Читаем без скачивания За линией Габерландта - Вячеслав Пальман

Зотов видел, как нервничает Маша, как волнуется она. На сотни верст вокруг не найдешь ни врача, ни фельдшера. Ближайший русский поселок, где есть женщины, в двадцати пяти верстах. Когда он спросил Матвея Шахурдина, как в подобных случаях поступают в стойбищах, тот спокойно ответил:

— Никак. Каждый сама делает...

— А если плохо?

— Шаман есть. Бабка есть. Если хочешь, позову.

Теперь Шахурдин приезжал в колонию все чаще и чаще, всегда привозил то медвежье сало, то кусок прежирнейшей нерпы и сам, облизываясь от удовольствия, совал подарки Маше.

— Давай кушай, Маша, хороший сын нада, на вся тайга орать станет. Ешь, не бойся!

Зотов посоветовался с Оболенским, и тот отправился в ближнее русское селение. В конце августа две опытные женщины на время переселились к ним.

Умный ороч довольно точно угадал время, когда потребуется его помощь.

Возвращаясь из дневного похода в тайгу, Зотов встретил Оболенского далеко от дома. По его встревоженному лицу он сразу все понял и бегом бросился к усадьбе. Женщина встретила его на пороге, успокоила:

— Ты погуляй, хозяин. Мы позовем...

Не зная, куда девать себя, Зотов пошел к ручью, сел на берегу и погрузился в тревожное раздумье. Сквозь шум леса до него донеслись вдруг странные звуки. Где-то бил барабан и звенел бубен. Он поднялся и пошел на эти звуки. То, что он увидел, было смешным и трогательным одновременно.

На крошечной полянке горел костер. Сбоку сидел Матвей-Ведикт и еще одна фигура, в которой можно было признать очень старую орочельку; седые волосы ее прямыми прядями спускались на лицо и почти закрывали его. Торчала черная трубка, да поблескивали в узких щелочках бесцветные глаза. Она раскачивалась взад-вперед и временами сыпала что-то на огонь: из пламени вырывались клубы зеленоватого дыма, пахло жженой травой. Матвей сидел прямо, строго, даже важно. Он не шевелился и только нет-нет да и выпускал изо рта дымок.

Шаман ускорил шаг и усилил бормотание.

А вокруг костра ходил еще один человек — шаман.

Он был ярко одет. Поверх легкой парки на нем висела широчайшая юбка из цветных полос разной материи. У пояса и на рукавах были навешаны цветные побрякушки. На голове шамана сидела страшная шапка с рогами, блестками, зубами и бусами. Одежда при малейшем движении шуршала, звенела, стучала и трещала. В руках шаман держал что-то вроде бубна с колокольчиками и изредка бил в него.

Он исполнял ритуальный танец. Сначала крадучись ходил вокруг костра, что-то шептал и вилял бедрами. Но вот старуха бросила в огонь щепотку травы. Дым взвился, шаман затряс плечами и начал бегать вокруг костра. При этом он отчаянно забил в бубен, что-то забормотал и в экстазе начал приседать. Припав на одно колено, обернулся лицом к дому и замер. Зотов подумал, что сеанс заклинания окончен. Но тут все повторилось снова: шаман начал «скрадывать», потом ускорил шаг и усилил бормотание. В огонь полетела трава, дым снова подхлестнул танцора, он забегал, приседая, забил в бубен, хрипло запел. Шахурдин сидел не шевелясь. И когда шаман снова обернулся и застыл, Зотов вдруг услышал, что его зовут от дома.

Он выскочил на поляну. Все трое испуганно обернулись. Старуха сказала несколько слов. Шаман совсем обмяк — видно, устал. Он свалился на траву и шептал себе под нос отрывистые, непонятные фразы. Шахурдин торжественно встал и с явным удовольствием произнес:

—  Твоя детка помогай. Злой дух отгоняй. Шаман привез из Челомжи. Теперь иди, Маша лежит, смеется, детка рядом, однако, сын... Сын, старая Келима?

Старуха снова что-то сказала, подобие улыбки растянуло ее рот.

Зотов бросился домой.

Дверь была распахнута настежь. В доме тихо переговаривались женщины.

— С сыном вас, Николай Иванович, — услышал он и тут только разглядел маленькое личико ребенка.

Николай Иванович нагнулся над ним, растерянно заморгал. Маша тихо сказала:

— Подойди сюда...

Немного успокоившись, Зотов вышел на крыльцо. Шахурдин сидел с Корнеем Петровичем на бревне.

— Сын, однако? — спросил он. — Матвейка наперед угадал, шаман ученый добыл, он все знай.

Зотов обнял его:

— Где твои спутники?

— Домой поехал. Бабка поехал, шаман тоже. Три дня тайга ходить будут. Челомжа далеко. Матвейка отдыхай, завтра тоже домой идет. Довольный, а?

Он искренне верил, что помог Зотовым. Николай Иванович не стал разубеждать его. Добрые чувства при всех обстоятельствах остаются добрыми.

Сына они назвали Петром.

Глава двадцатая. Поведение Белого Кина. Вести от друга. Снова Никамура. Что услышал Корней Петрович возле старой баржи

Читатель уже знает, как мы начали разрабатывать целину возле бывшей колонии Зотова. Это был первый практический взнос агрономов прошлого поколения в сегодняшний день. Записи в дневниках и тетради с данными о погоде и о мерзлоте позволили нам по-новому оценить климат Приморья и разыскать отличные участки сенокоса и пастбищ. Мы применили старый способ освоения целинной земли, предложенный Ильей Величко, — уничтожали и жгли моходерн, а не запахивали его, как прежде. Наконец, в наших руках оказались еще сохранившиеся кусты малины, смородины, деревья рябины и кедровника, которые когда-то облагородил Зотов.

Раскрывая одну за другой страницы дневника, мы делали как бы перекличку двух поколений агрономов. Зотов был первооткрывателем в земледелии Севера. Мы шли по его стопам. И на долю нашего поколения хватало загадок, да таких, что голову поломать можно. Правда, после Зотова многое неясное становилось понятным. Мы скорее двигались вперед. Ученые, которые занимались Севером, считали, например, вечную мерзлоту единственным источником водоснабжения культурных растений. Зотов открыл им глаза: холодная надмерзлотная вода не годится для привозных растений, она пригодна лишь для местных, привычных к холоду растений.

Ну как не сказать ему спасибо!

Я не могу поставить точку на этом разговоре, пока не скажу, что, кроме чисто специального интереса к дневникам Зотова, с самого начала меня занимала и другая сторона тайны, окружающей колонию ссыльных: что же все-таки случилось с Николаем Ивановичем Зотовым, который, как видно из последнего письма Оболенского, погиб не своей смертью?

Итак, еще раз попробуем возвратиться к делам, давнопрошедшим,

Зотов писал, что Белый Кин жил в своем амбаре больше года. Он часто уходил куда-то на целые месяцы и возвращался не один. Оболенский не раз находил поблизости следы нескольких оленьих упряжек. Следы вели к их жилищу. Видно, Белый Кин все еще скрытно от колонистов торговал. Но куда он прятал пушнину, никто этого не знал. Амбар его стоял пустым. Да разве трудно спрятать в тайге какой угодно груз!