Читаем без скачивания Бог и мозг: Научное объяснение Бога, религиозности и духовности - Мэтью Альпер

Представьте себе, насколько очевидно это должно было быть нашим давним предкам. Разве у первобытного человека имелись хоть сколько-нибудь веские основания полагать, что каждый последующий день не станет для него последним? Вообразите время, когда медицина не существовала как таковая, и безобидная, на первый взгляд, зубная боль или боль в животе могла стать причиной смерти уже на следующий день. В каком страхе и неопределенности должны были постоянно жить наши предки! В сообществе кочевников даже такая простая, на первый взгляд, задача, как добывание следующего обеда, являлась потенциально смертельной. Если сегодня нам достаточно подъехать к окошку выдачи ближайшего ресторана, чтобы удовлетворить свою суточную потребность в мясе, то первобытным людям приходилось с примитивным охотничьим снаряжением выступать против свирепых зверей и сражаться с ними не на жизнь, а на смерть, чтобы в следующий раз иметь возможность поесть. В те давние времена угроза смерти была перманентной. Но несмотря на все современные удобства и медицинские технологии, в сущности, изменилось немногое. Никакие достижения не отменяют тот факт, что все мы обречены умереть и что смерть может произойти в любой момент. Да, мы можем прожить на двадцать-тридцать лет дольше наших предшественников, но что это меняет в сравнении с вечностью?

Точно зная о неминуемой смерти, мы живем в непрестанной тревоге. В любой момент мы можем нос к носу столкнуться с метафорической пумой, от которой нет спасения, и увидеть прямо перед собой клыки смерти. В итоге мы вынуждены существовать в состоянии неослабевающего смертного страха и ужаса.

Никакие достижения не отменяют тот факт, что все мы обречены умереть и что смерть может произойти в любой момент

Главное отличие между нашим состоянием и состоянием кролика, столкнувшегося с пумой, заключается в том, что кролик может сбежать от объекта своего страха, а человек — нет. С тех пор как мы осознаем неизбежность смерти, мы пребываем в состоянии беспрестанного убийственного страха перед невидимым и непобедимым врагом, убежать от которого невозможно. В сущности, с таким же успехом мы могли бы рождаться с привязанной к нам бомбой с часовым механизмом, таймер которой установлен на неопределенное время, в результате чего бомба может взорваться в любой момент в ближайшие пятьдесят лет или около того. Что еще нам остается, кроме как коротать свой век, постоянно рискуя и ужасаясь в ожидании, когда часовой механизм отсчитает последние секунды и бомба наконец сработает? Угроза смерти подстерегает нас за каждым углом, в каждом вдохе, тени, куске пищи, незнакомом человеке. И хотя мы не знаем, откуда она будет исходить, мы обречены понимать, что эта угроза неминуема.

Вдобавок ко всему, почти так же силен, как страх нашей собственной смерти, страх потерять тех, кто нам дорог. Входя в состав социального организма, в своем физическом и эмоциональном выживании мы зависим от окружающих. Исследования вновь и вновь подтверждают, что изоляция оказывает на людей изнуряющее воздействие. Без любви мы, как правило, не живем, а страдаем[12]. По этой причине мы придаем почти такую же, как собственной жизни, если не большую, ценность жизни тех, к кому мы привязаны эмоционально. Следовательно, мы живем в постоянном страхе лишиться не только своей жизни, но и жизни своих любимых и близких.

Спасения нет не только от смерти, но и от тревоги, которую вызывает у нас осознание собственной смертности. С появлением осознания смерти человечество пришло в состояние непрекращающейся тоски и тревоги, или того, что Кьеркегор назвал «болезнью к смерти». Сразу за возникновением самосознания последовал взрыв тревоги как функции, превративший нас в изнуренный, неэффективно действующий организм.

Этот сбой функции тревоги и сделал людей дисфункциональными животными, которыми мы теперь являемся. В своих несерьезных попытках либо противостоять неизбежности смерти, либо бежать от нее, мы направляем свою энергию на патологический арсенал саморазрушительного поведения. В своих тщетных попытках противостоять тому, чему противостоять невозможно, мы становимся единственным животным, которое без какой-либо необходимости убивает себе подобных и самого себя. В отличие от любого другого существа на Земле мы способны совершать акты суицида, геноцида, садизма, мазохизма, наносить себе увечья, злоупотреблять наркотиками, демонстрировать множество других нарушенных реакций, и все они проистекают из уникальной способности человека как вида осознавать самого себя и свою смерть. В результате нашей развитой способности концептуализировать собственную смерть, человек стал психологически нестабильным существом, или, как выразился Фрейд, «невротическим» животным.

Более того, в свете нашего осознания неизбежности смерти жизнь приобретает новое ощущение экзистенциальной бессмысленности. Наша борьба за выживание становится пустой тратой времени. В тисках между неизбежностью смерти и страданиями, которые мы вынуждены терпеть в ожидании своей участи, мы невольно задаемся вопросом: «Зачем продолжать жить? Какой в этом смысл?» Каким образом наш вид может оправдать продолжение существования, если его обстоятельства так безнадежны и не вызывают ничего, кроме отчаяния? Зачем бороться сегодня, если завтра нас вообще уже может не быть здесь? В таких условиях мотивирующий принцип самосохранения, поддерживавший жизнь на протяжении миллиардов лет, к нашему виду уже не применим. Теперь человек как животное играет по совершенно новому набору правил, и, если ничто не изменит к лучшему мучительные и внушающие отчаяние обстоятельства, в которых находится наш вид, возможно, пройдет еще немного времени — и мы как эволюционировавшие животные падем жертвой сил вымирания.

Пришествие духовной функции

«Страх рождает богов».

«Для того чтобы противостоять фундаментальному страху и тоске, люди «запрограммированы» на Бога»{32}.

«Если мозг эволюционировал в процессе естественного отбора… религиозные убеждения должны сложиться под действием того же механизма».

Итак, вот и мы — недавно возникший вид, обладатели непревзойденного интеллекта, благодаря которому мы стали самым могущественным существом на Земле. И когда уже казалось, что все складывается замечательно, произошло неизбежное: интеллект вышел человеку боком. Впервые в истории всего живого органическая форма жизни обратила свою способность к восприятию на саму себя и осознала собственное существование. С появлением самосознания произошла когнитивная революция. Вместе с новообретенным осознанием своего существования человек в равной степени осознал возможность собственного несуществования. И таким образом в результате единственного когнитивного акта самое могущественное существо на Земле внезапно лишилось своих возможностей из-за деструктивного осознания неизбежности собственной смерти.

Представим, как чувствовали себя далекие предки современных людей, вдруг осознавшие неизбежность своей кончины — нагие, беспомощные, одинокие, беззащитные перед угрозой неминуемой смерти, брошенные на произвол судьбы перед разверзшейся бездной, лишенные поддержки какой бы то ни было высшей силы или сущности. Если бы природа не обеспечила этих недавно эволюционировавших животных тем или иным видом адаптации, пригодной для противостояния тревоге, вызванной осознанием смерти, вполне возможно, человек как вид мог и не выжить. Компенсируя подрывное воздействие осознания смерти, природа должна была модифицировать когнитивную деятельность человека таким образом, чтобы мы выжили, несмотря на уникальную способность осознавать смерть.

Человечество столкнулось с угрозой уже не нового вируса или изменения климата, а давления среды, зародившегося в его собственной голове (ведь организм, в сущности, служит нам физическим окружением, верно?). В результате этого нового давления среды изнутри, имеющего физиологическую основу, возникла потребность в преобразовании когнитивной деятельности гоминида таким образом, чтобы она обеспечила выживание.

В ответ на это новое давление среды силы естественного отбора могли повлиять на нашу эволюцию одним из двух способов. Фактически наш интеллект, который прежде был нашим главным преимуществом, теперь ставил под угрозу само наше существование. Одна из эволюционных стратегий, которые могла бы применить «природа», — отсев представителей вида, обладающих наиболее выраженным самосознанием, чтобы в популяции выживших меньше представителей осознавало свою смертность. Иными словами, силы естественного отбора могли просто отбросить нас назад, на несколько этапов когнитивной эволюции, вернуть к прежнему, менее самосознательному существованию, к менее развитому интеллекту. Недостаток этого решения в том, что самосознание — одна из самых ценных способностей нашего вида. Поскольку мы сознаем себя, то обладаем уникальной способностью адаптироваться к любой ситуации или окружению. К примеру, если снова начнется ледниковый период, любому другому животному понадобится ждать миллионы лет, пока в процессе естественного отбора его шерсть станет гуще, а люди смогут сшить себе одежду всего за несколько часов. Благодаря своему значительному интеллекту Homo sapiens превзошел силы эволюции. Нам больше незачем ждать, когда естественный отбор изменит нас: мы наделены уникальной способностью меняться самостоятельно в соответствии с почти любым физическим окружением. Благодаря невероятной способности преображать свое непосредственное окружение люди могут выжить где угодно — от океанских глубин до космического пространства. Мы располагаем такими развитыми способностями к языку и расчетам, что можем создавать инструменты и технологии, позволяющие нам компенсировать почти любые свои физические недостатки. Давление среды, которое уничтожило бы любой другой вид, просто подталкивает человечество к технологическому прогрессу, позволяет нам адаптироваться к своему окружению без помощи или преимуществ естественного отбора.