Читаем без скачивания В небе — гвардейский Гатчинский - Николай Богданов

…И снова не вернулся

27 июля во второй половине дня весь личный состав эскадрильи был на аэродроме: готовил машины к ночному боевому вылету. С моторов были сняты капоты, на самолетах открыты все люки. В темно-синих комбинезонах летчики и техники работали на самолетах. Я с адъютантом Сороковенко уточнял состав экипажей, составлял плановую таблицу на предстоящий боевой вылет. В это время к стоянке подкатила грузовая автомашина, в кузове которой находились четверо людей, одетых в защитные штормовки без петлиц и знаков различия.

Рядом с шофером сидел начальник штаба полка подполковник Архипов. Я подошел для доклада, но Архипов опередил меня:

— Капитан Богданов, срочно готовьтесь к полету на спецзадание выброску группы парашютистов с рацией, оружием и боеприпасами в районе треугольника Смоленск-Витебск-Орша. Берите любой готовый самолет. Вылет с расчетом пролета линии фронта в сумерках. Чтобы ускорить подготовку, командир полка приказал штурману полка майору Иванову лететь с вами. Он готовит сейчас к полету карты, скоро приедет.

Готовым к полету был только мой ПС-84.

Учитывая, что в полете потребуется непрерывно вести детальную ориентировку на местности и штурман должен будет находиться на сиденье правого летчика, второго пилота я решил не брать.

В 20.45 наш экипаж в составе штурмана майора Иванова, бортрадиста начальника связи эскадрильи лейтенанта Маковского, бортмеханика техника-лейтенанта Хмелькова, воздушных стрелков Джураева и Кулакова с четырьмя парашютистами и семисоткилограммовым грузом вылетел с аэродрома.

Стоял теплый июльский вечер. В начале маршрута небо было чистое, затем начали встречаться отдельные кучевые облака, перешедшие к концу маршрута в мощную кучево-грозовую облачность.

Иванов и я вели детальную ориентировку; в конце маршрута нам пришлось часто менять курс полета, чтобы обходить попадавшиеся на пути мощные грозовые облака. К намеченному месту выброски — деревне Осюки пройти не удалось, там стеной, до земли, стояла тяжелая грозовая облачность, беспрерывно прорезаемая яркими всплесками молний. В таких облаках летать нельзя, в них бушуют сильные восходящие и нисходящие потоки, которые способны разрушить любой боевой самолет, не то что пассажирскую машину.

Снизились до самой земли, но «окна», чтобы пробиться к цели, найти не удалось. Оставалось только одно — вернуться к себе на аэродром. Старший парашютистов это предложение отверг категорически. Он предложил выбрать любое другое место для выброски, лишь бы оно было вдали от крупного населенного пункта и в лесистой местности.

Такое место мы нашли с большим трудом. Это была деревня Казачкино, в тридцати километрах юго-восточнее Витебска. Рядом простирался огромный лесной массив, невдалеке была большая поляна. Над поляной снизились до 300 метров. Вначале покинули самолет парашютисты, затем, когда карманными фонариками они подали условный сигнал «все в порядке», мы сбросили в мягкой упаковке рацию, оружие и боеприпасы. После этого сделали еще несколько кругов над поляной и, получив сигнал, что груз подобран, повернули к линии фронта.

Впереди я увидел стену черной облачности, беспрестанные разряды молний. Попытался обойти эти облака севернее, но и там была гроза. Со всех сторон нас зажала клокочущая, клубящаяся, непрерывно озаряемая молниями, готовая поглотить нас облачность. Мы вертелись среди огромных черных глыб, не находя выхода. И в тот момент, когда я был готов очертя голову ринуться в эту пучину, в темной колышущейся стене показался просвет, в который я, не раздумывая, направил самолет в надежде вырваться из заколдованного круга. И это удалось. Через несколько минут бешеной болтанки, когда невидимая чудовищная сила вырывает из рук штурвал и бросает машину как пушинку — вверх и вниз со скоростью десять-пятнадцать метров в секунду, мы вывалились из облаков на высоте 500 метров. Под нами был Витебск.

Не успели мы разобраться в обстановке, как по самолету открыла ожесточенный огонь зенитная артиллерия. Почти сразу три снаряда попали в машину.

Один разорвался в фюзеляже, второй в центроплане, третий угодил в правый мотор. Пламя охватило мотор и крыло, дымом заполнился фюзеляж.

— Всем покинуть самолет на парашютах, мой передайте в пилотскую кабину, — как мог спокойно скомандовал я. Даю полный газ левому мотору, изо всех сил стараясь хотя бы на короткое время удержать машину на безопасной для прыжка с парашютом высоте.

Высоту горящая машина теряла быстро. Уверенный, что все покинули самолет, я повел его на посадку. В благополучной посадке было мое спасение. Прыгать было поздно, самолет был уже у земли.

Впереди я увидел небольшую поляну, на которую повел еле управляемый самолет, через несколько секунд он уже задевал горящими крыльями верхушки огромных деревьев. На предельно минимальной скорости, на ревущем от натуги моторе еле дотянул до поляны, включил фары и с ходу, с убранными шасси посадил самолет. Еще во время выравнивания убрал газ и выключил зажигание моторов.

Самолет дернулся, огромная сила бросила меня вперед… и, теряя сознание, в какое-то мгновение я понял, что посадил машину на поляну, сплошь покрытую пнями вырубленного леса.

Когда я пришел в себя, то почувствовал, что весь изранен, по виску и лицу текло что-то теплое и липкое. Раздумывать не было времени. Зажав изрезанными пальцами рассеченный до кости лоб и левый висок, я открыл дверь пилотской кабины и шагнул в пассажирский салон. Там бушевало пламя. Задыхаясь в дыму, не чувствуя боли ожогов, я бросился к выходной двери. Но найти ее сразу не мог, от малейшего резкого движения кружилась голова, пронзала невыносимая боль. И тут я заметил человека, метавшегося в дыму и пламени и искавшего выход из самолета. Превозмогая боль, последним усилием я схватил его за одежду и вместе с ним выскочил в открытую дверь.

Когда мы очутились на свежем воздухе, я еле узнал в покрытом копотью человеке радиста лейтенанта Маковского. Попытался что-то сказать ему и не смог: изо рта вырвался неразборчивый, гортанный звук. Ощупав лицо рукой, понял, что у меня разбита челюсть, разрубленный язык распух и мне не повинуется…

Ночное небо над нами озарилось ослепительным светом; воспламенились бывшие в самолете сигнальные ракеты.

Делать здесь было нечего, да и находиться около машины было небезопасно. Насколько позволяли силы, мы поспешили к лесу. Не успели мы скрыться в чаще, как от жара начали стрелять бортовые пулеметы. С противоположной стороны поляны им немедленно ответили автоматы. Стреляли немецкие автоматчики, очевидно предполагая, что на борту еще находятся люди. Один за другим раздались оглушительные взрывы, и в черное небо взметнулись огненные столбы. Взорвались бензобаки.