Читаем без скачивания Любовь эпохи ковида - Валерий Георгиевич Попов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его кумиром был теперь Геннадий, с его роскошным столом – и соответствующими заработками! Одобрял! Чужая роскошь, повторяю, восхищала его даже больше своей.
Судьбы их… ассиметрично похожи. Отдел КБ. Но Игорек его высокомерно покинул, а Геннадий… терпеливо выхолил (это не опечатка) лабораторию пневматики Института станкостроения, где остались в трудный момент лишь самые верные люди… и победили! И теперь даже у восстановленной церкви Христа Спасителя (считавшейся самой главной в Москве) двери открывались пневматикой Гены.
Впрочем, и он покорно признавал главенство Игорька в клане. На юбилее Игоря он сказал:
– Как мы все живем? По указаниям нашего сегодняшнего именинника! Иногда хотим с Ольгой что-то сделать, или купить… Потом подумаем и понимаем: «Игорь Иваныч, не одобрит!» И приходится отказываться! – Геннадий беспомощно развел руками.
И за столом – даже у Ивановых – царил Игорек! Иногда, правда, «шапка Мономаха» съезжала набок – Наталья Васильевна серчала. И Игорек тогда, наказанный и скорбный, шел по тротуару один, с печальной гримасой, и почему-то именно тогда было особенно заметно, что длинные руки его, болтающиеся сейчас бессильно, растут чуть ли не из ушей. «Человек без шеи», – так когда-то мы его называли и бешено хохотали. Но сейчас все молчали… с настроениями не радужными.
Но Игорек взлетел. Иного Наташенька бы и не потерпела! И «подперла» тут, безусловно, дружба с Ивановыми, увлекшимися вдруг международными круизами, где ужины происходили исключительно во фраках. Как же без Игорька? И фото их со всех модных курортов – за стеклами шкафов!
Как уж крутился Игорек? Из «улик» я помню лишь шикарный электрочайник, слямзенный им из собственного павильона Международного авиасалона. Остальное… не специалист! Но курорты их ждали. Остров Капри…
Игорь Иваныч вернулся в КБ, куда его приняли с трудом и поначалу – без тепла. Дезертиров не любим! Но какой же он дезертир? Он – душа. И все опять закрутилось вокруг него. «Опять генеральный допрашивал допоздна!» – устало вздыхал он, источая легкий запах коньяка. Написал даже докторскую. Правда, не себе, а ему. Но все же прекрасно понимали, кто тут велик.
Лучезарность его иногда иссякала. Ходил он по-прежнему пешком и той же дорогой, по которой когда-то «летали» мы легкими ангелами. Но теперь-то зачем пешком?
На сны не жалуюсь! Но самый печальный сон, полный самобичевания, – зачем я снова учусь в школе, второй раз? Ведь я же закончил ее блистательно, с золотой медалью (это, кстати, мой самый большой успех!). Но зачем я вернулся? Второй раз что-то идет не так, как-то неловко в этот раз складывается. Косятся, шепчутся за спиной. Так зачем же я во второй раз? Первый же был так хорош! И в отчаянии просыпаюсь… Я не в школе! Счастливый вздох.
Но Игорьку «просыпаться» некуда. Он опять же в тех стенах… но прежней победной легкости нет! Так зачем!? И снова – с первого класса!
Так я объясняю вспышки отчаяния, происходившие с ним. Однажды ранним сизым зимним утром – звонок. Я уже жил тогда на Невском. Кто бы это – в столь ранний час? Тогда еще не было домофонов… Игорек! Стоял дрожащий в курточке. И бледный, небритый… как не в лучшие годы!
– Заходи!
– Я бросил все!
– Что – все?
– Все. Буду жить в Петербурге.
– Где? Раздевайся…
– Поехали к Виктору!
– Зачем?
– Буду мыть кисти… настоящему гению!
«Да не настоящий он! – хотелось мне крикнуть. – Гениально притворяется. Да и мне, кстати, хватает проблем!»
Лучше бы… мыл кисти себе. Что у него с руками? Или – Юрку (как это ни цинично звучит). У него их много.
Не озвучил. Поехали к Виктору, в его мастерскую над Карповкой. Зябко. И у него, как всегда, непризнанных гениев тьма!
Но – не мой пир. Я – не непризнанный, и – не гений. Лишь ради Игорька. Досидел до звонка (последнего трамвая) и встал.
– Уходим.
– Нет!
Глаза горят. Ну зачем ему эти поиски абсолюта, которого нет? Надо жить… как ты сам умеешь!
– Ну ладно. Жду на утренний чай.
Отвел только Виктора на минутку – дал ему указания по безопасности… и что-то еще. Виктор, кстати сказать, человек абсолютно четкий! Потому и держится.
– Усек!
Эти «непризнанные гении» неплохо живут!.. Отказавшись от проблем, которые мы тащим.
И еще раньше, чем накануне, – звонок. Брательник! Еще более измученный, чем накануне.
Тараща глаза:
– Он дьявол! Он дьявол! Кошмар!
И – нотки восхищения слышны.
– А ты будто не знал. Ты ж к этому и стремишься. Так что же помешало… мытью кистей?
Пауза.
– Он дьявол.
– И в чем это выразилось?
– Просыпаюсь… я сидя спал.
– Ну, естественно.
– И он мешает что-то в огромной кастрюле… вонюче булькающее. «Что это?» – спрашиваю. А он хохочет: «Белена! Отведаешь?» – и протягивает полный половник этой гадости.
– И ты испугался?
– Честно говоря – да! – произнес Игорек абсолютно трезво.
И он вернулся, и продолжил свой путь!
А белену, если честно, я Виктору дал… и это вовсе не белена.
Но продолжать свой путь в семьдесят не так-то легко. И Игорек – поскользнулся. И – косточку сломал на ступне. Потом – гипс, и – тромб в самое сердце!
Как Юра расстроился, уже сам умирая, от смерти Игорька!
Помню, как Юра, уже совсем больной, шел со стонами с моего юбилея – от «Бродячей собаки» до дома. Стонал, текли слезы.
– Может, такси?
– Не надо. Я должен ходить!
ПРАВИЛА ПРОЕЗДА
И вот теперь я так же тяжело иду по Москве. Уже – один. Но по бокам – они. И спрашивают молча: «Третьим будешь?»
Путь, который прежде мы пролетали за двадцать минут, растянулся в этот раз на семьдесят лет: от первого моего приезда в Москву – и до сюда. Мочи, честно говоря, нет! Присесть, что ли, на этот поребрик… в Москве его как-то иначе зовут?
О! Троллейбус «прибрякал». Двери сложились гармошкой – и я заполз. Открывают и открывают двери – те самые «сельсины», которые Игорек в самолеты вставлял. О, Господи! Я же в Москве! Здесь карточка моя – бесполезна! Стал пятаки на ладони считать…
– Убери! – резкая вдруг команда.
Поднял глаза. Марфа-посадница – или как ее? Сегодня – кондукторша.
– Убери!
– Да я…
– Убери! Чтобы я с таких, как ты, последние гроши брала!
Благородно! Ну, не совсем последние. Но – ладно. С другой стороны – как же я выгляжу, если со мной
