Читаем без скачивания Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я уже увидел, какие у них уши.
Извините, если кого обидел.
25 августа 2004
История про вооружённое восстание
Ну, что, никто не знает?
В силу ряда обстоятельств я сегодня вспоминал и никак не мог до конца вспомнить один очень известный текст. Интуитивно он привязан в моём сознании к Хемингуэю, но вот откуда он — я не могу понять. Речь идёт о мимолётном рассказе про человека, что стрелял с чердака, но вот по лестнице уже грохочут сапоги, винтовка выброшена в соседний двор, и стрелок судорожно пытается смыть собственной мочой пятна ружейной смазки и порохового нагара.
Внутри меня эта история хорошо сопрягается с Венским восстанием 1934 года, хеймвером и пальбой на улицах. Но где это место у Хемингуэя — я никак не могу вспомнить. Но это может быть какой-нибудь текст об Испании — с эпизодическим воспоминанием.
Буду благодарен, если кто разрешит это моё недоумённое состояние.
Извините, если кого обидел.
27 августа 2004
История про вооружённое восстание
Ну, что, никто не знает? Никто, да? А книжки романтические читаете? Про войну? А?
В силу ряда обстоятельств я сегодня вспоминал и никак не мог до конца вспомнить один очень известный текст. Интуитивно он привязан в моём сознании к Хемингуэю, но вот откуда он — я не могу понять. Речь идёт о мимолётном рассказе про человека, что стрелял с чердака, но вот по лестнице уже грохочут сапоги, винтовка выброшена в соседний двор, и стрелок судорожно пытается смыть собственной мочой пятна ружейной смазки и порохового нагара.
Внутри меня эта история хорошо сопрягается с Венским восстанием 1934 года, хеймвером и пальбой на улицах. Но где это место у Хемингуэя — я никак не могу вспомнить. Но это может быть какой-нибудь текст об Испании — с эпизодическим воспоминанием.
Буду благодарен, если кто разрешит это моё недоумённое состояние.
Извините, если кого обидел.
27 августа 2004
История про текущую музыку
Да, я тоже посетил музыкальный фестиваль.
Привязал свой подмигивающий красным глазом велосипедик в подворотне и пошёл сдаваться. Люди за столиком взяли у меня несколько денег, и занеся это обстоятельство в приходную инкунабулу, тут же унесли её. Они унесли и столик, унесли и стульчики — потому что всё, собственно тут же кончилось. Свистнули флейты, ухнули гитары и брякнули рюмки на столах.
Тут же ко мне подошёл суровый мужчина и сказал, нехорошо смотря в мою майку:
— Почему вы избегаете меня и не здороваетесь?
— Виноват-с, — всхлипнул я как герой Достоевского.
— Нехорошо, дорогой foma, — сказал мне суровый человек, — а я ведь вас так уважал…
Вокруг по инерции танцевали очень красивые девушки. Другие очень красивые девушки звенели винным стеклом в сумраке тентов и беседок. И тут ко мне наклонился какой-то симпатичный человек неизвестного имени. Он помолчал, а потом дохнул на меня, будто готовясь протереть оптическую ось.
— Знаете, — сказал он, — я когда вас читал, то думал, что вы — такой маленький старичок. А теперь вижу — вы вполне брутальный мужчина!
Воодушевлённый, я пошёл на красный огонёк моего двухколёсного друга.
Извините, если кого обидел.
30 августа 2004
История про жилеты
Сегодня я по служебной обязанности размышлял о Галковском. И тут я понял, что мой двойник, второе я, что был менее циничным, когда работал в газете, как-то сказал, что Галковский — высшая точка развития русского пикейного жилета.
Действительно, в штатном расписании русского общества всегда была должность анфантного и терибльного интеллигента. То-есть такого интеллигента, то громко вопит, если кто пролил соус на скатерть, но рассуждает в том же кругу о разных высоких материях. Но об этом можно поговорить отдельно, а пока надо разобраться с пикейными жилетами.
Так вот: " И только очутившись в толпе почтенных стариков, гомонивших напротив крытой веранды нарпитовской столовой № 68, он опомнился и принялся спокойно взвешивать шансы.
Пока он предавался своим размышлениям, рассеянно прогуливаясь взад и вперед, старики продолжали заниматься ежедневным своим делом.
Это были странные и смешные в наше время люди. Почти все они были в белых пикейных жилетах и в соломенных шляпах канотье. Некоторые носили даже шляпы из потемневшей Панамской соломы. И уже, конечно, все были в пожелтевших крахмальных воротничках, откуда поднимались волосатые куриные шеи. Здесь, у столовой № 68, где раньше помещалось прославленное кафе "Флорида", собирались обломки довоенного коммерческого Черноморска: маклеры, оставшиеся без своих контор, комиссионеры, увядшие по случаю отсутствия комиссий, хлебные агенты, выжившие из ума бухгалтеры и другая шушера.
Когда-то они собирались здесь для совершения сделок. Сейчас же их тянули сюда, на солнечный угол, долголетняя привычка и необходимость почесать старые языки. Они ежедневно прочитывали московскую "Правду", — местную прессу они не уважали, — и все, что бы ни происходило на свете, старики рассматривали как прелюдию к объявлению Черноморска вольным городом. Когда-то, лет сто тому назад, Черноморск был действительно вольным городом, и это было так весело и доходно, что легенда о "порто-франко" до сих пор еще бросала золотой блеск на светлый угол у кафе "Флорида".
— Читали про конференцию по разоружению? — обращался один пикейный жилет к другому пикейному жилету. — Выступление графа Бернсторфа.
— Бернсторф-это голова! — отвечал спрошенный жилет таким тоном, будто убедился в том на основе долголетнего знакомства с графом. — А вы читали, какую речь произнес Сноуден на собрании избирателей в Бирмингаме, этой цитадели консерваторов?
— Ну, о чем говорить… Сноуден-это голОва! Слушайте, Валиадис, — обращался он к третьему старику в панаме. — Что вы скажете насчет Сноудена?
— Я скажу вам откровенно, — отвечала панама, — Сноудену пальца в рот не клади. Я лично свой палец не положил бы.
И, нимало не смущаясь тем, что Сноуден ни за что на свете не позволил бы Валиадису лезть пальцем в свой рот, старик продолжал:
— Но что бы вы ни говорили, я вам скажу откровенно-Чемберлен все-таки тоже голова.
Пикейные жилеты поднимали плечи. Они не отрицали, что Чемберлен тоже голова. Но больше всего утешал их Бриан.
— Бриан! — говорили они с жаром. — Вот это голова! Он со своим проектом пан-Европы…
— Скажу вам откровенно, мосье Фунт, — шептал Валиадис, — все в порядке. Бенеш уже согласился на пан-Европу, но знаете, при каком условии?
Пикейные жилеты собрались поближе и вытянули куриные шеи.
— При условии, что Черноморск будет объявлен вольным городом. Бенеш-это голова. Ведь
