Читаем без скачивания Флатус - Клим Вавилонович Сувалов

— В первый год моей службы в должности полицмейстера я хотел все это бросить, — начал говорить Алексей Николаевич, вытирая грязные пальцы о белую простыню. — Не скрою, что и сейчас возникают подобные мысли, но видишь, какая штука… Со временем ко мне пришло осознание, что благодаря моей некомпетентности город живет вполне спокойно. Я намеренно не суюсь в крупные дела, будь то чиновничья коррупция или политические козни, сосредоточившись на безопасности маленьких людей. Речь не о моей жене… Точнее, о ней тоже, но это не на росте завязано… Ну, то есть, помогаю обычным гражданам. И вот представь, что на мое место приходит толковый, подкованный в этих делах человек с обостренным чувством справедливости, как ты. Стоит ему немного сунуть нос в чиновничьи делишки, как тут же его прихлопнут. И никто пальцем не шевельнет, чтобы возмутиться. Потому что все знают, что и как тут происходит. И я, закрыв глаза, готов быть той самой щеколдой на гнилой двери, за которой хранится вся грязь властителей, лишь бы моим горожанам жилось спокойно.

— Но разве у вас нет чувства справедливости? Желания покарать наглых преступников, несмотря на свое благополучие? Думаете, народ не понимает, что из себя представляет высшее руководство Люберска?

— Народ понимает, но зачем им с этим бороться, если они день ото дня думают, как завтра накормить семью? Вот и появляется негласный договор между нами и ними: мы не трогаем вас, а вы старайтесь делать так, чтобы нам было безопасно жить и зарабатывать свою жалкую копейку. А что по поводу меня… Скажу честно, возможно, я просто боюсь умереть. Да и мне не дадут просто так оставить эту должность. Как ты говорил? Я им выгоден.

— Так попробуйте пойти против них! Сломайте все! Накажите виновных! — возбужденно прокричал я.

— Нет смысла в этих речах, — кисло улыбнулся Чудновский. — Я останусь при своем.

Я взял в руку костыль, медленно поднялся со стула и подковылял к Чудновскому. Молча засунув руку в карман своей шинели, я достал желтый талон и протянул полицмейстеру.

— Мой запоздавший подарок на Ваш день рождения. — кисло произнес я.

— Ого, — словно мальчишка, которому разрешили покрутить рулевое колесо автомобиля, радостно вскрикнул Чудновский. — Это же талон на три бесплатных блюда из баклажанов в нашей харчевне! Спасибо тебе, Какушкин!

Опершись на костыль, я направился к выходу.

— Не обижайтесь, Алексей Николаевич, — произнес я, остановившись в дверях, — Но я все равно считаю Вас некомпетентным полицейским, которому не место в правоохранительных органах.

Когда я вышел в больничный коридор, Чудновский вдруг громко крикнул:

— Какушкин! Все же насчет Телореза я оказался прав!

Я не останавливался. По пустому коридору напряженно разносился стук костыля. Уверенный, звонкий, одинокий.

“Раз Чудновский сдался и не хочет наказать всех причастных к распространению наркотика, то я сделаю это и без его помощи”, — подумал я, покинув здание больницы.