Читаем без скачивания Инчик-Сахалинчик - Инна Ивановна Фидянина-Зубкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Надо смыться от этой компании подальше», – решила выпускница десятого класса Инна Ивановна и исчезла из поля зрения мохнатых, уставших от жизни дядечек навсегда.
А потом пришли жестокие 90-е, и крутизна музыкантов-коммерсантов рассыпалась, как мыльный пузырь. Их стали напрягать уголовники, и диджеям пришлось уехать из Мгачи навсегда.
Спасите наши души!
Нам тесно тут на суше,
нам тесно, даже скучно.
А лишних слов не нужно,
лишь бы глаза улыбались,
лишь бы губы смеялись.
Но руки брали гитару,
и все вокруг вспоминали
о том, как души тонули,
как мы их наружу тянули,
а после сидели и пели,
да спали в теплой постели.
Ну а кому не спалось,
тому в ночи сочинялось:
то ли стихи, то ли проза.
Капала свечка воском,
а душа всё рвалась куда-то —
спасать во всем виноватых!
Оторви и выбрось
«Оторви и выбрось» – так называли у нас плохих, очень плохих детей. Я же росла девушкой, в принципе, послушной. Но и мне однажды досталось! Эх, зайду к рассказу издалека. Иметь машину во Мгачах – верх крутизны! Мой дядька купил Москвич, когда я была уже в девятом классе. А мне сказали, что он выиграл её в лотерею. И я поверила. До тридцати лет верила, пока мамка правду ни ляпнула. Ну родственнички! Сахалинские партизаны. Во-во!
Но я не об этом. Дядя Володя важно возил тётю Веру в лес за грибами да за ягодами: туда, куда пешком не дойти. Но мой отец на ягодно-грибные дела, ой, какой завидущий! И вот он тоже об чём-то своём размечтавшись, купил мотоцикл Юпитер с коляской.
Купил, значит. Мужики показали ему, как машинка заводится и ушли в дом обмывать покупку. Я не ушла, рановато мне ещё обмывать. Ну села я на Юпитер и села. Ну покрутила ручки и покрутила. Ну завела мотик легонько и завела. Ну поехала тихонько и поехала себе… И далеко так заехала: на Рудник, а потом до берега, а на берегу поворот и домой. Но не тут-то было! Поворот не повернулся, а направил меня на железные трубы, аккуратно сложенные в ряд. Юпитер запнулся о груду железа, а я полетела на трубы. Головой тюк! Копчиком тюк! И лежу. Но я то девочка умная, шлем успела надеть, поэтому голове хоть бы хны, а вот попе больно!!!
Мужики тем временем в окно глядь:
– Украли мотоциклетку!
Выбегают на дорогу, руками машут, все проезжающие мимо телеги останавливают, шоферам вилы к горлу приставляют – опрос населения ведут. И допрашиваемые, все как один, отвечают:
– Видели вашу Инку на новеньком авто, прёт, глаза выпучив, прямо к Татарскому проливу!
Ну, наши земляков с телег поскидывали, и галопом до берега! А там их каскадерша на трубах валяется, помощь медицинскую требует и особо-бережный уход. Мотоцикл рядом стоит весёлый и невредимый. А мать, сидевшая на самом «носу» телеги, заприметила свою болезную издалека, и как заголосит на отца матерно:
– Старая гнида, убил ребёнка, на кой-же хрен тебе эта железяка далась!
Тут я с трудом, но отрываю плечи от земли. Валентина Николаевна видит, что её дитятко живое и голосит уже на меня:
– Ах ты, падла такая! Вырастили на свою голову «оторви и выбрось»! А ну марш в телегу, поганка!
А знаете что потом было? Высекли меня? Не-а, только разговоров лет на сто! А отец почти и не катался более – побаивался коня железного непокорного. Так, лишь опилок привезти да мать до Каргаполовых подкинуть. Но это редко. Старая закалка, она надёжнее: глянь-ка, бегом Иван Вавилович бежит, тележку самодельную за собой тащит да гогочет как конь:
– Иго-го!
– А не надо было, папа, шурину завидовать. Вот так!
Папка-дурак
Началась перестройка и во мгачинских магазинах перестали принимать бутылки. А цены на тару были таковы: бутылка винная – 17 копеек, бутылка молочная и лимонадная —15-20 коп, банка сметанная – 10 коп, банка майонезная – 3 коп, банка литровая – 10 коп, банка трехлитровая – 40 коп. С учётом того, что булка чёрного хлеба стоила 16 копеек, доход от сдачи стекла – неплохой. Бутылки сдавали все: это ни больно, ни зазорно, ни обидно. А тут раз, и нет тебе добра! Хотя… в больших городах стекло принимали и принимают до сих пор. Но у нас, извините, деревня! В ближайших городках все мануфактуры закрылись, и пока довезешь звенящие ящики до завода в мегаполис, они становятся бесценными.
Ну не принимают и не принимают стеклотару, что уж тут поделаешь, мы стали меньше покупать лимонада. Но бутылки в нашем сарае всё равно копились. Мы уже и в городки бутылками повадились играть, и в «поцелуй на кого горлышко от бутылки укажет», и в кегли. Но груда бутылок от этого росла ещё быстрее, потому что взрослое население без поллитра категорически отказывалось забавляться.
Отец долго думал куда деть запасы бутылок. И придумал. У нас во дворе есть компостная яма, которую он когда-то вырыл, а потом она, назло ему, заболотилась. Плюнул русский Ванька в ладошки и пошёл болото бутылками осушать. Укладывает он, значит, в яму бутылки слой за слоем и закидывает землёй. А я у него спрашиваю:
– Пап, а ты чего тут делаешь?
Он злой, как собака:
– А твои глаза короста что ли съела?
– Типун тебе на язык. Ну правда, задумал похороны тары?
– Нет, – отец воткнул лопату в землю. – Вот вырастешь большая, нарожаешь детей, а те своих детей, и
