Читаем без скачивания Труженики моря - Виктор Гюго

Фосфорность светила еще, но гораздо слабее.

Жилльят стал к чему-то прислушиваться.

XXVII

Ему послышалось вдали что-то слабое, не невнятное, — что-то похожее на гром.

Он стал вслушиваться. Отдаленный шум возобновился. Жилльят тряхнул головой, как человек, знающий в чем дело.

Через несколько минут он был на другом краю прохода, у восточного выхода, и принялся вбивать огромные гвозди в гранит по обе стороны прохода, как он сделал в Дуврах.

Трещины этих скал были приготовлены заранее и снабжены деревянными клиньями. Так как с этой стороны скала была сильно попорчена, трещин было много, и Жилльят имел возможность набить гораздо больше гвоздей, чем у входа в Дувры.

Вдруг фосфорический свет угас. Точно его кто-нибудь задул; его сменили сумерки, с минуты на минуту более светлые.

Вбив гвозди, Жилльят принялся таскать бревна, веревки, цепи, и, не отводя глаз от работы, не рассеиваясь ни на минуту, он принялся строить в узеньком канале решетчатую изгородь, принятую в настоящее время наукою и называемую волноразбивательным снарядом.

Между тем солнце встало, совершенно ясно. Небо было чисто, море спокойно.

Жилльят спешил. Он был тоже спокоен, но в поспешности его проглядывала тревога.

Он быстро переходил от скалы к скале, от вновь воздвигаемой изгороди в кладовую. Тут обнаружилась польза запаса разных корабельных обломков. Очевидно, что Жилльяту предстояла встреча с случайностью, которую он имел в виду.

Он передвигал балки толстой железной полосой, заменявшей ему рычаг.

Дело слаживалось так быстро, что казалось, будто оно не строилось, а росло.

Утвердив первые перекладины волнорезки, Жилльят взобрался на них и стал слушать.

Отдаленный шум становился явственнее.

Жилльят продолжал строить, погрызывая понемногу сухарь. Ему хотелось пить, но у него не было больше пресной воды. Он выпил остатки за ужином, накануне.

Он нагородил еще четыре или пять перекладин, снова взлез на них и стал слушать.

Шум на горизонте смолк. Все было тихо.

Море было спокойно и величаво. На горизонте тянулась длинная черная нить перелетных птиц. Они летели быстро и направлялись к земле. Они точно бежали от чего-нибудь.

Жилльят принялся доканчивать волнорезку.

Он сделал ее как можно выше, как только позволял выгиб скал.

Около полудня солнце показалось ему жарче, чем следовало бы. Полдень — критический час дня. Жилльят взобрался на самый верх выстроенной изгороди и принялся разглядывать даль.

Море было больше чем спокойное, оно было неподвижно. На горизонте ни одного паруса. Небо всюду ясно, только синева побелела. Эта бледность была какая-то странная. На западе показалось маленькое зловещее пятнышко. Оно не двигалось с места, но росло. В бурунах вода легонько вздрагивала.

Хорошо, что Жилльят догадался сделать волнорезку.

Близилась буря.

Бездна решилась дать сражение.

XXVIII

Ничего не может быть грознее запоздавшего равноденствия.

На море бывает странное явление природы, которое можно бы было назвать набегом ветров.

Во время полнолуния на море распространяется иногда странное спокойствие. Громадное, вечное движение приостанавливается, стихает. Море будто устало и жаждет отдохнуть. Все морские тряпки, от рыбачьего паруса до военных вымпелов, висят вдоль мачт. Адмиральские, королевские и императорские флаги спят.

Вдруг все эти лоскутья начинают потихоньку шевелиться.

Посмотрите на небо: нет ли предвестников бури, не красна ли вечерняя заря, не виднеются ли круги около луны.

В такие минуты капитан или глава эскадры рассматривает в микроскоп штурмовое стеклышко и принимает меры против южного ветра, если стеклышко похоже на растопленный сахар, и против северного ветра, если стеклышко разветвляется кристаллизациями, вроде кустарника.

Между тем небо и море ясны по-прежнему. Утро занимается все в лучах, и заря улыбается.

Так проходят иногда несколько часов, несколько дней. Кормчие вертят подзорными трубами во все стороны. Лица старых моряков суровы и встревожены — признак скрытой досады ожидания.

Вдруг раздается странный, смутный шум. Точно какой-нибудь таинственный говор в воздухе.

Ничего не видно.

Пространство по-прежнему невозмутимо, но между тем шум растет, поднимается, и говор становится резче и грознее.

За горизонтом есть что-то страшное, это буря.

Откуда она берется? Из неизмеримых пространств. Измерить ее распростертые крылья мог бы только разве диаметр бездны. Полный простор возможен ей только в бесконечных пустынях. Атлантика, Тихий океан — вот поприще, достойное бури.

Трепещущие. Трудно выразить, что тут происходит. К мраку примешивается как будто конский топот. Воздух шумит и гудит, как лес. Ничего не видно. Только слышно, как полк за полком проносится конница. Полдень вдруг превращается в ночь; проносится вихрь; ночь опять превращается в день; небо вспыхивает заревом. Вихрь мечется в дикой пляске, неистово бьет стихию бичами. Туча, через меру тяжелая, ломится пополам и падает кусками в море. Другие тучи, полные пурпура, гремят и сверкают, потом хмурятся грозно; туча чернеет, выбросив весь запас молнии, точно угасший уголь. Дождевые облака разрешаются густым туманом. Там — льет ливнем из горнила; тут — океан струится пламенем. Отблеск моря под проливным дождем освещает поражающие пространства; в густом тумане бродят призраки. Облака принимают чудовищные очертания. Пары вертятся, волны крутятся; пьяные наяды катаются по валам; тяжелое, гибкое море все двигается и колыхается, не трогаясь с места; все мертво-бледно; все отчаянно стонет и кричит.

В недоступном мраке вздрагивают огромные снопы тени. Минутами ропот и топот становятся гвалтом, волна вырастает в валы. Горизонт гремит без умолку; минутами из него вырываются струи треска: точно чиханье гидр. Холодный ветер сменяется жгучим ветром. В трепетании моря сказывается на все готовый страх. Тревога. Ужас.

Набег ветров на землю совпадает с равноденствием. В эту пору равновесие тропиков и полюсов покачивается и наступает колоссальный, атмосферический прилив и отлив в двух полушариях. Для определения этих явлений существуют даже созвездия: Весы, Водолей.

Это — пора бурь.

Весенние или осенние бури запаздывают иногда, потому что делают большие сборы. Надобно собраться с духом перед такой перепалкой.

Чем дольше ожидание, тем спокойнее море. Магнетическое напряжение проявляется только в том, что можно было бы назвать воспалением моря. Волны начинают светиться, лучиться. Электрический воздух, фосфорическая вода. Матросы выбиваются из сил. Такая пора особенно опасна для броненосцев; их железная обшивка может сбить компас с толку и погубить их. Так погиб пароход «Айове».

Людям, хорошо знакомым с морем, оно кажется каким-<то> странным в эти минуты; точно ему и хочется чего-то, и страшно.

Между тем издалека, из недоступных широт, из-за бледного небосклона, из глубины беспредельной свободы — бегут ветры.

Буря — целый заговор. Старая мифология видела даже неясные очертания заговорщиков в общем смятении природы. Эол совещается с Бореем. Это — стачка стихий. Они распределяют роли. Кому пришпорить волну, кому подтолкнуть тучу или нагнать туман. Ночь — славный товарищ. Сбить ли компас с пути, погасить ли маяк, спрятать звезды, — на все руки мастер. Нельзя обойтись и без содействия моря.

Буре всегда предшествует какой-то ропот и шепот.

Его слышно в темноте, издали, из-за грозного безмолвия.

Жилльят слышал этот ужасающий ропот. Первым предвестником был фосфорический блеск; вторым — этот ропот и шепот.

Враждебные силы выбрали удачный момент.

Пока «Пузан» стоял в бухте Человека, пока машина сидела в разбитом остове, Жилльят был непобедим. «Пузан» был в безопасности, машина тоже; Дувры, державшие ее в тисках, обрекали ее на медленное уничтожение, но защищали от неожиданности. Во всяком случае Жилльяту оставался исход. Уничтожение машины не было связано с уничтожением Жилльята. У него оставался «Пузан».

Но дождаться, чтобы «Пузана» вывезли из бухты, где он был неприступен, дать ему войти в Дуврское ущелье, дождаться, чтобы Жилльят совершил тяжелый подвиг спасения машины, не мешать ему переложить все в «Пузана», допустить такую удачу, — вот в чем состояла западня. В этом сказалось зловещее лукавство бездны.

Теперь машина, «Пузан» и Жилльят соединились в скалистом проходе. Они составляли одно целое. Если «Пузан» разобьется о скалы, — машина и Жилльят утонет, все это может быть делом одного усилия. Все может кончиться одним разом, в одно время и без всякого следа; все может быть раздавлено одним ударом.

Положение Жилльята было критическое донельзя.