Читаем без скачивания Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть I. Страна несходства - Александр Фурман

Учтя предыдущий опыт с самолетом, который всеми был признан неудачным, Фурманы ехали обратно поездом. У них были места в двух разных купе, но в одном соседями оказалась интеллигентная молодая пара, и Фурманы, за исключением погруженного в чтение Бори, весь вечер просидели с ними вместе. Беседа в основном разворачивалась между мужчинами. Младший Фурман, устроившись на верхней полке, наблюдал то за ее течением, то за бегущим за окном ближним видом. Соседа, как оказалось, тоже звали Саша.

Сначала, как водится, обменивались впечатлениями о прошедшем отдыхе, вспоминали разные места, походы и приключения, потом заговорили о работе. Саша – большой, загорелый, с аккуратной бородкой и в затемненных очках – очень заинтересовался, узнав, что папа специалист в области патентоведения. Сам он тоже имел прямое отношение к изобретательству, поскольку занимался разработкой новой медицинской техники. Вскоре Саша с хитроватой улыбкой достал из своего черного портфеля плоскую бутылку коньяка и предложил выпить по чуть-чуть за хорошее знакомство. Женщины быстро разложили на столике многочисленные дорожные вкусности, все, и мама с милой Сашиной женой, выпили из разнокалиберной посуды, и разговор пошел дальше. Сверху Фурману было хорошо видно, что Сашина жена немножко нервничает из-за того, что мужчины пьют слишком быстро, и с какою-то отработанной заботливой мягкостью пытается слегка притормаживать поднятие тостов. При этом она всем улыбалась и живо участвовала в беседе. Фурману она нравилась.

Заговорили о развале хозяйства страны, часто звучало незнакомое Фурману слово «бардак», произносившееся всеми с нажимом и странной разухабистостью. Все дружно хвалили Косыгина как единственного в правительстве «чистого хозяйственника», по-настоящему знающего промышленность – в отличие от прочих болтунов и карьеристов. Наконец коньяк с помощью Сашиной жены допили. За окном уже начало темнеть, и пора было укладывать Фурмана, решившего остаться в этом купе. Соседи, улыбаясь, вышли «проветриться», а мама стала стелить постели, отправив Фурмана умываться и чистить зубы.

Когда соседи вернулись, Фурман уже достаточно напрыгался и навертелся под одеялом на своей верхней полке, но ему разрешили еще немного не спать. Взрослые при уменьшенном свете продолжили приглушенную беседу; мчащийся поезд делал неожиданные резкие движения, и Фурман испуганно вжимался в матрас. Время от времени снизу, из полутьмы, ему встречался загадочно ласковый взгляд, и он смущенно улыбался в ответ…

Преступления и наказания

Последняя неделя августа прошла в волнующем, но несколько угрюмом ожидании, наполненном слухами о возможном возвращении Любовь Захаровны и предположениями о том, кто может стать классным руководителем вместо нее. Оптимистические слухи всякий раз с печальным многознанием опровергались в домах членов родительского комитета, а в качестве одного из самых чудовищных вариантов, помимо расформирования класса, выдвигался переход под начало невзрачной, но вспыльчивой училки из параллельного «Б». Сами «бэшки» отзывались о ней с самоуничижительным пренебрежением и признавались, что она их лупит линейкой, – в связи с этим обсуждалась даже идея забастовки. Однако 1 сентября неожиданно подтвердился нелепый слух, который никем не принимался всерьез: классное руководство взяла на себя Александра Ивановна, работавшая до этого в группе продленного дня. Все, конечно, недоумевали, но делать было нечего.

У Александры Ивановны было пухлое неподвижное лицо с большими губами и бегающими голубыми глазками. Уроки она вела строго по учебнику, но часто сбивалась и делала ошибки, в чем отличникам приходилось долго убеждать ее. Она была просто неумная – скоро это стало ясно всем. Родители в ответ на жалобы говорили, что, тем не менее, она теперь ваша учительница и надо быть терпеливыми – да и вы, мол, тоже не сахар… Но было видно, что они расстраиваются.

А Фурмана на первом же классном собрании вдруг выбрали старостой. Несмотря на почти полное единодушие класса и собственное счастливое возбуждение, он с сомнением подумал: а как бы к этому отнеслась Любовь Захаровна?.. Впрочем, обязанности старосты оказались несложными: требовалось всего лишь поддерживать сложившийся порядок и в случае чего организовывать всех на те или иные мероприятия.

Неделю-другую спустя Александра Ивановна, видимо, все же обеспокоившись падением своего авторитета, предприняла некоторые шаги по его укреплению. Она объявила, что период взаимного ознакомления и, так сказать, притирки закончился и теперь можно переходить к настоящей серьезной работе. Вскоре выяснилось, что она просто решила занижать всем отметки. Прежние отличники и хорошисты то и дело стали садиться на место, корча удивленные рожи; некоторые очень старавшиеся тихие девочки плакали в туалете; а Пашка Корольков, круглый пятерочник и вдобавок сын новой школьной директрисы, внезапно получил первый в своей жизни трояк. Когда это случилось, Пашка, который был еще и на год младше всех в классе, тоже чуть не расплакался. На перемене все его подбадривали, хотя и с двойственным чувством: ведь это его мать велела убрать от них Любовь Захаровну и прислать вместо нее «эту Александру» – интересно, как она теперь отнесется к «замечательным успехам» своего сына? Пашка мрачно признался, что дома его будут очень сильно ругать.

Но настоящий взрыв произвела не эта тройка, а та, что была выставлена за устный ответ Илье Смирнову – болезненно полненькому, круглоголовому и странно задумчивому первому ученику, который едва ли не с самого начала учебы был признан всеми недосягаемым образцом и главным претендентом на будущую золотую медаль. У Смирнова всегда было освобождение от физкультуры, и он по нескольку месяцев в году пропадал в каких-то «лесных школах» и санаториях – говорили, что у него астма, но он никогда не кашлял и даже простужался реже, чем остальные. Появляясь в классе после больших перерывов, Смирнов как ни в чем не бывало с ходу поражал всех своими ответами на уроках. Его уж и вызывали-то только в особых случаях, когда больше никто не мог справиться, а в его познаниях иногда проскальзывало что-то, чего, судя по всему, не знала и Любовь Захаровна, не говоря уже обо всех остальных, лишь неуверенно гадавших, как и откуда эти вещи вообще можно было бы узнать.

Получив тройку, Смирнов на мгновение как бы очнулся от своей задумчивости, удивленно приподнял одну бровь и загадочно усмехнулся.

Но для всех хороших учеников это было уже слишком: зачем же нам тогда вообще учиться?! Пусть она поставит двойки всем сразу, и все! Александра Ивановна, пытаясь сдержать возмущение класса, дала письменное задание на все оставшееся до перемены время.

После звонка в коридоре было срочно созвано собрание «ядра класса», на котором бурно, с нервным смехом обсуждался способ мести. Устное постановление гласило: в конце концов, мы просто хотим нормально учиться – но она же не дает это делать?! Нет, мы ни в чем не виноваты, мы ее честно терпели до сегодняшнего дня, но это больше невозможно! Она сама напросилась, и пускай теперь пеняет на себя.

Урок начался нормально, но как только Александра Ивановна допустила очередную, достаточно безобидную промашку, класс сперва потихоньку и нестройно, а потом дружно, со строгим и радостным сознанием своей правоты «замычал». Бедная Александра Ивановна не сразу поняла, что это, забегала, растерянно угрожая двойками всему классу, чем вызвала только улыбки, и, кажется, уже просто перепугавшись, выскочила за дверь и куда-то побежала.

Сразу решено было продолжать заниматься и выполнять данное ею перед этим задание так, как будто ничего не случилось. Самое главное – не шуметь. Она ведь наверняка сейчас настучит директрисе, что они взбунтовались, – а так, если кто-то придет, сразу будет видно: класс работает, все нормально… – авось, пронесет. Решили даже не выставлять дозорных, чтобы не расслабляться.

Директриса вошла неожиданно и действительно была заметно смущена порядком в классе.

– Так, садитесь, пожалуйста… Что тут у вас произошло?

– Ничего-о-о… – удивленно загудел класс.

– Только не надо мне отвечать всем хором, – поморщилась Нина Анатольевна. – Кто у вас сегодня дежурит по классу?

Обнаружившаяся личность дежурного Голубкина показалась ей слишком незначительной для допроса, и ему было разрешено сесть обратно.

– Все остальные, кого я не спрашиваю, продолжают работать! – строго сказала директриса, медленно прогуливаясь между рядами. Она неуверенно скользнула глазами по Пашкиному затылку, но афишировать в такой ситуации родственные связи было бы, конечно, непедагогично. Да и Пашка был на этот случай уже проинструктирован и готов твердо отстаивать честь класса. На Фурмана Нина Анатольевна взглянула с близоруким узнаванием: пару раз встречала его у себя дома.