Читаем без скачивания Легенды и были Кремля. Записки - Клара Маштакова

Рубашка была чудо как хороша: по подолу шло глухое шитье черными и красными нитками, выше — изящная мережка, затем снова повторялось шитье, и так почти до бедер. Оказывается, главным украшением свадебного наряда на Вологодчине было не само платье, обычно гладкокрашеное, а нижняя рубашка. На свадьбе невеста, проходя перед гостями, слегка приподнимала подол платья, показывая всем свое рукоделие.

Наконец хозяйка все сложила и просто сказала: «Возьми-ка ужотко, раз людям надо!» На все слова благодарности, только махнув рукой, напутствовала: «Идите с Богом!»

Вот такую историю рассказала мне сотрудница краеведческого музея.

Если вам доведется побывать в Вологде, загляните сюда, и вы увидите этот замечательный наряд с удивительным кружевом под названием «аглицкий туман».

Почему же «аглицкий»? Может быть, потому, что туман приплыл из далекого Альбиона? Ведь дорога из Англии на Русь лежала через Белое море, по Вологодской земле. Именно этим путем добирался посланник английской королевы Елизаветы I Р. Ченселлор, когда привел свой корабль в Архангельск. Проезжая через Вологду, англичане отмечали красоту и великолепие северного города. Дипломат и купец Т. Рандольф писал и о величии Софийского собора, и о великолепии многочисленных каменных и деревянных церквей. Везли купцы из вологодского края наряду с лесом, льном и мехами и предметы роскоши: устюжские изделия из черненого серебра и вологодские кружева, имевшие успех при королевском дворе Англии.

Как рождается это восхитительное кружево, я смогла увидеть при посещении Вологодского производственного объединения «Снежинка». Мы стояли в большом светлом зале, где мастерицы, сидя за коклюшками, споро плели кружева. А за окном шел снег. Пушистые снежинки, кружа и танцуя, легко опускались на землю, засыпая крыши, дома, улицы. Вдруг одна кружевница, смущаясь и краснея, протянула мне ладонь, на которой лежала изумительной красоты только что ею сплетенная снежинка.

Я привезла ее в Москву. Но вскоре кружевная снежинка упорхнула за тридевять земель, в Японию: я подарила эту великолепную вещицу профессору Токийского университета госпоже Худэко Сугияма, совершенно очарованной изысканным миниатюрным изделием. Она с благодарностью приняла подарок, сказав, что оправит снежинку в лаковую рамочку и будет хранить этот прелестный сувенир как память о России, о далекой загадочной снежной Вологде.

АССИЗСКИЙ КРЕСТ

В 70-х гг. прошлого века мне довелось часто выезжать в Европу. Многие страны и города оставили в моей памяти яркий след, но были и совсем необычные поездки, навсегда запавшие в мою душу.

В начале октября 1978 г. я уехала в Италию, маршрут по которой был заранее определен туристической компанией. В последний момент по прибытии в Рим нам объявили о дополнительном маршруте в город Ассизи, где почти не бывают советские туристы.

В предместье Ассизи наш автобус остановили. Мы пошли пешком и оказались в средневековом городе: храмы, монастыри, дома — все в раннеготическом стиле, узкие улочки, небольшие площади и редкие прохожие, в основном монахи и монахини.

Город-крепость, город-монастырь — мои ощущения. И внезапно выйдя на небольшую площадь, я увидела храм из белого камня и розового туфа, со стрельчатыми окнами, со вставками из смальты. Это и был собор Св. Франциска. Два католических креста украшали это творение Божие.

Суровая и неприступная башня монастыря вызвала во мне противоречивые чувства — пыточная или молельня? Но войдя во двор монастыря, мы встретили улыбчивые лица монахов, которые ничего нам так и не объяснили. Толстый аббат, теребя четки, «благодушно» отказал мне в посещении монастыря.

Я с пониманием отнеслась к равнодушию святого отца: представьте себе, что этот орден францисканцев сохранил свое достоинство и мужество с начала XIII в. до наших дней, проповедуя любовь к ближнему, отказ от благ земных, аскетизм, следуя заветам св. Франциска, и остался закрытым для всех.

Франциск Ассизский основал братство францисканцев, так называемый Нищенствующий орден, все монахи которого носили простую «волосяную» одежду, ходили в деревенских сандалиях на босу ногу, туго подпоясывались веревками (кстати, игумен мерил монахов на «приобретение» живота).

Сам Франциск отказался от отцовского наследства, «от меча и щита», войдя в «веру и Божие житие».

Творчеству Франциска Ассизского принадлежат многие труды, в том числе «Похвала творения», написанная на умбританском языке. Это гимн для хора — ранний поэтический эпос умбританского народа.

Я стою на брусчатой площади монастыря, совершенно одна. Все мои спутники уже разошлись.

За крепостной стеной XII в. лежит равнина. Оливковые рощи, апельсиновые деревья перемежаются с вековыми дубами, тень которых ложится замысловатыми узорами в лучах заходящего солнца. Запад догорает багряным закатом. По дороге, идущей вдоль монастырской стены, бредет погонщик с тележкой. Еще не скрылась повозка с осликом, как неожиданно резко похолодало и надвинулись на город грозовые сумерки. В лиловом тумане колокола храма Св. Клары слышались глухо и таинственно.

Непонятная сила держала меня около крепостной стены, и тут я на миг забыла, где я, в каком городе, в каком веке. Странное волнующее чувство благодати охватило меня. Я услышала звон мощного колокола монастыря Св. Франциска. %ар молнии вернул меня на «землю». Началась гроза, подобно которой я не видела нигде в Европе. Пошел дождь…

Я вошла в монастырь и вдруг остановилась как вкопанная: свет из резного потолка высветил распятие с непонятной фигурой на нем… Рядом стоящий монах, упав на колени, принялся на латыни читать молитву… Всполохи молнии высвечивали бледное исступленное лицо монаха, и какой-то неведомый ужас почувствовала и я. Длилось это, может быть, и несколько мгновений, но и за это время я передумала всю свою жизнь.

И показалось мне, что я на службе в церкви, в бывшем имении моего деда, когда была такая же страшная гроза…

Поздним вечером, возвращаясь во Флоренцию, я, задремав, была разбужена криком водителя: «Смотрите, крест, крест святой!» Действительно — в черно-багровом небе светился крест!

Что произошло в средневековом Ассизе, я не знаю — атмосферное явление или гипноз? Я не могла ничего понять…

Вернувшись в Москву, мне довелось, спустя несколько месяцев, быть на приеме у председателя Гостелерадио г. Лапина. Зная, что я недавно вернулась из Италии, он спросил: «Будучи в Италии, вы побывали в Ассизе?» — и вопросительно посмотрел на меня. Он знал все…

«Да, да, я видела это», — тихо ответила я.

Мы оба не возвращались к этому вопросу на протяжении всего приема.

В ГОСТЯХ У СЕРГЕЯ КОНЕНКОВА

Старые деревья Тверского бульвара еще шумели золотисто «зелеными пышными кронами, но уже желтые опавшие сухие листья шуршали под ногами прохожих, разноцветным веером вылетая из-под колес несущихся мимо машин.

Мягким сентябрьским утром четверть века назад мы, тогда еще молодые научные сотрудники, шли бульваром к дому, где жил знаменитый скульптор Сергей Тимофеевич Коненков. (Теперь в этом доме квартира-музей С. Т. Коненкова.) На наш звонок дверь открыла горничная, одетая в темное платье с белым передником, с кружевной наколкой на волосах:

— Как прикажете доложить?

— Мы научные сотрудники из Кремля…

— Велено вас принять, пожалуйте, — невозмутимо продолжала горничная, аккуратно снимая с нас плащи и помещая их на деревянную вешалку.

Боже, какая это была необыкновенная вешалка! Вся резная, с какими-то замысловатыми крючочками, с прелестной полочкой, с фигурными боковинами. Мы попали в особый мир и как-то оробели…

Поднявшись на несколько ступенек, мы очутились в огромном светлом зале-столовой, где стояла необыкновенная мебель. В центре — огромная, гладко отполированная столешница, сработанная из мощного среза дерева, обрамленная фигурками детишек, лукавые мордашки которых весело наблюдали за нами из каждой глубокой щели стола-пня. Вместо стульев — кресла, вырезанные из дерева: то в виде лебедя, то змеи, свернувшейся клубком на пеньке. А из угла комнаты за нами пристально следил деревянный старик-лесовик!

Но вот вошел и сам хозяин — воистину настоящий старик-лесо-вик! Плотного сложения, широкоплечий, с большими натруженными руками, с длинной бородой и седой шевелюрой — он мне чем-то напомнил Льва Николаевича Толстого. Скульптору было далеко за девяносто лет.

«Доброго здравия, дамы, усаживайтесь! — показывая жестом на кресла и стулья-пеньки со сказочными затейливыми фигурками, продолжал хозяин. — Не стесняйтесь!»

Мы объяснили цель своего визита: как могла попасть монография С. Глаголя «С.Т. Коненков» в Кремль, в личную библиотеку председателя Совнаркома.