Читаем без скачивания Нищета. Часть вторая - Луиза Мишель

Господину N. не хотелось заниматься делами, касавшимися Эльмины. Он боялся, что услуги, оказанные им когда-то начальнице приюта, скомпрометируют его. Не далее, как нынешним утром он получил еще одно письмо от матери Розы, на этот раз угрожающее. По бессвязным словам, вырывавшимся у Софи в бреду, вдова Микслен наполовину разгадала тайну похищения своей дочери и писала, что если следствие не будет начато, то она сама разоблачит тех, кого подозревает.

Чиновник мог бы, конечно, отдать приказ об аресте вдовы. Но тогда пришлось бы взять всю ответственность на себя. Николя больше не хотел вмешиваться в это дело; Амели надоедала ему требованиями узаконить их связь. «Виконт д’Эспайяк» служил теперь в политической полиции; провокация, клевета, лицемерие цвели пышным цветом на страницах его газеты «Хлеб» и словно источали отравленный мед.

Господин N. согласился помочь аббату в его хлопотах. Они вместе отправились в Сен-Лазар; нужно было засвидетельствовать, что так называемая Марта Филипп — не кто иная, как Клара Марсель. Давно пора было это сделать, так как положение бедной девушки странным образом усложнилось: ее приняли за знаменитую Пикпоку[31], воровку, чьей специальностью было очищать карманы людей, которых предварительно спаивали ее соучастники.

— Клара! За вами приехал дядя! — крикнула старшая надзирательница, умышленно опуская фамилию «Марсель», потому что все должно было остаться в тайне.

Клара поспешила к дверям, и сестра Доротея, вертя от изумления головой, чуть не вывихнула свою тонкую индюшачью шею. Она целое утро читала Кларе нотации, клеймя низость поступков Пикпоки… Женщины в мастерской покатывались со смеху. «Так она пока — не Пикпока? Не Пик-по-ка? Не Пик-по-ка?» напевали они хором. В наказание всю мастерскую лишили вина на два дня.

Войдя в приемную, Клара увидела дядю и уже собралась было с радостным криком броситься ему на шею, но священник отстранил ее. От него веяло холодом, как от ледяной глыбы.

Аббату Марселю разрешили увезти племянницу без выполнения обычных формальностей. Глубоко огорченная Клара села с дядей в фиакр, и они поехали к Девис-Роту. Оставшись наедине со стариком, девушка разразилась рыданиями.

— О, дорогой дядя, что я вам сделала плохого?

Не желая показывать, как он растроган, и решив увезти племянницу, даже если впоследствии придется принести ее в жертву, аббат Марсель холодно ответил:

— Клара, ни слова о том, что тебе привиделось, или я вынужден буду расстаться с тобой!

Сердце бедняжки дрогнуло. Терзаясь страхом вновь попасть в руки начальницы приюта, она умолкла. Стало быть, Анна и Филипп были правы: дядя поверил не ей, а этим волкам в овечьей шкуре. Она почувствовала, что обречена. Прием, оказанный ей Девис-Ротом, также не сулил ничего хорошего.

— Присядьте, мадемуазель! — промолвил он, указывая на кресло, и так зло поглядел на нее, что Клара обомлела.

Начался допрос, более пристрастный, чем тот, какому подвергают обвиняемых самые строгие судьи; такой допрос учиняли некогда инквизиторы. Кларе пришлось рассказать обо всем, что она делала с момента бегства. Однако, несмотря на суровый и проницательный взгляд иезуита — взгляд, казалось, отгадывавший ее мысли, — она сохранила присутствие духа настолько, что не выдала тайны Филиппа и его братьев.

— Во мне приняла участие одна семья… Один из ее членов был настолько добр, что согласился меня сопровождать. Но фамилии его я не знаю и даже не сумела бы найти то место, где они живут.

Хотя эти недомолвки и не могли удовлетворить Девис-Рота, он все же решил, что наилучший способ замять дело — это позволить аббату Марселю увезти племянницу. Она будет в надежных руках. Что касается ее спутника, то допросить его успеют, ведь он под арестом. Не желая больше помогать Гектору и Эльмине, иезуит все-таки хотел, чтобы поменьше болтали об их преступлениях.

Аббат Марсель, бледный как смерть, молчал. Он готов был исполнить волю Бога Авраамова, Бога, велящего отцам разить своих сыновей. Девис-Рот вынул из золотого ларца один из подлинных обломков креста Христова (обломки эти так многочисленны, что из них можно построить целый город) и поднес его к губам старика.

— Поклянитесь на этой святыне, — сказал он, — что ваша племянница никому не расскажет ни о своих бредовых видениях, ни о том, что с нею произошло. Хотя церковь и не имеет никакого касательства к этому приюту, извращенные умы не преминут воспользоваться случаем, чтобы оклеветать ее.

Он прибавил еще несколько слов, которых Клара не расслышала. Впрочем, и так было ясно, что ее дядя будет беспрекословно повиноваться иезуиту, а тот, в свою очередь, выполняя приказы Рима, не остановится перед тем, чтобы принести девушку в жертву.

Старик всеми силами старался казаться невозмутимым, так как хорошо видел, что Девис-Рот следит за ним, подстерегая малейший признак слабости.

Обращаясь к Кларе, иезуит проговорил:

— Запомните: ваш долг — хранить молчание и повиноваться. Пройдите в соседнюю комнату; там вы найдете другое платье.

Клара молча склонила голову. Она не могла вымолвить ни слова. Смелая, веселая девушка была укрощена; ужас и тоска сжимали ей горло словно клещами.

— Может быть, мне не следовало отдавать ее вам, — сказал иезуит, когда Клара вышла. — Поклянитесь еще раз, что она будет молчать!

— Клянусь! — прошептал аббат Марсель.

В тот же вечер он сел с Кларой в поезд, и через сутки они прибыли в Дубовый дол. За всю дорогу старик не вымолвил ни слова.

Девис-Рот остался доволен — ведь грозившие разоблачения были предотвращены, — но потом он вспомнил, что забыл спросить Клару, как ей удалось известить дядю. «Неужели у меня слабеет память?» — задал он себе вопрос, на который де Мериа уже ответил утвердительно. Однако дальнейшие действия иезуита показали, что Гектор ошибался. Твердо решив отсечь от древа сухие ветки, священник послал за графом и объявил ему о своем решении относительно него и Эльмины. Вероятно, влияние Бланш несколько смягчило участь ее брата, ибо через несколько дней после описанных нами событий в газетах «Хлеб» и «Небесное эхо» можно было прочесть следующее сообщение:

«В кругах, известных своим благочестием, немало говорят о предстоящей женитьбе графа де Мериа на богатой наследнице, дочери человека в высшей степени умного и добродетельного — мы имеем в виду г. Руссерана. Поговаривают также — на этот раз с сожалением — об отъезде в Италию г-жи Эльмины Сен-Стефан, серьезно заболевшей от чрезмерных трудов на посту начальницы приюта Нотр-Дам де ла Бонгард, основанного г-жою Олимпией Жюльен. Учительнице м-ль Бланш Марсель временно поручается руководство приютом».

Слово «временно» было вставлено по настоянию Девис-Рота, который, не доверяя креатуре графа, опасался, как бы один скандал не сменился другим. Отъезд Эльмины должен был состояться через несколько дней.

XX. Документы

Неужели для того, чтобы одни могли жить счастливо, другие должны быть несчастны? Неужели одни должны, словно виноград, попасть под пресс, чтобы другие могли пить вино?

Такие мысли одолевали Бродара, когда он шел как-то ночью из переулка Лекюйе на улицу Шанс-Миди. Расстояние было довольно изрядное, даже если идти, как он это сделал, кратчайшей дорогой — напрямик, пустырями.

Итак, он нашел дочерей… Но одна из них умирала, другую снова арестовали; за что — он не знал. Хотя вскоре ее и выпустили, она опять очутилась на панели. Третью дочь, несомненно, постигнет судьба старших сестер. На его сыне, как и на нем, лежало позорное клеймо судебного приговора. И, наконец, он сам постоянно рисковал попасть в ловушку, поджидавшую его двойника всюду, где тот совершал преступления…

Ну что же! А все-таки он выпутается! Его бросало в жар, как больного лихорадкой. Осмелев, Бродар начал продавать свои товары во всех окрестных местечках. Ему уже сделалось безразлично, за кого его принимали — за Бродара или за Лезорна. В первом случае он отнекивался, во втором — столь же дерзко подтверждал, бравируя опасностью. Нужно было расплатиться с Обмани-Глазом и бежать из Парижа вместе с девочками. Они скроются под вымышленным именем где-нибудь в провинции, и Огюст придет к ним, когда срок его заключения кончится… Но документы? Необходимы были надежные документы, а не паспорт бывшего каторжника. Как же их раздобыть? Он отдал бы полжизни за другой паспорт!

Около Сен-Уэна Жака нагнал мужчина примерно одного с ним возраста, одетый в синюю парусиновую блузу, штаны и куртку из грубого сукна, какое ткут в деревнях Шампани и Бретани. В руках у него был небольшой сундучок.

— Эй, дружище! — обратился он к Бродару. — Давайте пойдем вместе!

— А куда вы идете?

— В любую деревню, в любой трактир, куда вам вздумается завернуть.