Читаем без скачивания После Куликовской битвы. Очерки истории Окско-Донского региона в последней четверти XIV – первой четверти XVI вв. - Александр Лаврентьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В начале 1493 г., «генваря в 29 день» из Москвы походом на занятые «литвой» Мещовск и Серпейск выступили воинские формирования великого князя во главе с воеводой князем М. И. Булгаковым, поставленным во главе Большого полка, а также полки рязанских и верховских князей. В принятом на Руси иерархическом порядке командования вооруженными силами первый воевода Большого полка являлся главнокомандующим, однако на этот раз согласно формуле, занесенной в Разрядную книгу, во главе армии стоял не московский воевода, а младший рязанский племянник Ивана III: «князь великий (Иван III. – А. Л.)… в Литовскую землю послал… сестрича своего князя Федора Васильевича резанского, а с ним великого князя Ивана Васильевича резанскова же воеводы… со многими людьми».
В объединенной армии рязанские полки сохраняли самостоятельность и должны были «быть подле Болшого полку, где пригоже». Третья составляющая армии, отправленной «на Литву», Верховские князья со своими полками, также не включались в общий разряд и могли «быть… где похотят», но, что важно отметить, не с Большим полком, а со следующими за ним по иерархии полками, Правой или Левой руки[748]. «Честь» рязанских князей, ближайших родственников московского князя, была как видим «не в версту» положению служилых князей Верховских княжеств.
Дружины, вооруженные дворы удельных князей составляли во второй половине XV – начале XVI вв. особые полки в великокняжеской «рати», отдельные подразделения, сохранявшие подчинение собственным суверенам и не входившие в структуру московской армии[749]. Закрепленное договором 1483 г. совместное московско – рязанское «ведение» Мечи декларировало паритетное, а не подчиненное Москве участие Рязани в деле защиты южных границ Руси. Самостоятельно высылавшиеся в конце XV в. великим князем рязанским Иваном Васильевичем «сторожи на поли» из рязанских детей боярских, «которые стерегут християнство от бесерменства», упоминаются в дипломатической переписке Москвы и Вильно[750].
В то же время совершенно очевидно, что в жизни основная тяжесть «ведения» и политическая ответственность за ситуацию в регионе приходились на Москву. В апреле 1508 г. хан Ногайской орды, планировавший набег на литовские земли, попасть куда из мест постоянных кочевий ногаи могли только переправившись через Волгу и Дон, заручился для свободного прохода русскими «украинами» разрешением союзника, великого князя московского Василия III. В грамоте, отправленной из Москвы «в Ногаи», хана обязали «как придет к Дону, послати к великому князю (Василию III. – А. Л.)… с тем, что пришли к Дону, чтобы великому князю ведомо было… Да как выйдут к Дону… заказали своим людем накрепко, чтобы… великого князя людем украинным никакова лиха не чинить»[751]. Как видим, в известность о своем передвижении на Верхнем Дону ногаи должны были ставить не обе стороны договора 1483 г., а только Москву, и на южном пограничье Руси, у Дона в это время уже имелись какие-то «люди» великого князя московского.
Летом 1501 г., в ответ на просьбу крымского союзника Ивана III, хана Менгли Гирея, помочь ему в борьбе с Большой ордой «Шихмата царя» в районе р. Тихая Сосна, московский князь послал в помощь крымской орде московскую рать из служилых татар – «царевых уланов», а «великой княине резанскои (вдовой Агриппине Васильевне Бабич – великий князь рязанский Иван Васильевич скончался в конце мая 1500 г.[752] – А. Л.) велел…послати воевод Сумбула Тутыхина да Микиту Инкина Измаилова, а князю Федору (Федору Васильевичу Рязанскому. – А. Л.) велел послать Матвея Булгака Дементьева»[753].
Если высказанное И. А. Тропиным предположение о принадлежности Елецкому княжеству правобережья Дона вплоть до устья р. Воронеж верно[754], то земли по Тихой Сосне оказывались в непосредственной близи от московской «отчины», Ельца и «всех Елецких мест» или даже входили в состав бывшего Елецкого удела. Совместный выход московских и рязанских полков на Тихую Сосну, в таком случае, мог быть не только ответом на просьбу крымского союзника великого князя московского о помощи, но и реализацией договоренностей 1483 г. о совместном «ведении» Мечи.
В декабре 1502 г., как и в предыдущем случае, рязанские полки с собственными воеводами, отдельно «великие княгини рязанские воевода Яков Назарьев» и отдельно «князь Федоров воевода Васильевича Рязанского Чавка Васильев сын Дурнова», приняли участие в походе объединенной рати «князей с Северы», Василия Ивановича Шемячича, И. С. и В. С. Одоевских, И. М. Воротынского, «на Литовскую землю»[755].
«Князья с Северы» разрядных записей – перешедшие на московскую службу потомки удельных Верховских князей литовско-русского пограничья, к числу которых, кроме проименованных, относились СИ. Стародубский, Трубецкие и Белевские.
За перешедшими на московскую службу верховскими князьями, новыми «слугами» великого князя, согласно завещанию Ивана III (1504) была оставлена часть наследственных уделов, в которые «чересполосицей» внедрили владения пяти сыновей великого князя московского, Василия, Юрия, Дмитрия, Семена и Андрея Ивановичей, получивших основные владения в других местах великого княжества. Как отмечал А. А. Зимин, сделано это было с единственной целью, обязать княжичей лично участвовать в обороне южных и западных рубежей. По неписанному праву, полагал исследовватель, служилые князья обязаны были принимать участие только в тех войнах, которые затрагивали их непосредственные интересы как формальных держателей определенных территорий[756]. Кстати, в том же 1501 г., после противостояния на Тихой Сосне «Шиг Ахмед царь пришел… к Рыльску», и именно «князья с Северы», С. И. Стародубский и В. И. Шемячич, вместе с московскими воеводами «пошли против них», «а мы, – писал Иван III хану Менгли Гирею, – приказали князем нашим и воеводам… недружбу чинить»[757].
Возвращаясь к отмежеванию в первой половине 1483 г. Иваном III великому князю рязанскому Ивану Васильевичу Романцева на правом берегу Дона вблизи охраняемого «вопче» рубежа по р. Мече, заметим, что случилось это вскоре после 1480 г., когда было окончательно сброшено ордынское иго. Новая внешнеполитическая ситуация на южных рубежах Руси требовала поиска способов организации их защиты.
Трудно сказать, могла ли вообще существовать до 1480 г. граница между Москвой и Ордой, памятуя вассальный характер отношений русских князей и золотоордынских ханов. В 1483 г. ситуация выглядела совершенно иной, в связи с чем, очевидно, и была «актуализирована» верхнедонская «купля» московского великого князя Василия Васильевича Темного, дополненная в московско-рязанском докончании новыми договоренностями относительно Романцева, Ельца и Мечи.
Получив, с формального согласия рязанского князя, в свое распоряжение пустующие земли Елецкого удела и вернув отмежеванием Романцева в регион Рязань, утерявшую еще при жизни Василия Темного владельческие права на правобережье Верхнего Дона, Иван III фактически возложил на себя и своего рязанского племянника обязанности по обороне степных рубежей.
Мы можем с определенной долей вероятности предположить, что «Романцево с уездом» в районе р. Перехваль, часть прежнего «рязанского наследства» на правобережье Верхнего Дона, было возвращено Рязани в первую очередь по внешнеполитическим и оборонительным мотивам. Совместная защита московским и рязанским князьями своих верхнедонских владений, декларируемая в докончании 1483 г. общим «ведением» Мечи, приобретала в связи с соседством рязанского Романцева и московского Ельца как символический, так и сугубо практический смысл. Менее чем четыре десятилетия спустя оборона Окско-Донского региона вышла на качественно иной уровень со строительством в первой четверти XVI в. крепости Тула.
То, что «Тула в истории XV в. практически не упоминается» по причине «отдаленности от всех важнейших событий»[758] неверно. Первое упоминание «места Тулы» относится, как помним, еще к 1381 г., что было актом признания стратегической значимости региона уже в эпоху Куликовской битвы. В то же время оценить это значение достаточно непросто в силу скудости сохранившихся источников. Вплоть до появления писцовых описаний города и уезда, разнообразного актового материала, а это, так или иначе, только вторая половина XVI в., в нашем распоряжении имеются только два типа или две группы письменных источников для изучения прошлого Тулы и Тульского края. Первая – великокняжеские договоры – докончания, вторая – летописи, причем и та, и другая появляются не параллельно, а в хронологической последовательности.
Все, что мы знаем о древнейшем прошлом «места Тула», извлекается почти исключительно из великокняжеских докончаний, договоров последней четверти XIV – первой половины XV вв. великих князей рязанских с четырьмя московскими и одним литовским суверенами. В летописях же топоним появляется много позже, почти синхронно исчезновению из русского канцелярского обихода княжеских договорных грамот, в первом десятилетии XVI в., причем сразу с определением, «град на Туле» (здесь и далее разрядка моя. – А. Л.), не оставляющим сомнения, о чем собственно идет речь.
