Читаем без скачивания Бог и мозг: Научное объяснение Бога, религиозности и духовности - Мэтью Альпер

Если бы организм был кораблем, эго стало бы его капитаном. Если бы организм был храмом, эго — его первосвященником

Так как же действует функция эго? Она действует как центр управления организмом (нейробиологи называют его нашим исполнительным процессором). Если бы организм был кораблем, эго стало бы его капитаном. Если бы организм был храмом, эго — его первосвященником. Если сердце отвечает за перекачивание крови, то эго — за эксплуатацию организма в целом. При этом эго выполняет роль личного менеджера нашего организма, несет ответственность за принятие всех решений. Что искать в первую очередь — пищу или укрытие? Повернуть на следующем углу направо или налево? Все эти решения принимают не наши почки, не печень и даже не языковые центры мозга, а те области, которые создают наше ощущение своего «я», а также обладают способностью принимать решения, то есть наш исполнительный процессор.

Как уже было сказано, функция эго отвечает за деятельность организма в целом. К примеру, когда мы чувствуем голод, именно механизм эго сообщает нам, что мы должны обеспечить себя пищей. Следовательно, отвечая за наше существование, эго должно принимать на себя основное бремя всех наших физических потребностей и обязательств. Когда требуется утолить голод, ответственность за это несет не сердце, не желудок и не почки, а эго, побуждающее нас раздобыть для организма следующий обед.

Когда человек ощущает боль, страдает эго. К примеру, если кто-нибудь уколет мне руку булавкой, боль будет терпеть не рука как таковая, а «я», мое эго (мозг), фиксирующий этот опыт. Удалите механизм эго или подавите его — и вы превратите человека в живую подушечку для булавок, которая ничего не чувствует (как пациент, впавший в кому: несмотря на идеальную работу болевых рецепторов он не чувствует никакой боли, так как его мозг мертв). Боль испытывает не моя рука, а я. Вкус яблока ощущает не мой язык, а я сам, мое эго.

Значит, эго — не только вместилище самовосприятия, но и орган, отвечающий за принятие всех решений, следовательно, практически за все, что мы делаем. Если мне требуется раздобыть пищу или найти укрытие, эту задачу беру на себя я, то есть мое эго, — как и другие личные обязанности, любой выбор, который мне приходится делать. Следовательно, механизм моего эго обязан нести бремя всех моих тревог, в том числе самой изнурительной из всех, возникающей в результате уникального для нашего вида осознания смерти.

Любой орган при чрезмерном физическом напряжении предрасположен к механическим поломкам. Если я подниму слишком большой груз, то могу потянуть связку. Если перенапрягу сердце, могу заработать сердечный приступ. Для каждой части тела, какая у нас есть, существует пороговое напряжение, после превышения которого эта часть тела выходит из строя. Следовательно, если основа эго-сознания — некий специфический нейрофизиологический механизм, то, как любая другая часть нашего организма, при перегрузке он может сломаться и наверняка сломается. Значит, если бы механизм нашего эго не обладал никакими средствами, чтобы снимать избыточное напряжение, прилагающееся к нашему осознанию смерти, риск физиологического срыва был бы неизбежен. А вместе с эго было бы потеряно все. На что годится корабль, лишившийся капитана?

Так что же происходит, когда на наше эго обрушивается колоссальное напряжение, результат присущей только нашему виду способности осознавать смерть? Представим себе, каково это — всю жизнь провести в тех же условиях, в каких оказывается кролик в логове пумы: его организм переполнен адреналином, сердце трепещет, мышцы напряжены, мозг терзает мучительная тревога. Представим, каково испытывать такое напряжение и тревогу целыми днями, изо дня в день, на протяжении всей жизни. Разве можно выжить в состоянии такого стресса? Да еще выполнять обычные, повседневные дела? Это просто немыслимо (если не верите, спросите у того, кто страдает острым тревожным расстройством). Столкнувшись с угрозой неминуемой смерти, мы приходим в состояние непреходящего экзистенциального паралича, тем более что мы не в силах ни бороться с объектом нашего страха, ни спастись от него бегством.

Представьте себе, как бремя такого состояния было возложено на наш только что появившийся механизм эго: именно такое напряжение может довести до срыва любую физиологическую функцию. Для того чтобы наше эго продолжало функционировать в подобных условиях, путем естественного отбора в нас должен был развиться некий когнитивный механизм, способный хотя бы отчасти избавить нас от чрезмерного напряжения. Если бы природа не снабдила нас таким механизмом, вполне возможно, наш вид пережил бы когнитивный крах, в результате которого вымер бы.

Как раз в этот момент эволюции человека как вида, во время экстренной ситуации, сложившейся с нашей способностью самовосприятия, силы естественного отбора наделили нас механизмом, благодаря которому функция нашего эго смогла выдерживать невероятное напряжение, результат нашего парализующего осознания смерти. Этот механизм я называю трансцендентальной функцией.

Трансцендентальная функция

«Специфика строения человеческого эго — результат его неспособности принять реальность, особенно высшую реальность смерти»{69}.

«Порой, когда течение несет меня, бездействующего, по глади Уолденского пруда, я перестаю жить и начинаю быть».

Для того чтобы уберечь нашу функцию эго от сильного перенапряжения, вызванного постоянным осознанием смерти, природа могла выбрать несколько средств. Например, она могла подвергнуть напряжению другую часть организма или орган, и последствия оказались бы столь же плачевными (в некоторой степени от напряжения все равно страдает весь организм: уже известно, что психологический стресс играет ключевую роль в развитии ряда недомоганий и заболеваний). Как уже упоминалось ранее, природа могла ликвидировать представителей нашего вида, наделенных наиболее развитым интеллектом, следовательно, искоренить нашу способность к самосознанию, а вместе с ним и осознание смерти. Однако утрата интеллекта, скорее всего, нанесла бы человеку гораздо более значительный ущерб.

Еще одна стратегия, к которой могла бы прибегнуть природа, — путем естественного отбора создать механизм, помогающий нам временно подавлять функцию эго и тем самым прогонять парализующую тревогу, вызванную повседневными стрессами, а также более острым напряжением в результате осознания нами факта смертности. Обеспеченный подобным механизмом, человек как животное был бы в меньшей степени подвержен биопсихологическим срывам.

Если мы вернемся к описаниям духовного/мистического опыта, то вспомним, что все они указывают на подавление функции эго. Такие выражения, как «утрата ощущения своего «я» или «исчезновение привычных границ эго», свидетельствуют о состояниях, при которых функция эго временно бездействует. Когда эго на время отключается, пропадает и целостное «я», способное испытывать боль или тревогу. В итоге мы чувствуем себя лишенным эго, отделенными от любого целостного ощущения самого себя, — это состояние обычно называют космическим и безграничным.

Благодаря способности на время отключаться от нашей функции эго нам дается временная передышка, возможность отдохнуть от чрезмерного напряжения повседневной жизни. В таких случаях мы переходим в измененное состояние, подобное тому, с которым рождаемся: в нем мы уже не отличаем свою внутреннюю реальность от внешнего мира, окружающего нас. Как выразил ту же мысль Фрейд,

…наше нынешнее чувство «Я» — лишь съежившийся остаток какого-то широкого, даже всеобъемлющего чувства, которое соответствовало неотделимости «Я» от внешнего мира.

Если мы примем, что это первичное чувство «я» в той или иной мере сохранилось в душевной жизни многих людей, то его можно признать своего рода спутником более узкого и ограниченного чувства «я» в зрелом возрасте. Этим же объясняются представления о безграничности и связи с мировым целым, именуемые моим другом «океаническим» чувством{70}.

При временном подавлении своей функции эго мы испытываем ощущение «единства с внешним миром как одним целым», «космического» или «божественного» сознания. И поскольку наш «капитан» временно освобождается от своих обязанностей, вся тревожность ненадолго ослабевает. В этом состоянии мы чувствуем себя свободными от любой личной ответственности, отделенными от привычных забот, опасений и тревог, неуязвимыми для физической боли и страданий, вот почему духовный опыт часто называют порождающим ощущения «эйфории», «восторга», «блаженства» или «умиротворенности». Поскольку мы как вид предрасположены верить в сакральное и возвышенное, то склонны интерпретировать такие ощущения, как свидетельство Бога — или, по крайней мере, некой трансцендентальной реальности.