Читаем без скачивания Собрание сочинений в 6 томах. Том 4 - Грэм Грин

заставы — мы слышали, что мотор не выключен; потом медленно, на первой скорости пошла дальше и наконец появилась. Это был длинный «кадиллак» времен американской помощи беднякам Гаити. «Кадиллак» поравнялся с нами, и из него вышли четверо — все в мягких шляпах и очень темных очках. На бедре у каждого был револьвер, но вынуть оружие из кобуры потрудился только один из них, и направил он его не в нашу сторону. Он подошел к катафалку и стал лупить револьвером по стеклу — не спеша, размеренными движениями. Мадам Филипо не шевельнулась, не вымолвила ни слова, а я — что я мог? С четырьмя револьверами не спорят. Мы были свидетелями, но есть ли суд, где когда-нибудь выслушают наши показания? Разбив вдребезги стеклянную панель катафалка, главный тонтон стал откалывать револьвером острые зазубрины. Спешить им было некуда, а чтобы кто-нибудь оцарапал себе руки об осколки, ему не хотелось.

И вдруг миссис Смит ринулась вперед и ухватила тонтон-макута за плечо. Он обернулся, и я узнал его. Это был тот самый, которого мистер Смит переглядел в полицейском управлении. Тонтон высвободился из цепких пальцев миссис Смит и, точно рассчитанным движением приложив руку в перчатке ей к лицу, толкнул ее с такой силой, что она отлетела в кусты бугенвиллеи. Мне пришлось обхватить мистера Смита поперек туловища, чтобы удержать его на месте.

— Они не смеют так поступать с моей женой! — крикнул он через мое плечо.

— Смеют, смеют.

— Пустите меня! — кричал мистер Смит, вырываясь из моих объятий. Я впервые видел такую внезапную перемену в человеке. — Свинья! — возопил он. Это было самое крепкое, доступное ему ругательство, но тонтон-макут не понимал по-английски. Мистер Смит извернулся, и я чуть не упустил его. Он был сильный старик.

— Если вас застрелят, легче от этого никому не станет, — сказал я. Миссис Смит сидела в кустах. Вероятно, впервые в жизни вид у нее был растерянный.

Тонтоны вытащили гроб из катафалка и пошли с ним к своей машине. Они вдвинули его в багажник, но он чуть ли не на четверть торчал наружу, для верности им пришлось обвязать выступающий конец веревкой. Действовали они не спеша, торопиться им было некуда, их дело было верное: они — закон. Мадам Филипо униженно подошла к «кадиллаку», и нам стало стыдно — но разве мы могли выбирать между унижением и применением силы? Силу применила одна миссис Смит. Мадам Филипо стала умолять, чтобы ей тоже разрешили поехать. Я понял это по ее жестикуляции, говорила она тихо, так что слов нельзя было разобрать.

Может, она предлагала им выкуп за своего покойника? При диктаторской власти человеку ничего не принадлежит, даже мертвый муж. Тонтоны захлопнули дверцу перед самым ее лицом и поехали вверх по шоссе, и гроб торчал из багажника, точно ящик с фруктами, который везут на рынок.

Они нашли место, где развернуться, и снова подъехали к нам. Миссис Смит уже выбралась из кустов, мы стояли кучкой, и вид у нас был виноватый. Безвинные жертвы почти всегда смотрят виновато, точно козлы отпущения в земле непроходимой. Машина остановилась, и офицер — я только мог предполагать, что он в офицерском чине, так как у них нет знаков различия, все ходят в темных очках и мягких шляпах и с револьверами, — распахнул дверцу и поманил меня. Я не герой. Я повиновался и перешел дорогу.

— Вы хозяин этого отеля?

— Да.

— Были вчера в полиции?

— Да.

— При следующей нашей встрече не глазейте на меня. Я не люблю, когда на меня глазеют. Кто этот старик?

— Кандидат в президенты, — сказал я.

— То есть как? Кандидат в какие президенты?

— В президенты Соединенных Штатов Америки.

— Вы со мной не шутите.

— Я не шучу. Вы, наверно, газет не читали.

— Зачем он сюда приехал?

— А я откуда знаю? Вчера он был у министра иностранных дел. Министру, может, и объяснил. Его должен принять президент.

— Сейчас в Америке никаких выборов нет. Это-то я знаю.

— Там президентов выбирают не пожизненно, не как у вас. Там выборы каждые четыре года.

— А почему он тут, при этом… ящике с падалью?

— Он хоронит своего друга, доктора Филипо.

— Я действую согласно приказу. — И в его голосе послышалась малодушная нотка. Я понял, почему тонтон-макуты ходят в темных очках, — они люди, но им не полагается выдавать свой страх, иначе конец ужасу, который испытывают перед ними другие. Трое тонтонов, сидевших в машине, смотрели на меня совершенно без всякого выражения, точно огородные пугала.

Я сказал:

— В Европе мы много таких повесили, кто действовал согласно приказам. В Нюрнберге.

— Мне не нравится, как вы со мной говорите, — сказал он. — Все что-то крутите. Разве можно так разговаривать? У вас служит некий Жозеф?

— Да.

— Я его хорошо помню. Беседовал с ним однажды. — Он дал мне время прочувствовать сказанное. — Это ваш отель. Вы зарабатываете здесь на жизнь.

— Уже не зарабатываю.

— Старик скоро уедет, а вы останетесь.

— Напрасно вы ударили его жену, — сказал я. — Что другое, а это ему запомнится.

Он хлопнул дверцей, и «кадиллак» двинулся вниз по шоссе; не уместившийся в багажнике гроб смотрел на нас до тех пор, пока тонтоны не скрылись за поворотом. Снова наступила тишина, и мы услышали, что у заставы машина остановилась, а потом сразу развила скорость, торопясь в Порт-о-Пренс. Но куда именно в Порт-о-Пренсе? Кому нужно тело бывшего министра? Ведь труп не заставишь страдать. Однако бессмыслица подчас бывает куда страшнее того, что делается продуманно.

— Это чудовищно! Чудовищно! — сказал наконец мистер Смит. — Я позвоню президенту. Я добьюсь, чтобы этого человека…

— Телефон не работает.

— Он ударил мою жену.

— Мне не впервые, голубчик, — сказала миссис Смит. — И он меня просто оттолкнул. Помнишь Нэшвилл? В Нэшвилле мне больше досталось.

— Нэшвилл совсем другое дело, — ответил мистер Смит, и в его голосе послышались слезы. Он любил людей за цвет их кожи и обманулся в своей любви сильнее, чем обманываются те, в ком говорит ненависть. Он добавил: — Прости меня, голубчик, я позволил себе такие выражения… — Он взял ее под руку, и мы с мадам Филипо пошли к отелю следом за ними. Дюпоны сидели на веранде за одним столиком с мальчиком, и они все трое ели ванильное мороженое с шоколадным кремом. Цилиндры стояли возле них, точно роскошные пепельницы.

Я сказал им:

— Катафалк цел. Только стекло разбили.

— Варвары, — сказал мосье Эркюль, а мосье Клеман тронул его за руку утешающим прикосновением похоронных дел мастера.

Мадам Филипо держалась теперь совершенно спокойно, не плакала. Она подсела к сыну и помогла ему справиться