Читаем без скачивания Гиллеспи и я - Джейн Харрис

— Ну пожалуйста! Гарриет, можно я открою, пожалуйста?!

— Нет, дорогая, — твердо сказала я. — Сначала откроет мама, это же ее торт.

— А он шоколадный?

— Нет.

— Вишневый?

— Нет.

— С коринкой?

Так могло продолжаться до бесконечности, но в эту минуту пришли Энни с Роуз, и я отвернулась от Сибил. Я знала, что Энни не наряжает елку, но не успела выяснить, как они с Недом относятся к обмену подарками.

— Энни, надеюсь, вы не против, что я принесла вам рождественские подарки.

— Ура! — Сибил принялась скакать вверх и вниз, выкрикивая какую-то тарабарщину, и Роуз, которая всегда подражала сестре, последовала ее примеру.

— Как мило, — сказала Энни. — Не беспокойтесь, в этом году мы обменивались подарками. Я даже украшала камин остролистом — только не говорите Элспет. — Она притворилась испуганной, как нашалившая школьница, и мы дружно рассмеялись. — У нас тоже для вас кое-что есть.

— Великолепно! А Нед дома? Может, откроем подарки вместе?

Она мотнула головой.

— Он будет позже, тогда и откроем.

Чтобы девочки не проказничали, пока мы работаем, я выдала им миску с водой и немного муки, и они какое-то время готовили кашицу, правда, без особого рвения. Энни варила пунш — вино с апельсинами, сахаром и специями. В воздухе разливался аромат гвоздики и корицы, и, хотя в кухне было еще не прибрано, я подумала, что Неду понравится эта уютная домашняя сцена. Вскоре Энни закончила варить пунш и принялась начинять волованы. Я раскатывала тесто для печенья, а Сибил, бросив миску с мучной кашицей, стояла у стола и зачарованно таращилась на утыканные гвоздикой апельсины, поблескивающие в кастрюле с красным вином.

Уже в который раз я невольно задалась вопросом, что происходит в ее странной маленькой головке. Вот и сейчас Сибил протянула руку к кастрюле и уже собиралась потрогать апельсин, но я демонстративно кашлянула и притворно нахмурилась. В ответ она захихикала и ускакала в коридор. В тот же миг открылась входная дверь, раздался крик Сибил «папа!» и кряхтение — видимо, Нед подхватил ее на руки.

— Моя ты девочка, — ласково сказал он.

Затем все стихло. Хотя дверь к Сибил была приоткрыта, со своего места я ее не видела; в коридоре по-прежнему была полная тишина, и мне стало любопытно, что там происходит. Я взглянула в сторону печи. Энни сидела и с отсутствующим выражением лица смотрела на огонь, а Роуз играла у ее ног. Из-за двери кухни не доносилось ни звука. Быть может, Нед пролистывал почту у вешалки, но почему тогда не было слышно шуршания бумаги или треска открываемых писем? В любом случае, пора было ставить печенье в духовку. Обходя стол, я бросила взгляд в коридор и тут увидела их. Нед замер, держа Сибил на руках. Она обхватила его ногами за туловище и положила голову ему на плечо; он ласково покачивал ее из стороны в сторону. Не замечая меня, оба умиротворенно смотрели куда-то вдаль. Это был сокровенный миг — миг нежности между отцом и дочерью. Я чувствовала себя свидетелем чего-то очень интимного и необычного, что нельзя описать словами. Опасаясь, что меня заметят, я бросилась ставить фигурные печенья на огонь. В лицо мне дохнуло жаром из духовки — раскаленной, словно кузнечный горн. Я с лязгом захлопнула металлическую дверцу, а когда обернулась, Энни подняла младшую дочь на ноги и сказала:

— Роуз, покажи Гарриет свой рождественский подарок.

Девочка смутилась, как всегда, когда оказывалась в центре внимания. Поскольку Сибил считалась в семье «паршивой овцой», Роуз доставалось больше ласки и похвал. Она всегда была любимицей матери, а в последнее время и Элспет, которая все еще оплакивала свою подшивку газет и вместо Сибил отдавала всю нерастраченную нежность ее сестре.

Наверное, чтобы не поссорить девочек, им вручили абсолютно одинаковые подарки: серебряные цепочки с изящной перламутровой подвеской. Если не считать естественных выпуклостей на перламутре, кулоны ничем не отличались друг от друга, и, чтобы различать их, на серебряной подложке выгравировали имена сестер. Поддавшись на уговоры, Роуз трогательно задрала подбородок и протянула мне подвеску.

— Смотри, там мое имя, — пролепетала она.

— Повезло тебе, правда?

Малышка кивнула и улыбнулась пухлыми розовыми губами, гордо глядя на обновку. Как сейчас помню игру света на кусочке перламутра, голубые, розовые и зеленые блики на пальчиках Роуз и мягкий пушок на щечках.

Я не в силах продолжать; воспоминания растравили мне душу.

По мнению Элспет, рождественские подарки были символом предосудительного стяжательства и невоздержанности. К несчастью, в тот вечер она застала нас за распаковыванием подарков друг для друга. Я купила девочкам книги, Энни — перчатки, а Неду — мягкий шарф; Гиллеспи вручили мне подушечку для булавок. Стоило мне начать ее разворачивать, как открылась входная дверь и вошла Элспет, восклицая что-то об ужасном холоде.

Услышав голос матери, Нед беззлобно выругался себе под нос, запихал шарф под диванную подушку и велел девочкам отойти с книгами в угол. Мы с Энни схватили упаковочную бумагу и бросили в огонь, надеясь избежать неловких объяснений.

— Спасибо вам большое, — пробормотала я, пряча игольницу в сумочку.

Элспет возникла на пороге со свойственным ей визгливым смехом. Я заглянула в огонь: бумага еще не сгорела, но, к счастью, мать Неда ничего не заметила, увлеченно описывая туман на улице.

— Не видно собственную руку, даже если подносишь ее к лицу! А мороз! Подумать только, бедный Кеннет тоже где-то мерзнет!

— Вряд ли он мерзнет, — рассудительно заметил Нед.

— Но где он? — продолжала Элспет. — И почему до сих пор не написал? В Лондоне эти ужасные убийства… А он небось скитается по улицам Уайтчепела[6], один, не зная дороги.

— Мама, у нас нет резона подозревать, что Кеннет в Лондоне, — возразил Нед. — Он точно так же мог поехать и в Тимбукту. Где бы он ни был, уверен, с ним все хорошо.

— Что нам остается, кроме надежды. — Элспет молитвенно возвела руки к потолку.

— В самом деле, — сказала я. — А даже если он в Лондоне, не стоит переживать из-за этих убийств. Ведь известно, что все жертвы — женского пола. Кеннету ничего не угрожает — если только он не начал носить юбки.

Глупая шутка вырвалась у меня прежде, чем я успела подумать. Возможно, я вспомнила Кеннета на рисунке Финдли — нарумяненного и в нижней юбке. Я встретилась глазами с Энни — она выглядела немного встревоженной, — и между нами как будто состоялся безмолвный разговор. Конечно, Энни знала карикатуру только с моих слов, но, вероятно, представила себе ту же картину. Она подняла бровь и втянула щеки, словно ее что-то развеселило. К счастью, наш обмен взглядами остался незамеченным, но я тоже едва сдержала смех и, чтобы перевести дух, взяла чайник и отправилась в кухню за кипятком.

Проходя мимо столовой, я увидела Роуз — уцепившись за завязки передника горничной, она раскачивалась из стороны в сторону, а Джесси пыталась протирать бокалы. Дверь в кухню была полуприкрыта, и, так как руки у меня были заняты чайником, я толкнула ее спиной, а обернувшись, застала Сибил: девочка с виноватым выражением лица отскочила от стола, уставленного аппетитными блюдами.

— Кыш, — сказала я, и она, опустив голову, выбежала из кухни.

Не знаю, действительно ли я видела, как Сибил прячет что-то в карман передника, или старость сыграла с памятью злую шутку. Как бы то ни было, тогда я не придала этому случаю никакого значения.

В половине десятого прибежала Мейбл, раскрасневшаяся — как мне сначала показалось, от мороза. Когда через минуту раздался звонок в дверь и Джесси впустила Уолтера Педена, я заподозрила, что для румянца Мейбл есть другие причины. Похоже, они с Уолтером пришли вместе, но условились зайти по отдельности. Вероятно, в Кокбернспате события развивались успешно. Правда, по словам Энни, Элспет еще не знала о романе дочери.

До полуночи к нам присоединились еще несколько человек. Помимо парочки флегматичных типов из Художественной школы (разумеется, настоящая богема опаздывала), большинство гостей пригласила мать Неда. Несколько евреев поначалу растерялись, но, заметив шахматную доску Неда, оживились и устроили мини-турнир за обеденным столом. Преподобный Джонсон — американский пастор Элспет — всю ночь просидел при ней, отлучаясь только за едой и напитками. Элспет всегда чрезвычайно воодушевляло его общество, и они все время громко гоготали по малейшему поводу, так что содрогались стены и звенело в ушах, а гости вынужденно разбредались из столовой.

Пожалуй, было только к лучшему, что остальных ждали после двенадцати: Нед и Энни отправились в спальню переодеться и не возвращались целый час, предоставив нам присматривать за детьми и накрывать на стол. Никто не руководил праздником, однако к тому времени я уже знала, что у Гиллеспи заведено не утруждать себя условностями. Я помогала Джесси расставлять закуски, Мейбл читала девочкам подаренные мной книги («Волшебная лавка» для Роуз и «Неряха Питер» для Сибил), а Педен любезно вызвался развлекать Элспет и пастора беседой при условии, что ему будут регулярно подавать пунш.