Читаем без скачивания Певец во стане русских воинов: Стихотворения. Баллады. Поэмы - Василий Жуковский

Глава V

О том, как рыцарь жил у рыбака в хижине

Может быть, добрый читатель, тебе случалося в жизни,Долго скитавшись туда и сюда, попадать на такоеМесто, где было тебе хорошо, где живущая в каждомСердце любовь к домашнему быту, к семейному мируС новою силой в тебе пробуждалась; и снова ты виделКрай родимый; и все обаяния младости, благаПервой, чистой любви на могилах минувшего сноваВ прежней красе расцветали, и ты говорил, отдыхая:Здесь живется сладко, здесь сердцу будет приютно.Вспомнив такую минуту, когда очарованной думойТы обнимал безыменное, тайное счастье земное,Ты, читатель, поймешь, что должен был чувствовать рыцарь,Вдруг поселившися в этом пределе, далеко от света.Часто он с радостью тайной смотрел, как поток, свирепея,День ото дня расширялся и остров все дале и далеВ море входил, разлучался с твердой землею; казалось,Мир кончался за ним. На сердце рыцаря сталоТихо, светло и легко. Рыбак был мудрец простодушный;Зная людей, изведав тревоги житейские, бывшиРатником сам в молодых летах, на досуге он многоМог рассказать про войну и про счастье, несчастье земное;Словом, он был живая летопись; время без скукиШло в разговорах меж старцем отжившим и юношей, полнымПламенной жизни: мудрость смиренная, прямо из жизниВзятая здравым рассудком и верою в бога, вливаласьВ душу Гульбранда и в ней поселяла блаженную ясность.Бодрый старик промышлял по-прежнему рыбною ловлей;Был не без дела и рыцарь: в хижине, к счастью, нашелсяСтарый доспех рыбака, самострел; его починивши,С ним ежедневно рыцарь ходил на охоту; а вечерВместе все перед ярким огнем проводили, и полныйКубок тогда частенько постукивал в кубок: в запасеБыло вино, и нередко с ним длилась беседа до позднейНочи. Но мирной сей жизни была душою Ундина.В этом жилище, куда суеты не входили, каким-тоРайским виденьем сияла она: чистота херувима,Резвость младенца, застенчивость девы, причудливость никсы,Свежесть цветка, порхливость сильфиды, изменчивость струйки…Словом, Ундина была несравненным, мучительно-милым,Чудным созданьем; и прелесть ее проницала, томилаДушу Гульбранда, как прелесть весны, как волшебствоЗвуков, когда мы так полны болезненно-сладкою думой.Но вертлявый, проказливый нрав и смешные причуды УндиныБыли подчас и докучливой мукой; зато и журилиКрепко ее старики; и тогда шалунья так милоДулась на них, так забавно ворчала; потом так сердечноС ними, раскаясь, мирилась; потом проказила снова, и сноваЕй доставалось; и все то было волшебною, тайнойСетью, которою мало-помалу опуталось сердцеРыцаря. С нею он стал неразлучен; с каждою мыслью,С каждым чувством слилась Ундина. Но, им обладая,Той же силе она и сама покорялась; хотя в нейВсе осталось по-прежнему, резвость, причуды, упрямство,Вздорные выдумки, детские шалости, взбалмошный хохот,Но Ундина любила – любила беспечно, как любитПтичка, летая средь чистого неба. Старик и старушка,Видя Ундину и рыцаря вместе, невольно привыклиИх почитать женихом и невестой. И рыцарю такжеЧасто на мысль приходило, что в мир для него невозвратноВход загражден, что с людьми никогда уж ему не встречаться.Если ж случалось, что рыцарев конь, на свободе бродившийПо лугу, ржаньем своим его пробуждал и как будтоСпрашивал: скоро ли в битву? иль если ему попадалсяБрошенный щит на глаза иль праздно на стенке висевшийМеч, ненароком сорвавшись с гвоздя, из ножон выдвигалсяВ звонком паденье – дума о славе и подвигах бранныхДушу его шевелила. Но в этой тревоге себя онТем утешал, что возврат для него невозможен; к тому же,Мнилось ему, что Ундина была рождена не для низкойДоли; и, словом, он верил, что все то не случай, а божийПромысел было. И так один за другим неприметноДни уходили, ясные, тихие. Но и в спокойномЭтом быту напоследок случилось расстройство: привыклиКаждый вечер рыбак и рыцарь, отужинав, с полнымКубком час-другой проводить в разговоре радушном;Вдруг недостало вина: запас рыбака небогатыйВышел; взять же нового было негде. НаморщивЛбы, сидели Гульбранд и рыбак за столом; а Ундина,Глядя на них, умирала со смеху. Скучен и дологБыл тот вечер, и рано все разошлись. На другой деньОколо ужина вышла Ундина из хижины. «Вы мнеОба несносны, – сказала она, – не хочу я на вашиДлинные лица смотреть и слушать вашу зевоту».С этим словом захлопнула двери и скрылась. А вечерБыл ненастен, ветер шумел, и море сердилось.В страхе рыбак и рыцарь вскочили, вспомнив, как в первыйРаз они перепуганы были Ундиной. Но толькоВ двери за нею они собрались побежать, как УндинаИм навстречу явилась сама. «За мною! за мноюВсе! – закричала она, – гостинец прислало нам море:Бочка, и, верно, с вином, лежит на песке». За УндинойВсе пошли, и, подлинно, бочка нашлася; поспешноРыцарь, старик и с ними Ундина ее покатилиК хижине: буря сбиралась; сквозь сумерки былоВидно, как на́ море волны свои подымали седыеГоловы, дождь вызывая из туч; и тучи бежалиШибко и шумно, как будто грозяся напасть на идущих;Вот уж начали сыпаться первые капли. УндинаВдруг повернула головку и, пальчик поднявши, сердитоИм погрозила туче и ей закричала: «Смотри ты,Туча, не смей замочить нас; еще нам далеко до дома»,С сердцем рыбак ей сказал: «Уймися, Ундина, грех!» И, умолкнув,Стала она про себя потихоньку смеяться. ОднакоЗасухо все добралися до места; но только успелиБочку под кровлю поставить, и вскрыть, и отведать, какоеБыло вино в ней, как дождь проливной зашумел, зашаталисьС скрыпом деревья, и море дико завыло. Но бурюВ хижине скоро забыли; за полными кружками сноваУм разогрелся, и ожили шутки; и этой беседеПрелесть двойную давал огонек, всегда столь приятныйВ теплом приюте, при шуме ветра и моря, во времяНочи ненастной. Но вдруг старик, как будто что вспомнив,Стал задумчив; потом, помолчавши минуту, сказал он:«Царь небесный, помилуй нас, грешных! мы здесь на досугеШутим и этим прекрасным вином веселимся; а бедныйПрежний хозяин его, быть может, погиб и, волнамиБрошенный бог весть куда, лишен погребенья». При этомСлове Ундина с лукавой усмешкой подвинула кружкуК рыцарю. «Пей, не бойся», – она прошептала. Но рыцарьЗа руку взял старика и воскликнул: «Я честью клянуся,Если б могли мы его отыскать и спасти, то ночнаяБуря помехою мне не была бы; с опасностью жизниЯ бы на помощь к нему побежал; зато обещаюсь,Если когда возвращуся в край обитаемый, вдвое,Втрое ему иль детям его заплатить за прекрасныйЭтот напиток, который без воли его нам достался»,Добрый старик кивнул головою в знак одобренья;В нем успокоилась совесть, и с большим вкусом он до́пилКружку. Но тут Ундина оказала Гульбранду: «Ты денегСколько угодно можешь за это вино рассорить; но бросатьсяВ воду и жизни своей не жалеть… вот это уж глупоСказано было; что же будет со мною, когда ты,Милый, погибнешь? Не правда ль, не правда ль, ты лучше с УндинойЗдесь останешься?» – «Правда, Ундиночка», – рыцарь с улыбкойЕй отвечал. «Признайся ж, что глупо сказал ты; ведь каждыйСам себе ближе; и что до других нам?..» Старушка, услышавЭто, тяжко вздохнула; а добрый рыбак, не стерпевши,Начал кричать на Ундину: «У турков, у нехристей, что ли,Выросла ты, прости мне господи? Что за горячкуСнова ты нам говоришь, греховодница?» Вдруг замолчавши,Робко Ундина прижалась к Гульбранду; потом прошептала:«Что же такое сказала я им? Уж и ты не сердит ли,Милый мой рыцарь?» Но рыцарь, пожавши ей руку, расправилКудри, упавшие кольцами ей на глаза, и ни словаЕй не ответствовал: брань рыбака его оскорбила.Так сидели все четверо, молча, нахмуривши брови;Добрую четверть часа продолжалося это молчанье.

Глава VI

О том, как рыцарь женился

Вдруг, шатнувшись, тихохонько стукнула дверь; и невольноВздрогнули все, как будто недоброе что-то почуя:Страшный лес был близко, а к хижине доступ разливомБыл загражден человеку живому; кому же в такуюПозднюю пору зайти к ним? Они с беспокойством смотрелиДруг на друга. Снова послышался стук; и поспешноРыцарь схватился за меч. «Не поможет твой меч, – сотворившиКрест, рыбак прошептал, – когда здесь случается с намиТо, о чем и подумать боюсь я». Но в эту минутуПрыгнула с места Ундина и в дверь закричала сердито:«Кто там? Если то ваши проказы, духи земные,Будет беда вам; мой дядя Струй вас порядком проучит».Пуще прежнего все оробели, слова те услышав.Друг на друга взглянули старик и старушка; а рыцарьВстал и хотел уж Ундину спросить, но тут из-за двериГолос сказал: «Я не дух – человек, христианин; впуститеРади господа бога меня». При этом поспешно УндинаДверь отперла и, поднявши ночник, во внутренность темнойНочи стала светить: престарелый священник стоял там.Он при виде Ундины назад отступил, приведенныйВ робость ее поразительной прелестью; в бедной лачужкеВстречу такой красоты он волшебством иль делом бесовскимСчел и воскликнул: «С нами господь и пречистая дева!» —«Я не бес, – засмеявшись, сказала Ундина, – не бойся;Милости просим, отец; войди, здесь добрые люди».Патер вошел и ласково всем поклонился; приятенБыл он лицом; веселая кротость сияла во взорах.Но по складкам длинного платья его, с распущенныхБелых волос и седой бороды катилися градомКапли: его промочило дождем. В боковую каморкуТотчас его отвели, чтоб раздеть; а старушка с Ундиной.Начали мокрое платье сушить на огне. С благодарнымЧувством услуги старик принимал; он, надев рыбаковоВерхнее платье, довольно потертое, вышел, и сноваВсе за столом перед светлым камином уселись; старушкаГостю сама уступила почетный стул, а УндинаВ ноги ему свою скамейку подвинула. Рыцарь,То увидя, шепнул ей шутливое слово; но с важнымВидом она отвечала: «Он божий служитель; не должноЭтим шутить». Поужинав, добрым вином подкрепившиСилы свои, священник рассказывать начал, каким онОбразом свой монастырь, лежащий близ моря, вчерашнимУтром покинул. «Я был к епископу нашему в городПослан, – сказал он. – Хотя и есть по изгибу заливаПуть, но морем ближе: и я с гребцами надежными лодкуНанял; с богом мы съездили; нынче ж поутру в обратныйПоплыли путь; но сделался ветер противный; а к ночиБуря – и буря, какой мне ни разу видать не случалось;Ветром вырвало весла из рук у гребцов; беспомощноБыли мы преданы морю, которого волны как щепкуНаш челнок подымали с хребта на хребет; и несло насПрямо сюда; сквозь туман и сквозь пену чернел в отдаленьеЭтот берег: уж были мы близко; но бедную лодкуНашу так и кружило, вдруг поднялась и на нас повалиласьС страшным шумом большая волна; и сам я не знаю,Лодку ль она опрокинула, я ли выпал из лодки,Только я вдруг очутился в воде. Господь не дозволилМне погибнуть… я был принесен невредимо на этотОстров». – «Да, остров, – сказал со вздохом рыбак, – но давно лиБыл он твердой землею? Как же не скажешь, что мореС нашим потоком бурлит заодно?» – «И сам я подумалЧто-то подобное, – патер сказал. – Когда я тащилсяБерегом вашим впотьмах, предо мною мелькнула тропинка;Я по ней и пошел; но эта тропинка исчезлаВдруг перед лесом; ее перерезал поток. Тут сверкнул мнеВ вашей хижине свет, и тотчас сюда повернул я.Слава господу богу! меня он спас, да и к добрымЛюдям еще мне путь указал; но зато уж отныне,Кроме вас, никого на земле не встречать мне; отнынеВ этом углу весь мир для меня заключен». – «Почему же?» —Рыцарь спросил. «Да кто ж, – ответствовал патер, – узнает,Скоро ли кончится эта война беспорядочных стихий?Я же стар, и силы мои, конечно, иссякнутПрежде, чем этот разлившийся бурный поток; да случитьсяМожет и то, что день ото дня все шире и шире,Глубже и глубже он делаться будет, и вы напоследокТак далеко от земли отодвинетесь в море, что в людяхДаже и память об вас совсем пропадет; и тем легчеМожет это случиться, что вас от земли заслоняетЛес дремучий; поток же, я видел, так дик и порывист,Так широк, что и крепкому судну не будет возможноСилы его одолеть», – «Сохрани нас господь и помилуй», —Крест сотворивши, сказала старушка. «Чего же хозяйкаТак напугалась? – рыбак возразил. – Не то же ли будетС нами, что было? Чудное дело желанья людские!Разве не все одни мы здесь жили? Ни разу во столькоЛет не ходила ты дале опушки нашего леса.Кроме меня, старика, и Ундины, кого ты видала?Ныне же стало у нас и людно; господь бог послал намДобрых гостей на житье. Пускай совсем разлучитсяОстров наш с твердой землею и люди о нас позабудут.Нам же прибыль». – «Что правда, то правда, – сказала старушка, —Только, признаться, мне как-то страшно подумать, что вечноНам уж с людьми не сойтись, что земле навсегда мы чужие».То услыша, Ундина прижалася к рыцарю, жаркойРучкой стиснула руку ему и, уставивши глазки,Полные острых лучей, на него, нараспев прошептала:«Ты останешься с нами, ты останешься с нами».Рыцарь молчал; он был очарован каким-то виденьем;Был глубоко в себя погружен и, Ундиной, желанным,Найденным счастием жизни полный в душе, не расслушалСлов Ундины, проказницы резвой, сидевшей с ним рядом;Миг настал роковой: священник своими словамиВсе сомненья решил; все дале и дале за темныйЛес убегал обитаемый свет; а остров цветущий,Где так сладко жилось, все свежей, зеленей, все приютнейСердцу его становился – невеста, как чистая роза,Там расцветала; и к ним как будто бы свыше был посланБожий священник: то явно было не случай. К тому же,Рыцарь заметил, как строго старик поглядел на УндинуВ ту минуту, когда, позабыв о служителе церкви,Так беззаботно она к нему приласкалась. УндинуСильной рукой обхвативши, рыцарь встал и воскликнул:«Честный отец, мы жених и невеста; во имя господнеБлагослови нас, если дадут позволение этиДобрые люди». Рыбак и старушка весьма изумились.Правда, им часто входило на мысль, что такая развязкаРано иль поздно случиться должна; но об этом молчалиДаже друг с другом они; и в это мгновение былоВовсе нежданным для них предложение рыцаря. ДолгоСлова ему отвечать они не умели. Ундина жВдруг присмирела, задумалась, глазки потупила в землю.Тою порою священник, спросясь с стариком и старушкой,Начал готовить венчальный обряд; старушка, очистивНаскоро горницу ту, где жила с рыбаком, отыскалаДве восковые свечки, которые были во времяОно на свадьбе ее зажжены; а рыцарь из звеньевЦепи своей золотой отделил два кольца, чтоб с невестойБыло чем обручиться. Все устроив, священникБрачные свечи зажег и сказал жениху и невесте:«Дайте руку друг другу». Ундина, как будто проснувшись,Робко взглянула на рыцаря, вся покраснела и, рукуДавши ему, стыдливо и трепетно стала с ним рядом.Кончив венчальный обряд, новобрачных отец их духовныйПерекрестил; старики ж молодую жену и ГульбрандаОбняли с чувством родительским, громко рыдая. Но в этотМиг священник сказал: «Вы странные люди! не сами льВы говорили, что этот остров безлюден, что, кромеВас четверых, не живет никого здесь? А я в продолженьеСлужбы все видел, что кто-то в это окошко, в широкомБелом платье, седой и длинный, глядел; за дверями,Верно, стоит и теперь он и ждет, чтоб впустили», – «Спаси насДева пречистая, божия матерь», – сказала старушка;Молча рыбак покачал головою; а рыцарь к окошкуБросился: не было там никого; но что-то в потемках,Видел он, белой струею мелькнуло и скрылось. «Отец мой,Ты ошибся», – сказал он священнику. Все беззаботноС этим словом кругом огонька по-прежнему сели.

Глава VII