Читаем без скачивания Второй вариант - Юрий Теплов

Спокойно было Савину с Иваном, и сейчас чувствовал бы себя увереннее, будь тот рядом. Чтобы слушать вдвоем «листья кружат...». И пусть бы себе кружили, а Сверяба беззлобно бы выговаривал глухим голосом свои «семь на восемь» и посылал неведомых недругов подальше. Кого может обмануть его показушная свирепость, если в коровьих глазах накрепко затаились доброта и любовь к людям? «Только сердце у меня не камень...» — почти неразборчиво выводил женский голос.

Публика была совсем не ресторанной. Ни вечерних платьев, ни черных костюмов, ни лакированных туфель. Свитера, куртки, унты, валенки. И почти ни одного женского лица за столиками. Могучий и буйноволосый рыжий парень, подхватив официантку, отплясывал на пятачке, совсем не слушая музыки.

Когда пластинка смолкла и освободившаяся от кавалера официантка подошла к столику, он попросил:

— Рябчика с брусникой.

— Еще что?

— Еще рябчика с брусникой. И соленые грузди.

— Пить что будете?

— А разве обязательно? — спросил он.

Она хмыкнула:

— Не в столовую пришли!

— Не буду.

Пожала насмешливо плечами. Отошла. И вскоре явилась с подносом. «Не то что в Москве, — подумал Савин. — Там час прождешь, даже если посетителей по пальцам сосчитать».

— Питайся, трезвенник! — сказала и ушла к рыжеволосому, который кидал в музыкальный ящик монету за монетой. Но музыка бастовала.

— Рупь опусти! — весело советовали ему приятели.

— Не лезет, — так же весело отвечал он.

Официантка подошла, стукнула ладонью по крышке музыкального автомата, и забастовка прекратилась.

Савин расправился с первым рябчиком и приступил ко второму, когда почувствовал, как кто-то прикоснулся к его плечу.

— А мне сказали, что вы уже уехали, Женя. А вы, оказывается, из тайги и сразу в «Тайгу». Здравствуйте, Женя!

Это был Дрыхлин. Он с показной радостью протянул ему руку, и Савин, привстав, машинально пожал ее.

— Женя! Ну что это такое? Разве можно насухую? Зоенька! — позвал он официантку. — Бутылочку армянского! И представляю вам моего симпатичного друга. Его зовут Евгений. Уточняю, холостяк, возьми на заметку.

— Взяла уже. Трезвенник.

— Не скажи, не скажи, Зоенька. Он перед тобой маскируется.

— Да он на меня и не смотрит!

— Еще не вечер, Зоенька, посмотрит.

Дрыхлин по-хозяйски расположился за столом и говорил, будто опасаясь умолкнуть. Савину уже не хотелось есть, он отодвинул тарелку в сторону. Расторопная Зоя была тут как тут и так же быстро упорхнула. Дрыхлин налил в фужеры.

— Давай, Женя, за встречу!

— Я не буду пить.

— Напрасно вы обижаетесь на меня, Женя. Мои реплики во время вашего рандеву с Мытюриным ничего не значили. Взгляд со стороны, констатация факта. И желание разрядить обстановку. Все-таки обижаетесь? Не хотите отвечать?

— Нам не о чем говорить.

— Есть о чем, Женя. Полезный разговор может состояться. И для вас тоже.

Савин хотел позвать официантку, чтобы рассчитаться, но ее не оказалось в зале. Выскочила на кухню или выясняла отношения с рыжеволосым, потому что он тоже отсутствовал, и музыкальный автомат терзал другой из их компании.

— Хотите, Женя, я помогу вам с вашей прямой? И мы усадим Прокопчука и иже с ним в такую калошу, откуда путь только на свалку? Хотите? Без соавторства, Женя. Безвозмездно. Движимый любовью к государственной копейке, а?

— Не хочу.

— Напрасно.

Видно было, что Дрыхлин уже навеселе. Его маленькие глазки подмаслились, тугие щеки раскраснелись. Пиджак и подпиджачный жилет распахнулись, обнажив небесной голубизны сорочку.

— Напрасно, Женя. Вы многого не понимаете в жизни. Вы думаете, что она асфальт, как в некоторых книжках. Ошибаетесь. Это дорожка с глубокими ямами, в которые угодить, как два пальца обмочить. Страховка нужна, Женя. Поддержка. Локоть друга. Не отталкивать этот локоть надо, а цепляться за него. И свой при случае подставить.

— Ты мне, я тебе — так, что ли?

— Примитивно, Женя. Вы же не Давлетов с его бетонным мышлением и футляром в виде военной формы.

— Заткнитесь, Дрыхлин.

— А вы, Женя, грубиян. Грубость, как и глупость, никогда не была положительным качеством. Человек должен быть гибок во всем, и в первую очередь во взаимоотношениях с себе подобными. Прямая — не всегда кратчайший путь к цели. Не я придумал, нет. Но умный человек придумал... Не хотите, значит? Тогда я сам. За то, чтобы вы стали настоящим мужчиной, Женя.

Он выпил, закусив савинскими груздями. Снова налил. И опять выпил.

— Можно откровенный вопрос, Женя?

Савин глядел на Дрыхлина и уже не видел его сильным, бывалым, каким он показался в тайге. Что-то фальшивое проскальзывало в его интонации. Не в словах, слова были дрыхлинские, а в самом тоне, которому недоставало категоричности, что ли? Ощутил это Савин и враз понял, что хозяин положения — он. Даже аппетит появился сызнова. Подвинул к себе тарелку и сказал, жуя:

— Давайте ваш вопрос.

— Зачем и кому надо было капать на меня в охотинспекцию?

— А вы сразу и взволновались?

— Нет, Женя. Но весьма любопытствую.

— Это я сделал.

— Бросьте! Вы физически не могли этого сделать, потому что находились вчера еще в тайге. А этот дурачок из новеньких наводил справки обо мне вчера. Так кому вы о том случае рассказали?

Савин не ответил. Сам спросил:

— Откуда вы узнали, что я здесь?

— Видел вашего Арояна, которого, к глубокому сожалению, никто не поддержал. Смешно, Женя: кто же пойдет против начальства? Люди только делают вид, что у них за пазухой Христос. А там — булыжник, Женя.

— Я тоже хочу задать вам один вопрос.

— Сколько угодно.

— И вы ответите на него?

— Непременно.

— Вы забрали шкурки из зимовья?

Дрыхлин не смутился, не отвел глаз, только по губам скользнула горькая усмешка.

— Ну что ж. Откровенность за откровенность. Я забрал.

— Вот вы и признались.

— Что из того? Ведь вы и раньше были уверены, что я их украл. — Он сделал ударение на последнем слове. — Только доказательств у вас не было. И сейчас нет. Мы ведем эту дружескую беседу один на один. И вы никому и ничего не сможете доказать.

— Но ведь это мерзость!

— Не надо, Женя. Те четыре шкурки для охотника — мелочь. А для меня — не мелочь. Надеюсь, вы не думаете, что я собираюсь ими спекулировать?.. Подарю друзьям. А может быть, и любовницам. Или вы считаете, что я окончательный старпер?

— Вас все равно поймают: они без государственного клейма.

— Женя, не будьте мальчиком. Посмотрите вокруг, каждая третья женщина здесь в собольей шапке.

— Где — каждая третья?

— Я не про бамовцев. Про местных. Да и про тех, кто приезжает сюда. Хоть одну шапку вы найдете магазинную? Нет, Женя. Но фабричное клеймо на подкладке увидите. Все до смешного просто. Покупается обыкновенная фетровая шляпа. Берут с нее подкладку с клеймом и ставят на дорогую шапку. Да и кто имеет право сдирать шапку с головы и учинять расспросы?.. Теперь ответьте на мой вопрос: кому все-таки рассказали про меня? Арояну?

— Зачем вам это знать?

— Мы же договорились: откровенность за откровенность.

— Значит, вас все-таки это обеспокоило, Дрыхлин? Значит, боитесь?

— Вы правы, Женя, боюсь. За репутацию. Слухи неприятны. А они уже обозначились. И неприятно, что на какое-то время придется воздержаться от дорогих подарков дорогим людям. Неприятно, что сегодня пришлось расстаться с одной из шкурок. Той самой, что вручила мне ваша охотница. Сдал ее по госцене и по собственной инициативе, объяснив, как она попала ко мне. Жаль было, конечно, Ольгу. Она не имела права дарить ее или обменивать на что-то. Но что оставалось делать? Думаю, что пожурят девушку и на этом кончится.

— Негодяй вы, Дрыхлин!

— Опять грубите, Женя. Не нарывайтесь на ответную грубость, это может плохо кончиться.

— Не пугайте.

— Упаси бог! Уж не подумали ли вы о физическом насилии? Нет, Женя. Есть тысячи способов напугать человека, и ни один из них не значится в уголовном кодексе. Не моя мысль — обаятельного, по вашей классификации, негодяя, товарища Бендера. Но вы мне не ответили.

— И не собираюсь.

— Вызываю огонь на себя, да? По этому принципу, значит, решили действовать?

До этой минуты на круглом лице Дрыхлина все время блуждала улыбка. Теперь она исчезла. Молча налил и молча выпил, не притронувшись к еде. Глянул на Савина колюче, проговорил с каким-то сожалением:

— Щенок ты все же, Женя. Неблагодарный щенок! Подошла официантка.

— Что, кавалеры, носы повесили?

— Рассчитай его, Зоенька, — сказал Дрыхлин.

— Чего так?

— Мальчику пора баиньки.

— Рассчитать? — спросила она Савина.

— Не надо, Зоя. Я еще посижу.

Та пожала плечами, ушла.

— Слушай, — сказал Дрыхлин, — мне ничего не стоит натравить на тебя тех вон бичей. Но я этого не сделаю. И раз уж ты остался, еще пару слов скажу тебе. Хоть ты мне и противен.

— Ты мне тоже противен, Дрыхлин.