Читаем без скачивания В небе — гвардейский Гатчинский - Николай Богданов

Уходя в глубь леса, мы вскоре услышали крики на немецком языке, лай собак: по нашим следам шла погоня. На наше счастье по пути встретили болото и, перебираясь с кочки на кочку, а иногда по грудь проваливаясь в трясину, забрались в непроходимые дебри. Погрузившись в ржавую воду, между заросших высокой травой кочек мы укрылись в болоте.

Разразилась гроза, полил как из ведра дождь. В перерывах между раскатами грома был слышен то приближавшийся, то удалявшийся лай. Но уходить еще дальше в глубь болота не было сил.

Через некоторое время неожиданно, как и начался, дождь прекратился. Все утихло, только слышны были всплески падающих с ветвей капель. Забрезжил рассвет. От болотной воды повалил густой пар и белой пеленой затянул все вокруг.

Чувствовал я себя плохо. Левый глаз ничего не видел, правый опух. Сильно, словно стягиваемая обручами, болела голова. С первыми лучами солнца на нас напали тучи мошкары, слепней и оводов, избавиться от которых мы никак не могли. Запах запекшейся крови на моем лице, казалось, собрал всех кровососущих тварей болота…

Просидев так несколько часов и убедившись, что гитлеровцев поблизости нет, мы с большим трудом выбрались из болота и углубились в сухой лес.

Из лапника устроили берлогу, залезли в нее и отдыхали до самых сумерек. Двигаться днем опасались, решили идти на восток только ночью.

К вечеру я почувствовал себя хуже, поднялась температура, знобило, усилилась головная боль. С помощью Маковского сделал себе перевязку, употребив вместо бинтов разорванную нижнюю рубашку.

Вечером я с трудом поднялся с земли и вместе с радистом зашагал на восток. Небо было безоблачным, на темном небосводе ярко сверкали звезды, определять направление пути и ориентироваться было легко.

Почти без отдыха шли всю ночь. Рассвет застал нас у небольшой деревушки, раскинувшейся на холме.

Голод заставил нас решиться зайти в деревню. Но, когда рассвело, Маковский разглядел, что на одной из крыш развевается флаг со свастикой. Мы снова возвратились в лес. Мучила страшная жажда, хотелось курить. Но папиросы превратились в месиво еще в болоте.

Казалось, последние силы покидали меня, от потери крови кружилась голова, временами я впадал в забытье. Но приходилось брать себя в руки, скрывать перед боевым товарищем свое состояние. Я был командиром и должен был подавать пример бодрости.

Маковский рассказал мне, как он остался в самолете. Оказывается, передавая радиограмму с донесением, что задание выполнено, из-за грозовых разрядов он никак не мог получить «квитанцию» — подтверждение, что радиограмма принята. Без такого подтверждения, по правилам радиосвязи, считается, что адресат сообщения не получил.

Прослушивая эфир, он был так сосредоточен, что не слышал моей команды покинуть самолет. Только в последний момент понял, что стряслась беда. Из-за густого дыма и пламени, охвативших пассажирскую кабину, он не смог найти парашют. Оставалось ждать развязки в хвостовой части фюзеляжа, которая еще не была охвачена огнем. При посадке он отделался легкими ушибами…

На третьи сутки мы набрели в лесу на одинокий сарай, в котором скрывалась от карателей семья колхозника. Женщины мне сделали перевязку чистыми полотняными бинтами, напоили мятным чаем.

Июльская ночь коротка, много не пройдешь, поэтому мы решили идти и днем. Наш вид сразу привлекал внимание, и свои регланы мы обменяли на домотканые куртки. Поблагодарив хозяев, мы снова ушли в лес с твердым намерением разыскать партизан. Из намеков хозяев мы поняли, что в ближних лесах есть партизаны. На сердце стало веселее, от хорошего настроения прибавилось и сил.

Еще несколько суток пришлось идти, скрываясь от рыскавших по окрестным селам гитлеровцев, страдать от голода. Однажды под вечер мы увидели над оврагом у леса небольшую деревушку. Когда сгустились сумерки, мы рискнули зайти в крайнюю ветхую хатенку. В ней оказалась совсем молодая, худенькая женщина с двумя малолетними белокурыми девочками.

Не таясь, с необъяснимым доверием к этой белорусской женщине, Маковский рассказал ей все и попросил связать нас с партизанами.

Предложив нам ягод, которые она собрала для детей, и по кружке молока, хозяйка незаметно вышла из дома, а вернувшись, сказала, что готова проводить нас к нужным людям.

На опушке леса, из которого мы вышли, нас встретила группа партизан отряда «Моряк» из бригады «Алексея». Нам завязали глаза и повели в лес. Когда мы пришли в отряд, я был в таком тяжелом состоянии, что уже не мог передвигаться.

Командир отряда Михаил Васильевич Наумов сразу понял, что мне необходима срочная медицинская помощь. В отряде никто оказать мне ее не мог. Быстро была снаряжена верховая лошадь, выделена группа партизан, и нас с Маковским к утру доставили в Частикский лес, в отряд, которым командовал Василий Александрович Блохин. Я плохо помню этот переход, который был тяжелым не только для нас, но и для сопровождавших нас товарищей. Весь долгий путь партизаны проделали пешком, поддерживая меня: я сидел верхом на лошади, а седлом служил набитый соломой мешок.

В Частикский лес я был доставлен в крайне тяжелом состоянии. Многие из встречавших нас были уверены, что долго я не протяну.

Не видел я и не слышал, как комиссар отряда Василий Леонович Мохановский снарядил подводу за доктором. На телегу уселись два храбрейших партизана, если не ошибаюсь, Прохоренко и Баранов из села Косачи. Они захватили с собой пулемет и выехали в ближайшее село Высочаны. Постреляв там для вида, они усадили рядом с собой хирурга-стоматолога Анну Николаевну Мамонову, прихватили мешок медицинского инструмента и вернулись в лес.

Анна Николаевна посадила меня на еловый пень и без обезболивающих уколов сделала операцию: удалила несколько зубов и нагноение из лобных пазух, тщательно продезинфицировала раны и перевязала их. Через несколько минут я уже спал крепким сном. Проснулся только на следующий день и чувствовал себя настолько хорошо, что был способен снова двинуться в путь. Хотел поблагодарить мою спасительницу, но ее уже не было в лесу.

Скоро в отряд привели нашего штурмана майора П. А. Иванова. После прыжка с парашютом он удачно приземлился на лугу и несколько дней скрывался в лесу, пока не встретился с партизанами.

Судьбу остальных членов экипажа мне до сих пор не удалось узнать. В часть никто из них не вернулся.

На наши настойчивые просьбы как можно скорее переправить нас ближе к фронту командование партизанского отряда не реагировало. «Обождать надо». Лишь после мы узнали, что партизаны проверяли все обстоятельства, связанные с гибелью самолета и нашим прибытием в отряд.