Читаем без скачивания Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шар был похож на глобус, точно так же, как были похожи на глобусы десятки спускаемых космических капсул советского производства. Они были похожи на уменьшенные модели земного шара, что сыпались с небес, вместо Арарата выбирая Джезказган.
Мои знакомцы-лесопильщики как-то приехали в Калугу в грозовую ночь — правда совсем не затем, чтобы сличить художественный шедевр по цене 1 коп. с настоящим видом. В эту грозовую ночь, поднялся страшный ветер.
Оказалось, что гигантский шар на горе, сделанный из листового алюминия — внутри полый. Он крепился к постаменту тремя болтами. От порыва сильного ветра болты, наконец, лопнули, и шар покатился по безлюдной вечерней улице. В небе бушевали сполохи, страшный шар катится под уклон. Блики сверкали на его поверхности. Нетрезвые обыватели застыли у окон со стаканами в руках и стеблями зелёного лука во рту. Земля стронулась с места, и не найдя точки опоры пошла в разнос.
Лаврентий спал, и наточенный топор отделял его от мира, как меч от Изольды.
Ну, а другие путешественники рассказывают эту историю по-своему.
22 марта 2005
История про Козельск, Оптину Пустынь и Шамордино
Архитектор мне сказал:
— Не надо, не пиши про Оптину, не надо. Тема известно какая, Краеведу может быть неприятно, ты человек буйный… Не надо.
Я согласился, потому что подвержен лени с одной стороны, а с другой стороны, напишу здесь потом, когда лента ускачет вперёд и только сумасшедшие будут производить геологические изыскания в древних пластах.
Upd. Я вставил в старый пост про Белёв несколько фотографий — начиная с той, на которой есть Белёва и те самые остовы куполов. Они большие и заинтересуют только того, кого надо — так что никому и не помешает.[9]
22 марта 2005
История про Калугу и Циолковского. (II)
И вот, наконец, явился Циолковский. Он похож на гения места Калуги, и одновременно, на икону советской космонавтики. Судьба икон часто незавидна, а посмертная судьба Циолковского чем-то напоминает судьбу Чернышевского — да не того, что мы знали со школы, а того, что был описан Набоковым. Набоковский герой получает в качестве рецензий на свою книгу о критике-демократе целый ворох бессмысленных статей, и, среди прочих, отзыв Кончеева — читай — Ходасевича: «Он начал с того, что привёл картину бегства во время нашествия или землетрясения, когда спасающиеся уносят с собой всё, что успевают схватить, причем непременно кто-нибудь тащит с собой большой, в раме, портрет давно забытого родственника. «Вот таким портретом (писал Кончеев) является для русской интеллигенции и образ Чернышевского, который был стихийно, но случайно унесен в эмиграцию, вместе с другими, более нужными вещами", — и этим Кончеев объяснял stupéfaction, вызванную появлением книги Федора Константиновича ("кто-то вдруг взял и отнял портрет")».
Вот так и скажешь о Циолковском, что он — мистик и фёдоровец, откуда ни возьмись появится обиженный. Скажешь, что Циолковского нельзя считать автором формулы реактивного движения — и вовсе.
Он похож на крошку Цахеса — сам не будучи самозванцем, он повернул дело так, что за него всё сказали другие. Ему, как промышленные области национальным республикам передали уравнение Мещерского v=u*ln(m2/m1), закрыли глаза на все кампанелловские безумства. Это был мистик, которого материалистическое государство извлекает из небытия и ставит на пьедестал.
Это был почти Лысенко — в конце тридцатых, когда выкосили всех материалистов-практиков, звезда Циолковского сияла по-прежнему. Но от упыря-Лысенко его отличала жизнь бессребреника и монаха. Циолковский был настоящим наследником Фёдорова — и в том, что его похоронили среди живых, на большой городской площади.
Однажды, находясь в одном странном уединённом месте, я пересказывал собеседнику теорию мыслящих атомов Циолковского.
Собеседник вежливо выслушал меня, а потом зыркнул глазами и сказал:
— Дело-то не в этом, не в этом дело. Циолковский был учителем в Боровске. В Бо-оров-ске! Ну, какие ещё могут быть вопросы? Вот ты был в Боровске?
Я был в Боровске очень давно — года тогда начинались на семьдесят… Тогда я ползал по монастырю пауком — стены монастыря были разбиты и выдавали грамотную работу гаубичной артиллерии.
Я смутился — поездка тогда обернулась для меня личными неприятностями, но я не знал, что так всё связано.
— В Боровске! В Боровске! — назидательно закончил мой собеседник.
Он оставил след в Боровске, хотя родился под Рязанью, а жил в Вятке и Москве. В то время, Циолковский думает вылезти на свет, на расстоянии двухсот вёрст от женщины на сносях русский писатель двадцати девяти лет от роду пишет: «Денег нет. Прошла молодость!». Севастополь срыт, у России нет флота, в воздухе пахнет реформами и невнятицей. Но, всё равно, Циолковский стал гением места только в Калуге.
22 марта 2005
История про люстру Чижевского
А вот, кстати. Я думаю, что меня читает большое количество вменяемых людей, не говоря уж о моих сотоварищах по физическому факультету.
Я бы хотел задать вот какой вопрос: что вы думаете о люстре Чижевского? За неимением ответа на этот вопроса, я готов с интересом выслушать любое рассуждение собственно о Чижевском.
Принципиальная для меня ремарка: это не является сбором материала для какой-либо журналистской статьи, но, может. я напишу какую-нибудь книгу о Циолковском — хотя это предмет безумный, да.
23 марта 2005
История про Калужского мечтателя
Интересно, что происходит с адептами Циолковского нынче.
На самом деле у Циолковского было четыре агрегатных состояния. Одно состоялось и длилось при царизме — время асктичных занятий науками и философствований в духе Бёме, когда оторвав глаза от верстака, он видел в небе знамения. Второе — в первые послереволюционные годы — когда Земля соскочила со своей оси и от Солнца оторвался кусок. Всё стало можно, и "не может быть" сбывалось на каждом шагу. В своё третье состояние Циолковский пришёл после смерти — когда страна искала исторической основы космическим полётам. Циолковский, и так-то удивительно хорошо вписывавшийся в советскую науку, тут отказался как нельзя кстати.
И, наконец, четвёртое состояние Циолковского явилось миру когда советский космический челнок погиб под стенами и потолком своего ангара — точь-в-точь, как корабль аргонавтов. В этот момент вспомнили о Циолковском как о мистике. Потому что когда разрушена иерархическая система знания, наступает великий час мистиков. Кто написал уравнение Мещерский или Циолковски — никому не интересно. Теософия и спиритизм будто радостная весёлая пена сопровождают подлинную
