Все звезды до одной, а их не счесть,И все цветы, и все желанья,И волны все в безмерном океане,И все слова из книги заповеднойВ моей душе израненной и беднойЗажглись и завихрились;И очи тусклые открылись,Как крылья птицы,Как тихие зарницы, –И слезы жарким жемчугомТекли пылающим ручьем.Из бледных рук Мадонны,Сияньем осененной,Уверенный и гордый,Рукой окрепшею и твердойМладенца я приял;И он ко мне доверчиво прижалсяИ тихо-тихо улыбался.

VIII

Бессильно словоСтрадания земного,Чтоб передатьТу благодать,Что сердце испыталоСначала,Когда сквозь рубище теплоМалютки сердце мне зажгло,Когда в груди холодный каменьВоспламенил небесный пламень,Когда тоску бесцельнуюВ молитву колыбельнуюЯ начал претворять!Ты хочешь знать, чему подобенБыл этот миг?Увы, на это неспособенРодной язык!Но если ты певец бездомный,И если чист ты, так припомниСвой первый робкий поцелуй!Припомни, как уста сливались,Как души юные сближалисьИзвивами горячих струй!И голос свыше снова рек:– Неси Спасителя, пророк,Яви его народу!К его вторичному приходуКровавый мир уже созрел.Идите вместе, твой уделНести Младенца в отчий край;Готовь Ему дорогу и вещай!

IX

И я понес. Светало. Поле браниЗловеще в утреннем тумане,Как в белом саване, дремало.Роса тела убитых покрывала,В окопах раздавались стоны,Волков голодных лай и карканье вороны.Но путь был ясен: солнце поднималосьОттуда, где отчизна дожидаласьХриста Младенца с давних пор.Чрез реки и моря и цепи гор,Чрез тридевять враждебных стран,Чрез лютых ворогов безбожный станЛежал наш путь тяжелый.Повсюду рвы да частоколы,Леса сожженные,Деревни, пораженныеОгнем орудий,Повсюду грудыДымящихся развалин.Угрюм, безжизнен и печаленБыл некогда цветущий край.Ручьи и реки то и знайНесли куда-то, в пасмурное море,Потоки несказанного людского горя.Кипучие, кичливые столицы,Притоны лжи безлицей,Кричат, как оголтелые,Охрипшие и овдовелые;И голос пьяных НикЗвучит, как хищный крик,Но тени бедных жен,Сестер и матерейКлянут нелепый сонДержавных палачей.У каждой есть мертвец,И лавровый венецНе тешит больше их.Их лик бескровный жутко тих;Из душных подземелий,Из чердаков с постелейОни клянут судьбуИ мертвого в гробуЗовут, зовут, зовут …Но город, гнилоглазый спрут,Хрипит о гегемонииНад всеми и над всем,И островерхий шлемНа старцев и детейНапяливает он,И гонит, как зверей,Последний батальон.

X

Молчат колокола:На дне плавильного котлаВ мортиры и гранатыИх обратили супостаты.Безлюден Божий храмПо вечерам:Измученные людиО заповедном чудеЛишь изредка теперь,Как об очах несбыточных химер,С проклятьем вспоминают,Когда на поле битвы таютОт дисциплины озверевшие полки.Молчат колеса и станки,Автомобили и моторы, –И скоро, скороЦарь Голод победит народНепризнанных господ.Уже в обезумевших лицах,Как в насмерть пораженных птицах,Видна печать тоски предсмертной,Уже улыбкою инертнойСлова высокопарные победАттилы Кесаря,Шута профессораОни встречают, но обедНе заменяют им слова.От жертв трезвеет голова,И скоро из могил народный генийПоднимется на мощные колениИ на расправуПреступную оравуГероев круглого столаНа площадь призовет.

XI

Мы проходили по казармамСреди чудовищной печали,Где тупорылые жандармыТолпой благообразной управляли.Нередко плеть усталых плечМоих касалась:Бродяге с ношею священною прилечьНигде не дозволялось.Залив свинцом дрожащие уста,Я нес покрытого Христа;И только раз,Когда какой-то хам отдал приказСвести бродягу в каменный острог,Я оскорбленья вынести не смогИ на минуткуОткрыл священную малютку …И площадь сумрачная вдруг,Как голубой небесный луг,Зажглась бессчетными огнями,И мостовые райскими цветамиПокрылися вокруг.Но хамы острошлемные,Философы тюремныеРычали: – Всё равно,Христу запрещеноМолитвой горнейМутить народ покорный!Ты русский? – – Да, я русский,Но череп ваш, сухой и узкий,Как видно, не вместитТого, Кто на груди моей горит! –Ругаясь, как сапожники,Культурные безбожникиХотели нас штыкамиИзрешетить,Но я с малюткой тихими шагамиСтал уходить…

XII