Читаем без скачивания Убийцы, мошенники и анархисты. Мемуары начальника сыскной полиции Парижа 1880-х годов - Мари-Франсуа Горон

Пранцини утвердительно кивнул.

— Этот господин, — продолжала женщина, — сделал выбор в салоне, он пригласил мою приятельницу, потом сделал мне знак следовать за ним. Когда мы были в отдельной комнате, моя приятельница вышла на несколько минут. Тогда посетитель дал мне часы. «Это ценная вещь», — сказала я с удивлением, так как наши клиенты не имеют привычки делать такие подарки. «Нет, — ответил он, — это новое золото, и часы стоят тридцать франков. Дай мне за них пять франков для подарка твоей подруге и десять, чтобы заплатить входную плату». Спустя несколько секунд он попросил у меня еще пять франков, и я отдала ему две монеты по десять франков. Он отдал десять франков моей подруге. Его разговор показался нам очень странным. Он спросил, есть ли у нас бриллианты и когда мы их надеваем. Потом он стал нам рассказывать, что у него четыре брата, что он едет из Александрии и что в море ему пришлось выдержать сильную бурю. На руках у него были наклеены кусочки пластыря, и он объяснил нам, что у него потрескалась кожа от сильного ветра в море. Направляясь уже к двери, он вынул из кармана сережки с бирюзой и предложил нам их купить. Когда мы отказались, он отдал их даром.

— Эта женщина лжет, — невозмутимо сказал Пранцини, избегая, однако, смотреть на Амели Фабре.

— Разве это не та женщина, с которой вы были? — спросил следователь.

— Та, — ответил Пранцини, — но я ничего ей не давал, я ограничился только тем, что уплатил установленную плату за вход.

— Но чего ради эта женщина стала бы лгать?

— По всей вероятности, она хочет выгородить постоянного клиента, который дал ей эти драгоценности. — Затем он опять сказал: — В этом деле я ни при чем.

У меня уже не осталось ни малейшего сомнения в виновности Пранцини. Впрочем, я был бы слишком наивен, если бы мог сомневаться после этой очной ставки!

Амели Фабре сделала еще несколько важных указаний. Когда она и ее подруга спросили Пранцини, откуда у него эти драгоценности, он дал им классический ответ убийц и воров.

— Я нашел эти вещи на улице Ноайль, — ответил он.

— Я показала часы и серьги, — продолжала Амели, — нашей экономке, а та показала мадам, которая послала уведомить господина Курта.

Мария Дури, приятельница Амели Фабре, и экономка подтвердили этот рассказ.

Было очевидно, что Пранцини получил эти вещи в пакете, высланном ему из Парижа.

— Что заключалось в пакете, адресованном вам из Парижа? — спросил судебный следователь.

— Вещи, не имеющие большой ценности.

— А именно?

— Часовые пружины.

— Часовые пружины, за отправку которых было заплачено 5 франков?

— Я не знаю.

Однако в конце концов Пранцини рассказал, будто ему выслал эти вещи один незнакомец, которого он встретил на Лионсом вокзале, некий доктор Анри Форстер, имя которого несколько раз фигурировало в продолжение этого следствия.

— Что же вы сделали с этими пружинами? — спросил я.

— Я бросил их в Лоншанском павильоне, — ответил Пранцини, — впрочем, к чему все эти вопросы? В этом деле я ни при чем.

Тотчас же приказали сделать обыск в павильоне, но ничего не было найдено. Тогда мы решились везти Пранцини в Лоншан, чтобы он сам указал нам дорогу, по которой проезжал. Само собой разумеется, что он повел нас именно в те места, где не был. Однако эта поездка имела важное, решающее значение.

Огромная толпа, едва сдерживаемая жандармами, сбежалась со всех сторон, чтобы увидеть человека, арестом которого в то время интересовалась вся Франция.

Вдруг в толпе послышался женский голос:

— Ба! Да это он? Я его узнаю!

Мы тотчас вызвали эту женщину, которая оказалась сторожихой отхожего места в Лоншане.

— Этот господин, — сказала она, — приезжал сюда в воскресенье, он зашел в мою будку и оставался там минут двадцать.

— Я не знаю эту женщину, — ответил Пранцини.

Однако он сильно побледнел.

— Как, сударь, вы отрицаете, что заходили в мою будку? Но все равно, я вас прекрасно узнаю и узнала бы среди тысячи. Вы единственный клиент, который дал мне десять су на чай!

Нужно было слышать тон и чистейший провинциальный акцент этого восклицания, чтобы понять, сколько в нем заключалось наивного изумления и оскорбленного самолюбия. Только раз за все время в охраняемое ею учреждение зашел человек, который дал ей серебряную монету, — и этот человек не узнает ее!

Она хотела заставить Пранцини сознаться, напоминала ему технические детали, которых я не желаю здесь повторять, но которые вполне доказывали, что Пранцини заходил в будку, чтобы избавиться от явно компрометирующих его предметов.

Я приказал немедленно опорожнить выгребную яму, и жандарм отправился уведомить об этом ассенизаторов.

Между тем была разыскана женщина, с которой Пранцини провел ночь с субботы на воскресенье. Я увидел ее в здании суда. Это была довольно красивая девушка, известная под прозвищем Аржентина и именовавшая себя лирической артисткой.

Вот ее показания:

— Я сидела в кафе «Монте-Карло», было уже около половины второго часа ночи, когда я увидела довольно элегантного и красивого молодого человека, который пристально на меня смотрел, улыбался и, наконец, подсел к моему столу. Разговор тотчас же завязался. Незнакомец был очень любезен, мил, и, так как мне понравился, я согласилась, чтобы он меня проводил. Он заплатил по счету, и мы отправились ко мне на улицу Республики. Он очень торопился лечь спать, однако я потребовала сначала свой маленький подарок, тогда он дал мне монету в 20 франков, которую я положила под подсвечник на моем ночном столике. Утром он быстро поднялся, оделся и, надевая уже шляпу, грубо сказал мне:

— Возврати мне луидор, который я тебе дал.

Разумеется, я стала энергично протестовать, тогда он вынул из кармана маленький револьвер в оправе из слоновой кости и сказал таким тоном, что я похолодела:

— Если ты не отдашь мне мой луидор, я тебя убью.

Ни жива ни мертва я спрятала голову в подушки и услышала, как он взял из-под подсвечника монету. Я решилась приподняться только тогда, когда он ушел, с силой захлопнув за собой дверь.

На очной ставке с Аржентиной к Пранцини вернулось все его хладнокровие и самообладание. На этот раз он не отпирался с глупым упрямством, а спокойно и просто заметил:

— Эта женщина говорит правду, за исключением одного пункта. Я вовсе ей не грозил, она добровольно возвратила мне деньги, которые я ей дал.

Признаюсь, в первый раз мне показалось, что Пранцини сказал правду, и все, что я узнал о нем впоследствии, убеждает меня, что я не ошибся.